Эдгар Доктороу - Уэйкфилд

• Название: Уэйкфилд
• Автор: Эдгар Доктороу
• Издательство: Иностранная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011

Предлагаемый вниманию читателей рассказ Эдгара Л. Доктороу и интервью с писателем были опубликованы в журнале «Иностранная литература», № 1 за 2011 год.

Оригинал увидел свет 14 января 2008 года в журнале «The New Yorker».

---

На Хэллоуин улица заполнилась родителями, сопровождавшими своих прелестно костюмированных чад от одного дома к другому. Диана всегда готовилась к нашествию соседских детей, тоннами закупая сладости. В доме зажглись все огни. Слышался смех. Прямо под чердачным окном я увидел пациентов доктора Сондервана. Выйдя из бамбуковых зарослей, они просеменили вниз по нашей подъездной дорожке, сжимая в руках бумажные сумки, предназначенные для драгоценных подарков от соседей, которые, возможно, без особого восторга встретят их у порога.

Последующие две недели жители нашего городка выносили на помойку «неорганические отходы»: телевизоры, сломанные стулья и торшеры, коробки с книгами, журнальные столики, игрушки, в которые дети давно перестали играть, и тому подобное. Я успел разжиться вполне пригодным, хотя немного прохудившимся японским футоном со следами спермы и старым портативным радиоприемником, на вид в рабочем состоянии, — только бы найти к нему батарейки. Больше всего я скучал по музыке.

Той ночью я отправился на поиски ботинок. Мои вконец сносились и разваливались на части. Ночь была сырая. Днем прошел дождь, и улицы облепила скользкая мокрая листва. Действовать следовало молниеносно: к часу ночи то, что предназначалось на выброс, было свалено на тротуарах, а к двум все стоящее уже исчезало. В такие ночи жители южной окраины курсировали в старых пикапах или кренившихся на один бок легковушках и притормаживали, не выключая мотора, чтобы, выскочив на минутку, ощупать каждую вещь, прикидывая, соответствует ли она их требованиям.

В нескольких кварталах от моей берлоги я увидел под уличным фонарем многообещающую, необычайно большую кучу старья, которая вполне могла бы сойти за инсталляцию в какой-нибудь галерее в Челси. У такого клада всякий застрянет: груда стульев, открытые коробки с куклами и мягкими игрушками, настольные игры, диван, медная спинка кровати, лыжи, рабочий стол с прикрепленной к нему лампой, а подо всем этим — гора мужской и женской одежды. Я углубился в работу, раскапывая костюмы и платья и кое-что откладывая в сторону, и не слышал, как подъехал грузовик, из которого вышли и направились прямо ко мне два парня в футболках без рукавов, открывавших накаченные бицепсы. Между собой они говорили на каком-то иностранном языке и действовали так, будто меня не существовало. Расчищая себе дорогу среди сваленных в кучу предметов и забрасывая все подряд: мебель, игрушки, лыжи и прочее в грузовик, — они быстро добрались до груды одежды, в которой я успел откопать три или четыре коробки с обувью, и оттолкнули меня, чтобы забрать и это. Погодите, решил я, схватив пару белокоричневых штиблет — не мой стиль, но при ночном освещении они выглядели только что снятыми с витрины магазина, да и размер был вроде бы подходящий, — и сбросил свои башмаки с хлюпающей подошвой. Но тут увидел, что хамоватым любителям старья сопутствует дама, еще шире в плечах и мощнее, чем они, и эта дама решила, что моя пара обуви тоже принадлежит им. «Нет, — сказал я, — это мое. Мое!» Коробка промокла и, пока мы вырывали ее друг у друга, порвалась, и башмаки вывалились на землю. Я схватил их первым и с криком «Мое!» стукнул подошвой о подошву прямо у бабищи перед носом. Она завопила, но я секунду спустя, как ласты, напялив на ладони ботинки, уже мчался по улице, а за мной вдогонку неслись двое мужчин, выкрикивавших проклятия или то, что я принял за проклятия. Громкая хрипловатая брань эхом разносилась среди деревьев и будила собак, отзывавшихся лаем в темных домах.

Бежал я что есть мочи. Позади слышалось тяжелое дыхание преследователей; потом, когда один из них поскользнулся на мокрых листьях и грохнулся, раздался крик. Воображение нарисовало туповатые лица, и я решил, что мои конкуренты — мать с двумя сыновьями. Вероятно, они зарабатывали на этом барахле. Что ж, отличная стажировка на пути к «американской мечте». Но я отхватил их, в смысле ботинки, первым, и по закону джунглей они принадлежали мне.

«Мое!» — сказал я, как ребенок. Мое, мое! Это было первое слово, которое я произнес за месяцы моего отшельничества, и мне показалось, что его выговорил кто-то другой.

