Дон Делилло - Падающий

• Название: Падающий
• Автор: Дон Делилло
• Издательство: Иностранная литература, журнал № 4
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010

Трагедия 11 января 2001 года, увиденная глазами разных героев и в разных ракурсах. Клерк, выбирающийся из уже готовой обвалиться башни, террорист-угонщик, готовящийся к последнему полету, — и еще несколько персонажей, так или иначе вовлекаемых в трагические события. Впрочем, это, по сути, не столько рассказ о трагедии, сколько привычный американский «семейный» роман, в котором плавное течение жизни разбивается внешним вторжением, отчего линейное повествование рассыпается на структурно перемешивающиеся фрагменты.

---

Он посмотрел на карты — пятерка и двойка разных мастей. Мелькнула мысль: надо встать и уйти. Подумал: сейчас

выйду за дверь и на первый же рейс, соберу вещи и улечу, выберу место у окна, опущу шторку и засну. Сбросил карты, откинулся на спинку стула. Когда из-под стола выехала свежая колода, он снова был готов к игре.

Сорок столов, за каждым — девять игроков, другие ожидают у ограждения, под потолком на трех стенах — экраны, где показывают бейсбол и европейский футбол, просто для настроения.

ТОНКИЕ и ПЛОТНЫЕ.

Ему не хотелось слушать теперешнего Терри Чена — раскованного болтуна, с которым они трепались у голубого водопада, спустя три года после самолетов.

Старики с обветренными лицами, набрякшими веками. Узнает ли он их, если увидит в закусочной, завтракающими за соседним столиком? Всю долгую жизнь — скупость на движения, еще большая скупость на слова, «уравнивай ставку и не отставай», каждый день — два или три таких лица, почти неприметные мужчины. Но они обеспечивали покеру место в легендах — в присловьях насчет блефа и «руки мертвеца» — и слегка его облагораживали.

Теперь водопад голубой; наверно, и всегда такой был, или он спутал его с другим водопадом, в другом отеле.

Чтобы заставить себя хотя бы прислушаться, ты должен пробиться сквозь каменную стену привычного. Напряги слух: фишки звенят, падают, катятся, игроки и дилеры сгребают их в кучу и укладывают столбиками; тихий перезвон не умолкает тут никогда, существует на задворках звукового фона, в отдельном воздушном потоке, и не слышен никому — только тебе.

Вот Терри, в четвертом часу ночи бредет между столами, и они едва переглядываются, и Терри Чен говорит: «К рассвету мне надо вернуться в гроб».

Женщина в Черной кожаной кепке — откуда она, из Бангкока, из Сингапура, из Лос-Анджелеса? Ее кепка съезжает набок, и он думает: размеренный ритм «уравнивай ставки — сбрасывай карты» настолько выхолащивает игроков, что на женщин они даже не глядят, не раздевают их мысленно.

По вечерам он сидел у себя в номере и делал давнишние упражнения, выполнял старую программу физиотерапии: руку в запястье согнуть, опуская, руку в запястье согнуть, поднимая. В полночь обслуживание номеров прекращается. Полночный телевизор показывал легкую эротику с голыми женщинами, с мужчинами без пенисов. Не шалею, не скучаю, не схожу с ума. По четвергам турнир начинается в три, регистрация в полдень. По пятницам турнир начинается в полдень, регистрация в девять.

Он превращался в воздух, которым дышал. Перемещался вместе с приливной волной шума и слов, которая была ему впору, по мерке. Бросал взгляд: сданы туз и дама. В проходах пощелкивали колеса рулетки. Сидел в букмекерской, не вникая в счет, гандикапы и распределение очков. Смотрел, как женщины в мини-юбках разносят напитки. Снаружи, на Стрипе, — мертвящая, тяжелая жара. Он сбросил восемь или девять «рук» [34] подряд. Постоял в магазине спортивной одежды, гадая, что бы купить мальчику. Ни дней недели, ни часов и минут — только график турнира. Для того чтобы этот образ жизни окупался в практическом смысле, он выигрывает слишком мало. Но потребности окупать усилия у него нет. Должна быть, а нету — вот в чем штука. Просто все это аннулируется. Все постороннее — наносное. Юридическую силу имеет только игра. Он сбросил еще шесть «рук», затем пошел ва-банк. Ободрать соперников. Пролить их драгоценную кровь, кровь неудачников.

Это дни После, теперь уже — годы, тысяча сновидений наваливается, человек в ловушке, застывшие конечности, сон о параличе, человек задыхается, сон об удушье, сон о беспомощности.

Из-под стола выехала свежая колода.

Удача улыбается храбрым. Он не знает, как звучит эта старая поговорка в оригинале, по-латыни, — а досадно. Вот чего ему всегда не хватало — блеска неожиданной эрудиции.

Она была просто девочка, дочь — так навеки и останется дочерью, — а ее отец пил мартини «Танкерей». Он позволил ей, проинструктировав с уморительной дотошностью, вырезать из лимонной кожуры спираль для украшения бокала. Жизнь человека — вот о чем он держал речь в тот вечер, у кого-то в гостях, на террасе обшарпанного летнего дома на острове Нантакет. Пятеро взрослых, девочка — поодаль. Не может быть, чтобы человеческая жизнь начиналась с жалкой мути наших выделений. С мути или со слизи. За жизнью должна стоять какая-то высшая сила, верховное существо, которое было, есть и будет вовеки. Ей понравилось, как это прозвучало — точно стихи нараспев, а теперь она размышляла над этой фразой, в одиночестве, за кофе с тостами, и еще кое о чем размышляла, о том, что уже в самих словах «было и есть» бьется пульс жизни, и о том, что в сумерках холодный ветер унялся.

