Георгий Осипов - «Все объекты разбомбили мы дотла!» Летчик-бомбардировщик вспоминает

• Название: «Все объекты разбомбили мы дотла!» Летчик-бомбардировщик вспоминает
• Автор: Георгий Осипов
• Издательство: ООО «Издательство «Яуза», ООО «Издательство «Эксмо»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-45014-5

Приняв боевое крещение еще над Халхин-Голом, в годы Великой Отечественной Георгий Осипов совершил 124 боевых вылета в качестве ведущего эскадрильи и полка — сначала на отечественном бомбардировщике СБ, затем на ленд-лизовском Douglas А-20 «Бостон». Таких, как он — прошедших всю войну «от звонка до звонка», с лета 1941 года до Дня Победы, — среди летчиков-бомбардировщиков выжили единицы: «Оглядываюсь и вижу, как все девять самолетов второй эскадрильи летят в четком строю и горят. Так, горящие, они дошли до цели, сбросили бомбы по фашистским танкам — и только после этого боевой порядок нарушился, бомбардировщики стали отворачивать влево и вправо, а экипажи прыгать с парашютами…» «Очередь хлестнула по моему самолету. Разбита приборная доска. Брызги стекол от боковой форточки кабины осыпали лицо. Запахло спиртом. Жданов доложил, что огнем истребителя разворотило левый бок фюзеляжа, пробита гидросистема, затем выстрелил еще несколько очередей и сообщил, что патроны кончились…»

---

На другой день представитель штаба фронта, отправлявший груз к партизанам, сообщил нам, что груз получен, передал благодарность от партизан и ориентировал, что к партизанам надо будет слетать еще.

15 сентября с утра снова получили задание днем отвезти и сбросить на парашютах груз партизанам в тот же район.

На этот раз готовимся лететь на задание двумя экипажами. Кроме нашего экипажа, на другом самолете подготовился к полету опытный летчик — заместитель командира второй эскадрильи старший лейтенант Николай Голенко со штурманом Иваном Дьяченко. Самолеты и экипажи подготовлены, груз подвешен, но нет погоды. С утра стоит низкая, почти до земли, облачность. В ожидании вылета оба экипажа расположились под крылом нашего самолета.

— Разрешите к вашему шалашу, — усаживаясь на чехол, сказал Голенко.

— Милости просим. Только с тобой ухо надо держать востро, — ответил штурман Желонкин.

— Почему?

— Грабишь ты нашу эскадрилью. Забрал в свой экипаж Дьяченко и Жданова прихватил.

— Не наговаривай на меня, Федя. С Иваном Дьяченко мы стали друзьями по несчастью. В первом вылете погибли мой штурман и радист, а у Ивана летчик и радист. Так что сама судьба свела нас в один экипаж. А Жданова в наш экипаж дали, потому что Осипов неделю болел, — оправдывался Голенко.

— Ну и экипаж, с бору по сосенке. Прыгуны собрались, — продолжал Желонкин шутливо подзадоривать Голенко.

— Мы прекрасно понимаем друг друга.

— Понимаете или условились, что понимаете, и вам все ясно? А я что-то стал плохо отличать очевидное от совершенно темного, — не унимался Желонкин.

— Это у тебя, Федя, наверное, от ночных полетов.

— А у тебя, Коля, иллюзия ясности оттого, что начитался ты при подготовке в академию Лапчинских, разных Ружеронов и Клаузевицев и тебе кажется, что на войне тебе все понятно, и ты счастлив, что как будто все понимаешь.

— Нет, я не такой счастливчик, как корреспонденты газет, легко объясняющие все сложности современного положения и исторические события.

— Вся прошлая история войн не стоит бумаги, на которой она написана, а тем более времени, затрачиваемого на ее изучение.

— Почему, Федя?

— Потому что у немцев, например, прошлые сомнительные успехи порождают надежды на новые безнаказанные захваты, вызывают манию величия и делают их самоуверенными, жестокими и послушными исполнителями воли изувера Гитлера, — сказал Желонкин.

— Ну, я с тобой не согласен. История учит и предупреждает от ошибок.

— Ерунда! Военная история что захочет, то и оправдает, — сказал Желонкин.

— Но есть же уроки истории, — не сдавался Голенко.

— Есть, но из этих уроков можно взять любую тактику и любой образ поведения. Если, Коля, ты собираешься в настоящем и будущем действовать на основе некритического восприятия прошлого, ты погиб, — сказал Желонкин.

— Осипов, помоги мне отбиться от твоего штурмана. Объясни ему, что он не прав, — обратился ко мне Голенко.