У меня было преимущество — я хорошо знал местность, — и сократил путь, пересекая дворы и дороги напрямик или проскакивая через садовые калитки, но каждый шаг стал сущим наказанием для моих чувствительных мокрых ступней. Услыхав ритмичный хрип, я понял, что он исходит из моей собственной груди. Оглядываться было страшно. Судя по шуму мотора, их грузовик двигался по какой-то из параллельных улиц, и мне представилась мамаша, баба, сидящая за рулем и высматривающая меня в свете лобовых фар. Я уже приближался к своему укрытию — оставалось только пересечь задний двор Сондервана, — но решил, что не стоит показывать преследователям, где я обитаю. Они могут мне отомстить в любое удобное для них время, если сейчас увидят, как я взбираюсь по лестнице на чердак гаража. Мой следующий шаг был не вполне логичен: добравшись до бамбуковых зарослей, я резко развернулся и сбежал по трем каменным ступенькам вниз, к входу на цокольный этаж докторского дома.

Дверь была не заперта. Я проскользнул внутрь, сполз по стене на пол и попытался восстановить дыхание. В конце короткого коридора была другая дверь, за которой горел свет. Внезапно она распахнулась — пришлось поднять руки, чтобы загородиться от света. Должно быть, сидя на полу со штиблетой на каждой руке, словно именно таким манером принято носить обувь, я представлял собой нелепое зрелище — стоявшие в проеме люди, увидев меня, расхохотались.

Так я познакомился с двумя из тех бедолаг, что жили в полуподвальном общежитии под наблюдением доктора Сондервана. Один, по имени Герберт, страдал синдромом Дауна. Вторая, его подружка Эмили — не знаю, что с ней было не так, — беспрерывно улыбалась, то ли от нескончаемого счастья, то ли из-за неврологического осложнения, но, в любом случае, до жути неестественно. Мне не удалось определить, сколько лет этой девушке с кривыми зубами и редкими волосами, ей могло быть от четырнадцати до девятнадцати. Оба они — Герберт был мелковат для своего возраста, круглоголовый и узкоглазый, с носом, как у профессионального боксера, — заметно отличались от четырех других замкнутых на себе пациентах, которые, впустив меня в поле своего зрения той ночью, тут же потеряли всякий интерес к новому человеку. Внешне физически нормальные (по сравнению с Гербертом и Эмили), эти подростки — три мальчика и девочка — существовали в собственном мире, не интересуясь тем, что происходит вокруг. Я предположил, что у них какая-то форма аутизма, хотя об аутизме не знал ничего, если не считать сведений, почерпнутых из журналов и телевизора.

Герберту и Эмили я понравился сразу, как только они увидели меня сидящим на полу с ботинками на руках, — похоже, обрадовались человеку, которому не повезло с мозгами еще больше, чем им: уж им-то, при всем их невысоком уровне знаний, известно, что ботинки носят на ногах. Они не спрашивали, что привело меня к их двери, — просто приютили, как приютили бы бездомную кошку, и с первой же минуты стали проявлять заботу, заставили повторять за ними их имена, дабы убедиться, что я все понимаю, а затем спросили, как зовут меня. Говард, сказал я, меня зовут Говард.

Они принесли мне стакан воды, и Эмили, не переставая хихикать, расческой убрала с моего лба взмокшую от пота прядь. «Говард — хорошее имя, — сказала она. — Ты любишь осень, Говард? Я люблю листопад, а ты?»

Они стащили ботинки у меня с рук и натянули на мокрые ступни. Герберт, раскрыв от усердия рот, завязывал шнурки, а Эмили наблюдала за ним так, словно он делал хирургическую операцию. «Аккуратно получилось, Герберт, правда, хорошо», — сказала она. Когда я решил, что опасность миновала и можно уходить, они настояли на том, чтобы проводить меня до гаража и убедиться, что, забираясь по лестнице наверх, я не упаду.

Итак, теперь обо мне знали два умственно отсталых пациента доктора Сондервана. Дорого мне обойдется пара штиблет, случись им проговориться о хорошем человеке Говарде, который живет по соседству над гаражом. Кроме доктора, в доме была обслуга, три или четыре женщины, работавшие по хозяйству, — им они тоже могут кое-что сболтнуть. Я оглядел чердак, мой дом де-факто. Единственное разумное решение — покинуть это место. Но каким образом? Мучаясь сомнениями, я продолжал дневные наблюдения и не выползал по ночам наружу, пока у Сондервана не потушат весь свет.

Дня через два я увидел Герберта и Эмили вместе с другими на заднем дворе. Они сидели на земле, там же находился и Сондерван, поучавший их, как школьников. Доктор был высокий, но сутулый мужчина лет семидесяти, с седой козлиной бородкой, носивший черные очки в роговой оправе. Я никогда не видел его без пиджака и галстука; независимо от времени года он поддевал под пиджак безрукавку, заменявшую ему жилет. Я не мог разобрать, о чем он говорил, хотя слышал его голос — тонкий высокий голос пожилого человека, звучавший на удивление твердо и властно. Внезапно Герберт зачерпнул пригоршню сухих листьев и подбросил их так, что они дождем посыпались на голову Эмили. Она, конечно, рассмеялась, что нарушило ход урока. Доктор посмотрел на них сурово — видимо, это было в порядке вещей. Если бы Герберт и Эмили протрепались, наверняка кто-нибудь уже нагрянул бы в мое убежище — Сондерван собственной персоной, Диана или полиция, или все разом, — и мой крошечный мирок рухнул бы, раздавив меня под обломками. Я понял, что по неведомым мне причинам эти отсталые дети (если они были еще детьми), движимые, возможно, неосознанным чувством протеста, решили сохранить наше знакомство в тайне.