Евгений Тарле - Европа в эпоху империализма 1871-1919 гг.

• Название: Европа в эпоху империализма 1871-1919 гг.
• Автор: Евгений Тарле
• Жанр: История

Фундаментальный труд Академика Е.В.Тарле, посвященный причинам возникновения, ходу и последствиям Первой мировой войны. Написанный в 1927 году он до сих пор является одним из лучших исследований на данную тему в отечественной и зарубежной историографии.

---

Как раз за несколько дней до передачи австрийского ультиматума Сербии, уже в июле 1914 г., кронпринц допустил новую выходку с целью еще более обострить и без того напряженное положение. Тогда появилась как раз книга полковника Фробениуса «Роковой час империи», полная самых необузданных «пангерманских преувеличений» (взятые в кавычки слова принадлежат Бетман-Гольвегу) и довольно прозрачных угроз, направленных против держав Антанты. Кронпринц не замедлил обратиться к Фробениусу с горячими приветствиями и опубликовал эти приветствия.

Впечатление получилось очень сильное: в Англии, во Франции, в России демонстрация кронпринца истолкована была как прямая угроза немедленной войной. Канцлер Бетман-Гольвег был так раздражен этой выходкой (смешивавшей все карты германской политики и слишком явно открывавшей наступательные намерения), что не только имел серьезное объяснение с кронпринцем, но и формально пожаловался императору, указывая на впечатление, произведенное за границей[66]. Вильгельм обратился немедленно к кронпринцу со строгим внушением и приказом воздерживаться «раз навсегда» от подобных выступлений, причем упомянул о данных раньше и нарушенных кронпринцем обещаниях[67]. Но, конечно, все это должно было сильно влиять на Вильгельма, и именно в смысле усиления его воинственности.

Для обеих враждебных коалиций вопрос с конца 1913 г. собственно шел уже о том, что для кого выгодно: отложить выступление еще на некоторое время или ударить немедленно. Вопрос этот ставился, конечно, исключительно в плоскости военно-технических и финансовых выкладок: в смысле «принципиального» своего отношения к организации всемирного побоища как к подходящему способу разрешения назревших несогласий обе стороны вполне были похожи друг на друга. Но, как замечено выше, вся обстановка сложилась так, что соблазн поскорее начать» (losschlagen) должен был неминуемо охватить в 1913 г. (в конце его) или в 1914 г. именно Германию и Австрию, а не Антанту. Так сложилась дипломатическая обстановка. Если бы мир продержался, например, до 1916 или 1917 г., то есть все данные думать, что не Германия, а Антанта сочла бы для себя более целесообразным выступить первой. Мораль и человеколюбие дипломатов и правителей обеих враждебных политических комбинаций стояли на одинаковом уровне. Но то обстоятельство, что так случилось, что выступила именно Германия, повлекло за собой для Антанты, наряду с некоторыми (особенно вначале) большими невыгодами, один бесспорный выигрыш: Антанта поспешила занять позицию защищающегося. Мы увидим в дальнейшем, что этот выигрыш был во многих отношениях весьма реален[68].

Когда мы говорим об этом предмете уже здесь, в этой главе, еще не выходя пока из хронологических рамок 1913 г., мы этим не забегаем вперед. В самом конце этого года произошло событие, которое можно назвать первым ударом набатного колокола, первым сигналом: в декабре 1913 г. в Константинополь прибыл снабженный чрезвычайными полномочиями германский генерал Лиман фон Сандерс. Он явился для реорганизации турецких военных сил. Русскому правительству этим самым предоставлялось в гораздо более близком будущем, чем ему могло до тех пор казаться, решать вопрос: может ли и хочет ли оно вступить в войну с Германией, Австрией и Турцией.

2. Миссия генерала Лимана фон Сандерса

Нападение Италии в 1911–1912 гг., первая балканская война 1912–1913 гг. жестоко потрясли и расстроили все турецкое государственное здание и особенно жестоко отразились на армии. Правда, вторая балканская война (июль — август 1913 г.) была удачна для турок, и они успели отобрать у болгар Адрианополь и вернуть часть территории, но это, конечно, не доказывало боеспособности турецкой армии: ведь Болгарии приходилось сражаться одновременно против Сербии, Румынии, Греции, Турции, и турки почти не встретили сопротивления. Несмотря на эту «удачу» во второй балканской войне, Турция казалась после всех этих потрясений как бы снятой со счетов в качестве самостоятельной военной величины. В России так это и было учтено.

И вот, в октябре 1913 г., в Европе пронесся первый слух о том, что Германия берет в свои руки полную реорганизацию турецкой армии. Германский штаб создаст новую турецкую армию, совершенно ничем не отличающуюся от любой европейской, а германские оружейные заводы (с Круппом во главе) перевооружат эту армию. Финансировать дело будут германские же банки под залог новых концессий. Таковы были первые слухи. Ясно было, что:

1) германское правительство в спешном порядке создает себе нового союзника для предстоящей войны, вернее, создает себе дееспособного вассала, который будет крайне полезен отвлечением части русских сил в Закавказье;

2) Германия утверждается в самом Константинополе, где забирает в руки распоряжение военными силами столицы;

3) самая реформа эта для своего осуществления потребует целого ряда финансовых мер, которые еще более упрочат положение и расширят перспективы германского промышленного, торгового и банкового капитала в Малой Азии.