Люди читают Коран. Среди ее знакомых читают трое. С двумя она лично беседовала, о третьем ей рассказали. Купили издания Корана в английском переводе и старательно пытаются отыскать, нащупать что-то, что поможет им глубже вникнуть в исламский вопрос. Она не знала, упорно ли они трудятся. Вполне могла вообразить себя за Кораном: начинает увлеченно, сосредоточенно, а потом понимает, что лишь имитирует бурную деятельность. Но возможно, они упорны. Возможно, они люди обстоятельные. Двоих она знала лично, но не близко. Один, врач, за работой произносил вслух первый стих Корана:

«Эта Книга — и нет сомнения в ней» [35].

Она во всем сомневается, такой уж у нее характер. Однажды прошлась пешком очень далеко, до Восточного Гарлема. Она скучала по своему кружку, по смеху, по обмену незначащей информацией, но отлично понимала: сейчас она не просто прогуливается, не идет на поклон к былым временам и старым местам. Подумала о том, какая сосредоточенная тишина воцарялась в комнате, когда кружковцы брали ручки и начинали писать, не замечая ни шума и гама со всех сторон, ни рэпперов за стеной: еще молоко на губах не обсохло, а уже над текстами работают, ни ремонтников этажом выше, орудующих дрелями и молотками. В Восточный Гарлем она пришла кое-что поискать — церковь, близ общественного центра, католическую. Если она ничего не путает, именно в эту церковь ходила Розэллен С. Она точно не знала, но предполагала: церковь та самая, говорила себе: пусть будет так, убеждала себя: так и есть. Она скучала по лицам. Твое лицо — это твоя жизнь, говорила Нина. Она скучала по признаниям без утайки, по голосам, которые начинали искажаться и гаснуть, по жизням, истончающимся до шепота.

Морфология у нее нормальная. Морфология — упоительное слово. Но что там, внутри формы и структуры? Ее душа и разум, душа и разум любого вечно грезят о чем-то недостижимом. Значит, там, где материя и энергия кончаются, что-то есть? Загадочная сила, которой мы обязаны всей нашей жизнью, бурным существованием, исток которого — в сознании, а сознание — неуловимые мгновения ока, расширяющие плоскость бытия вовне, за пределы логики и интуиции.

Ей хотелось обойтись без веры. На нынешнем геополитическом жаргоне она — неверная. Она вспомнила, как раскраснелось и разгорячилось лицо ее отца, лицо Джека, — после дня на солнцепеке словно лучилось электрическими разрядами. Оглянитесь вокруг: там вдали, там, над головой, — океан, небеса, вечер; вот о чем она размышляла за кофе с хлебцами, о том, что Джек верил: Бог вдохнул абсолютное бытие в пространство и время, зажег звезды. Джек был архитектором, художником, печальным человеком, думала она, печалился почти всю жизнь, томясь по чему-то неосязаемому и бескрайнему, по единственному утешению, в котором растворились бы его пустяшные неудачи.

Постой, это же вздор. Ночной небосвод, боговдохновленные звезды? Звезда светит сама собой. Солнце — это звезда. Вспомнился Джастин: как он позавчера вечером распевал домашние задания. Значит, скучал в одиночестве, сидя в своей комнате, вот и выдумывал монотонные песни о сложении и вычитании, о президентах и вице-президентах.

Другие читали Коран, а она ходила в церковь. Брала такси и ехала в Верхний Манхэттен, два-три раза в неделю, в будни, и сидела в почти пустой церкви, церкви Розэллен. Подражала другим, когда те вставали или преклоняли колени, и смотрела, как священник служит мессу. Хлеб и вино, плоть и кровь. Она не верила — в пресуществление не верила, но во что-то все-таки верила, немного опасаясь, что вера ею завладеет.

Она бегала вдоль реки, спозаранок, пока мальчик спит. Подумывала потренироваться и пробежать марафон, не в этом году, в будущем: дисциплина и нагрузки, бег на длинные дистанции как духовное упражнение.

Она думала: Кейт у себя в номере с девушкой по вызову. Или звонит в автоматическую справочную банка, и это заменяет ему секс по телефону.

После мессы пыталась поймать такси. В этом квартале такси попадаются редко, а автобус тащится как черепаха, но ездить на метро она пока не готова.

«Эта Книга — и нет сомнения в ней».

С сомнениями ничего не поделаешь, но сидеть в церкви ей нравилось. Она приезжала заранее, до начала мессы, чтобы немного побыть одной, ощутить покой, означающий, что ты отдалилась от бесконечных аккордов бодрствующего сознания. Она чувствовала не присутствие божества, а просто других людей. Другие нас сближают. Церковь сближает. Что она здесь ощущает? Присутствие умерших, своих и не только, незнакомых тоже. В церквях она их всегда чувствует: и в громадных помпезных соборах Европы, и в бедной маленькой приходской церкви вроде этой. Она чувствовала: вот они, умершие, в толще стен, накопившиеся за десятки лет, за века. Это чувство вовсе не обжигало холодом уныния. Наоборот, успокаивало. Присутствие умерших любимых людей и всех безликих других, заполонивших тысячу церквей. Они позволяли чувствовать себя непринужденно, в дружеском кругу — те, что когда-то были людьми, а теперь упокоились в склепах и криптах или в земле погостов. Она сидела и ждала. Вскоре кто-нибудь появлялся, проходил мимо нее в неф. Она всегда приходила первой, всегда садилась где-нибудь сзади, вдыхая умерших вместе с ладаном и свечным воском.