Пётр Кожевников - Две тетради

• Название: Две тетради
• Автор: Пётр Кожевников
• Жанр: Современная проза

Это — первая вещь, на публикацию которой я согласился. Мне повезло в том, что в альманахе «Метрополь» я оказался среди звёзд русской словесности, но не повезло в том, что мой несанкционированный дебют в Америке в 1979-м исключал публикацию в России.

Я стоял на коленях возле наполняющейся ванной. Радуга лезвия, ржавая слеза хронической протечки на изломе «колена» под расколотой раковиной… я всё это видел, я мог ещё объявить о помиловании. Я мог писать. Я был жив!

Это — 1980-й. Потом — 1985-1986-й. Лес. Костёр. Мох словно засасывает бумажную кипу. Я жгу свой текст, который записывал за 5 лет. Вновь приговор себе.

Я — на мосту. Внизу — Нева. Вода готова увлечь моё тело за мятущиеся торосы. Но вновь — помилование. Я напишу!

После этого — экология: проблема выживания человечества. Это глобально. Локально — ленинградская дамба и прочие преступления. Итог — травля, избиения, травмы, возбуждение уголовного дела.

5 июня 1989-го я был осуждён на 2 года лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора на 1 год…

Мои герои — я. Я — мои герои. Галя и Миша. Мы не расставались почти 15 лет. Я мог бы написать о том, что произошло сегодня с вами, но я не сделал этого, потому что вы теперь — не те. Жизнь искалечила вас. Мне больно смотреть на ваши лица. Было бы легче, если бы не помнил ваши голоса и взгляды, мысли и мечты. Вас — нет.

Впрочем, есть иные, заменившие вас на рубеже 16-летних, те же Дафнисы и Хлои, Ромео и Джульетты. Они — в латаных джинсах с полувыбритыми головами, с «феньками» и босиком тусуются на Невском и по всем главным улицам, по всей стране. В них — те же чувства, то же влечение, та же любовь. Они — из таких же разваленных семей, где отца, как правило, нет, мать же, претендуя на функции мужчины, превращается в монстра…

Бремя этих подростков — рокопатия и токсикомания. Они также нуждаются в помощи.

И я могу это сделать. Должен. Я могу написать.

У меня ведь тоже растут дети.

© 1979 by Metropol

---

Дядя Саша за всё это время отошёл и подсел к столу. Что-то хотел объяснить, но никто ничего не понял. Впрочем, мы с Генкой не понимали, а у них просто такой разговор. Потом стало понятнее. Он говорил, что приходит к тёте Зине не как к шлюхе, а как к человеку, но если она его продаст… И тут он не жалел матери ради того, чтобы дать понять, что он сделает, если его продадут. Потом стал говорить ласково, называя тётю Зину «котиком маленьким и умненьким».

Тётя Зина сказала, что дядю Сашу надо отвести домой, потому что жена у него — «сука». Оказывается, он — сосед Валентины Степановны, и та попросила меня ей помочь его доставить. Я согласился. Был первый час. Генка сказал, что останется у тёти. Ну что ж, так я и думал. Она, видно, его кормит и поит, а ему — всё равно. Мы выпили на дорогу. В дверях Генка мне подмигнул. Ох, и вмазал бы я ему сейчас по роже.

Дядя Саша был совсем пьян. Рожа его вспотела и стала похожа на мороженую картошку в мокрой земле. По дороге он пел песню про несдающийся «Варяг». Мы дошли до Первой линии. Там их дом. По лестнице дядя Саша шёл тяжело. Мы его волокли и подталкивали. Когда вошли в квартиру, жена открыла из комнаты двери — он на жену и повалился. Входная дверь закрылась. Я прислонился к ней и стал оседать. Всё кружилось, мутило. Хотелось спать, но когда закрывались глаза, то проваливалась голова. Я встряхивал ею и, ударялся о дверь. Тётя Валя стала меня поднимать. Я слышал, как дядя Саша ругался с женой. Мне стало смешно. Я стал хватать тётю Валю руками. Она тоже засмеялась. Я несколько раз громко чмокнул её в шею. Она повела меня по коридору. Было темно. Мы тыкались в стены. Что-то упало. Я выругался.