Общий вывод не подлежал никаким сомнениям: Турция превращается окончательно в экономическом отношении в прямое продолжение Германии и Австрии, а в политическом отношении — в авангард австро-германских сил на Востоке.

23 октября (ст. ст.) 1913 г. получены были уже первые официальные сведения с германской стороны. Германский посол Вангенгейм (в Константинополе) сообщил русскому послу Гирсу, что уже подписано ирадэ[69], дающее турецкому военному министру право заключить контракт с германской особой военной миссией, что во главе миссии станет германский дивизионный генерал Лиман фон Сандерс, который пригласит на турецкую службу 41 германского офицера, что они станут советниками турецкого штаба, начальниками всех военных школ, что будет образована особая дивизия (в столице), где все командные посты будут заняты немцами, что, вероятно, и во главе всего корпуса в столице будет стоять немец.

Из Петербурга тотчас же (25 октября) полетели первые протесты в Берлин, и уже 28 октября (ст. ст.) Сазонов дал знать в Берлин, что «немецкая военная миссия… не может не вызвать в русском общественном мнении сильного раздражения, и будет, конечно, истолкована как акт, явно недружелюбный к нам. В особенности же подчинение турецких войск в Константинополе германскому генералу должно возбудить в нас серьезные опасения и подозрения». Протесты не помогали. 14 ноября 1913 г. прибывший в Берлин Коковцов, председатель совета министров, имел аудиенцию у Вильгельма и тоже заявил протест как ему, так и канцлеру империи, Бетман-Гольвегу. Император отделался незначащими словами, хотя Коковцов многозначительно упомянул, что не только Россия, но Англия и Франция тоже встревожены. На это Вильгельм заявил, что Англия тоже прислала в Турцию своих морских инструкторов для флота, отказать же Турции в ее просьбе о сухопутных инструкторах он, Вильгельм, не мог, так как иначе Турция обратилась бы к другой державе. «Может быть, — прибавил Вильгельм, — для России и было бы выгодно, чтобы обучение турецких войск приняла на себя Франция, но для Германии такой поворот дела был бы слишком тяжелым нравственным поражением». Извольский тотчас же добился, чтобы французская дипломатия получила из Парижа инструкции и в Берлине, и в Константинополе, и в Петербурге всецело поддерживать русскую политику в вопросе о миссии Лимана фон Сандерса. Русские протесты после этого приняли еще более решительный характер, и Гирс указал Вангенгейму на «трудность для русских мириться с положением, при коем русское посольство находилось бы в столице, в которой было бы нечто вроде германского гарнизона».

Но на все протесты следовал с германской стороны отказ за отказом. Сазонов 15 ноября 1913 г. поставил вопрос ребром и потребовал, чтобы русский посол в Берлине Свербеев спросил канцлера, отдает ли он себе отчет, что дело идет о «характере наших дальнейших отношений как с Германией, так и с Турцией. Возможен ли будет дружественный обмен мнениями, поддерживавшийся свиданиями монархов, беседами государственных людей?» Сазонов тут взял уж такой тон, который прямо и в очень ускоренном темпе вел к войне. Англия в этот момент, как объяснено выше, воевать еще не хотела, а Пуанкаре вообще не хотел воевать из-за вопроса, в котором по существу Франция не была очень заинтересована: ведь даже часть тех крупнокапиталистических кругов французского общества, которые, вообще говоря, поддерживали антигерманскую политику Пуанкаре, была заинтересована в территориальном сохранении Турции, а вовсе не в разделе ее. Между тем протесты русского правительства оттого и были так резки и гневливы, что немецкий шаг сильно мешал всем проектам раздела Турции. Поэтому из Лондона было дано знать в Петербург, что статс-секретарь Грей и французский посол в Лондоне Поль Камбон считают «трудным» найти подходящие компенсации и что вообще «неприязненный тон русской печати, например «Нового времени», может привести к обратным результатам благодаря впечатлительности германского императора». В Петербурге поняли намек. Тон несколько изменился, война несколько отсрочилась. 26 ноября 1913 г. миссия Лимапа фон Сандерса была принята в прощальной аудиенции у Вильгельма, и спустя несколько дней прибыла в Константинополь. Коллективная резкая нота Антанты с протестом против немецкой миссии, затевавшаяся Сазоновым, не прошла, и Сазонов должен был 29 ноября дать знать Гирсу: «Ввиду перемены, происшедшей во взглядах сэра Эдуарда Грея на характер обращения трех держав к Порте, и необходимости для нас сообразовать наши выступления с той степенью поддержки, на которую мы можем рассчитывать со стороны наших друзей и союзников, мы вынуждены согласиться с предлагаемой Греем постановкой вопроса».