Вошли в комнату. Не помню даже обстановки. Всё вертелось перед глазами. Плыли огромные круги. Я лез к ней под юбку. Мы всё смеялись. Она толкнула меня на диван. Сама стала раздеваться, смотря на себя в зеркало. Наверное, я в нём тоже отражался. Мы были там оба. Мне казалось, что я катаюсь на бешеной, стремительной карусели. На ней меня укачало. Я могу упасть… Я повалился лицом на диван. Тётя Валя окликнула меня. Она стояла передо мной голая и была похожа на лошадь, которая давно в работе: спина провисла, живот вспучило, а на ногах вздулись вены. Груди были большие, но отвислые. Сквозь кожу просвечивали зелёно-голубые жилы. Соски тёмные, как изюм. Сколько мужиков мяло эти груди? И ещё я подумал кое о чём в этом же роде, отчего мне стало совсем не по себе, когда я осматривал её с ног до головы — с ног до головы. А ведь она лет на двадцать пять старше меня. На целую жизнь! Страх! Сейчас мы с ней ляжем, а в уме я её всё время зову по отчеству и тётей. При толстом теле она имела тощие ноги и была похожа на семенящего клопа, когда ходила по комнате. Спросила, чего я не раздеваюсь? Я начал, а она сидела на стуле, смотрела и курила папиросу. Живот её сложился в несколько ярусов.

Трусы я не стал снимать. Она сказала, что так не годится. Я снял. Мы легли. Мне уже ничего от неё не хотелось, но было как-то стыдно лежать и ничего не делать, когда она ждёт. Ещё подумает, что я не мужчина. Целовать, даже в шею, мне стало её противно. Я мял её груди, а потом опустил руку вниз. Она хрипло засмеялась. Сказала, что так щекотно. Я лежал рядом с ней. Она сказала, чтобы я лёг иначе. А я больше не мог касаться её тела! Меня охватило отчаянье. Я заплакал.

— Ты что, сынок? — спросила она.

Я отпихнул её и слез с дивана. Чувствовал, что по лицу стекают слёзы. Засмеялся. Стал обзывать её сквозь свой слезливый смех. Назвал «старой курвой», «грязной сукой», «падлой». В сумраке рассвета она удивлённо смотрела на меня со своего дивана. Он был без ножек. Заплакала.

Я долго не мог найти трусов. Хотел одеться как можно быстрее, но меня качало, будто после моря. Не мог завязать шнурки, потом застегнуть запонки. Дрожали руки. Полузастёгнутый вышел из комнаты. В кромешной тишине слышался плач со стонами. Под ногами трещали половицы. Я снял крюк и вышел на лестницу. Спустился. Вышел на улицу. Побежал. И не знал, куда. А в ушах полз на стенку плач тёти Вали.

Я добежал до набережной. Сел под Сфинксом. Закурил. Почувствовал, что сейчас вытошнит. Очень не люблю, когда рвёт. Кажется, что все кишки сейчас вывернет наизнанку. Но я не сдержался, и меня вырвало тут же на ступеньки. Голове стало легче. Я опустил руки в Неву. Умылся. Поднял голову, увидел на мосту людей. Огляделся. По набережной прогуливались люди. Сейчас же белые ночи! И меня все видели. Как гадко! Противно… Я быстро пошёл домой.

Семнадцатое июня.

IX

Из дневника Гали.

Позавчера был последний экзамен. По техноложке. Сдала на пять. Прямо умница! Только одна четвёрка. В школе их, правда, три, но по сравнению с остальными я — отличница. Мама за мою хорошую учёбу и вообще обещала подарить на шестнадцатилетие магнитофон. Это будет просто прекрасно. Теперь каждый день практика. Сегодня, когда мы ехали с девочками на фабрику, в трамвай опять набились ребята. Они тоже из училища и проходят практику напротив нас на мебельной фабрике. Мы почти всегда ездим одним трамваем. Многих ребят я узнаю в лицо. Девчонки даже в некоторых влюблены. Мы их всегда обсуждаем и часто смеёмся над ними. Я вообще всегда, когда вижу парней, даю им внутри себя оценку, представляю некоторых вдвоём с собой и думаю, как бы они себя вели и что бы делали. Это очень интересно. С некоторыми я вообще не могу себя представит другие ничего, но один… Я видела его раньше, но первое время он был мне противен, потом смешон — мы всегда смеялись над ним, а он что-то шептал своему другу, который очень скромный и почти всегда молчит, только иногда улыбнётся — видно, тот, которого я теперь люблю, говорит ему что-нибудь гадкое или смешное про нас. Парни всегда смеются гадостям. Мой парень внешне похож и не похож на остальных, у него те же длинные волосы, развевающиеся брюки, но иногда кажется, что он притворяется, когда выкрикивает ругательства, мучает других парней, смотрит на нас гадко и вообще ведёт себя, как все парни.

Второе июля.

Из дневника Миши

К этому экзамену по техмеханике готовился всю ночь. Получил пять. По материаловедению — четыре. Теперь экзамены позади. Школа закончилась ещё раньше. Все учебники я забросил до сентября на антресоли.

Началась практика. Теперь катайся по утрам, как на работу. Лето, а мы ишачим: пилим и строгаем. На кой чёрт я пошёл в это училище?! Оно создано исключительно для кретинов. Мастера тупы до упора. Преподаватели рассказывают до смешного простые вещи. Как-то я читал, что один кадр написал талмуд о том, как надо сбрасывать снег с крыш. Так и в нашей лавочке. Объясняют, что такое есть стружки, а что такое есть опилки. Единственная отдушина — поиграть вечером с пацанами на гитаре. Но ансамбль у нас со всего училища, и некоторые участники в другом потоке. Приходится собираться по воскресеньям. Ну, ничего, искусство требует…

Приглянулась мне одна девчонка. Конечно, не Софи Лорен, но в общем-то товар нормальный. Она тоже с ПТУ. Мы сейчас вместе ездим на практику. Их, как и нас, человек тридцать. А из всех нравится мне она одна. Сегодня вот едем, болтаем с Лёхой о том, о сём. Смотрю, а она за мной наблюдает. Видно, тоже интересуется. Рядом с ней стояла какая-то шиза с заячьей губой. Я шепнул Лёхе, смотри, мол, какая очаровашка.

Он, ясное дело, рассмеялся, а моя и баба подумала я про неё чего ляпнул, тубы надула и отвернулась.

Доехали до работы и разошлись. Им — направо, нам — налево. Даже жалко… Надо с ней как-то состыковаться.

Второе июля.

X

Из дневника Гали.

Сегодня ребята были выпивши и привязались к нам в трамвае. Один из них, рыжий противный, опёрся руками на сиденье: я сидела с тремя девчонками сзади, — и спрашивал, откуда мы такие взялись? Он же знает, откуда. Вот дурак! Когда вышли из трамвая — он останавливается как раз напротив проходной, — то парни увязались за нами. Марина Соколова сказала, что им надо на другую сторону улицы, но они дошли до проходной. И вот здесь мой парень подошёл ко мне. Выпивший он был ещё красивей. Если всегда он был то серьёзен, то смеялся, то теперь как-то разомлел от выпитого. Он смотрел пошло, а мне нравилось. И мне знакомо его состояние. Когда ты выпивши, но не пьян, то хочешь охватить весь мир и всех осчастливить. Он посмотрел мне в глаза.

— Ты после работы свободна?

Господи, я бы сейчас пошла с ним, куда бы он ни повёл меня, сейчас целовала бы его руки и отдала всё на свете. Но здесь, рядом, его пьяные друзья и наши девчонки, которые уже всё слышали…

— Свободна для чего?

— Для того…

— Иди отсюда!

Он засмеялся и ушёл, ушли и остальные. А мне хотелось плакать.

Четвёртое июля.

Из дневника Миши

Сегодня мы с корешками крепко поддали. Получили за лето деньги за питание и отметили это дело, как у нас полагается. На фабрику ехали в лучшем виде. Наш поток сегодня во вторую смену. Когда садились, то в трамвае уже ехали девчата. Первым выступил Гена. Мы зовём его «Крокодилом».