Я заметил, что, на мой взгляд, история учит лишь тому, что на войне надо ждать всяких неожиданностей, и не согласен как с теми, кто считает, что, изучив примеры боевых действий в прошлых войнах, можно застраховать себя от ошибок в настоящей войне, так и с теми, кто недооценивает прошлый опыт боевых действий и отметает его как хлам.

Обед нам привезли на стоянку самолетов. К восемнадцати часам облачность немного приподнялась, метеорологи сообщили, что над линией фронта высота облачности 1200 метров, и нам разрешили взлет на задание. Так как в районе аэродрома облачность была очень низкой, мы договорились с Голенко лететь по маршруту за облаками, а после пролета линии фронта пробить облака вниз, восстановить ориентировку и выполнять задание. После взлета летели мы не в строю, а свободно на расстоянии видимости. Облака оказались очень тонкими. Мы сразу пробили их вверх и продолжали полет за облаками. Но вскоре верхний край облачности резко пополз вверх, и самолету не хватало скороподъемности, чтобы лететь за облаками. Тогда мы еще больше разомкнулись и вошли в облака на высоте около трех тысяч метров.

Сначала полет в облаках проходил нормально и сравнительно спокойно, а затем потемнело и началась непрерывно усиливающаяся болтанка. Самолет бросало то вверх, то вниз. Слышался скрип крыльев, и чувствовались металлические удары и скрежет. Сосредоточив внимание на приборах, я изо всех сил старался сохранить пространственное положение самолета и курс. Временами я ловил себя на отдельных ошибках. Исправлял их и снова допускал. Порой казалось, что самолет катится по какому-то гигантскому жестяному желобу. Все перепуталось, стрелки на приборах беспорядочно прыгали, но усилием воли я снова и снова восстанавливал пространственное положение бомбардировщика по приборам. Вдруг сильнейший бросок вниз оторвал меня от сиденья. Зависнув на привязных ремнях и вцепившись в штурвал, я снова выравниваю самолет, и через несколько мгновений бомбардировщик вырывается из облаков. Впереди — заходящее солнце, сверху — голубое небо, под нами — линия фронта, а сзади — стена облачности. Тогда я понял, что мы пролетели через холодный фронт.

От неожиданности или еще почему, но нас никто не обстреливает. Восстановив ориентировку, снижаемся на малую высоту. На земле тут и там большие лужи у дорог. Видно, что только что прошел сильный дождь. Вот и полотно железной дороги. Находим знакомую будку. Но на крыше белья нет. На поляне никто костров не зажигает. Летаю по кругу над поляной, жду, ищу в воздухе самолет Голенко. Что с ним? Возвратился на аэродром, потерял ориентировку или не справился с пилотированием при пролете холодного фронта? Нет, нет. Гоню от себя худшие предположения. Голенко всегда был сильным летчиком.

Летаем над заданным местом по кругу уже более получаса, и никаких условных сигналов. Когда совсем стемнело, посоветовавшись с Федей Желонкиным, решил груз не сбрасывать, а возвращаться на аэродром.

На обратном маршруте, после пролета линии фронта, вышли на Варшавское шоссе и полетели вдоль него. За Спасск-Деменском встретили стену сплошной облачности, полыхающую молниями, ту, которую пролетели вечером при полете в район сбрасывания груза. Но теперь я в облака не пошел, а, снизившись на высоту пятьсот метров, полетел под облаками. Хлестал проливной дождь. Самолет бросало. При вспышках молний просматривалось блестевшее от дождя Варшавское шоссе. «Да и под облаками пересекать холодный фронт не очень просто», — подумал я, но это просто прогулка по сравнению с тем, что перед этим пришлось пережить, пересекая холодный фронт в облаках.

Дождь заливает передние стекла кабины. В боковые форточки земля выглядит темной и мертвой, и только от патрубков моторов тянулись хвосты бледно-голубого пламени с красными искрами. Вот и Юхнов, мост через Угру. Выхожу на свой аэродром. На нем светового старта нет, и не видно ни одного огонька. Включаю бортовые огни и летаю по кругу над аэродромом. Льет проливной дождь. Приказываю стрелку-радисту Монзину дать несколько зеленых ракет, чтобы привлечь к себе внимание и связаться по радио с командным пунктом. На запрос по радио с командного пункта полка приказали лететь на запасной аэродром. В сплошном ливне своего запасного аэродрома мы не нашли и произвели посадку на запасный аэродром дальнебомбардировочной авиации Ватолино у станции Касторная.

Утром дал телеграмму о посадке в свой полк. За мной прилетели заместитель командира полка Николай Иванович Барулин с техником Крысиным и помогли улететь нам на свой аэродром.

Через несколько дней из экипажа Голенко вернулся на аэродром штурман Иван Дьяченко, покинувший с парашютом разваливающийся бомбардировщик в тот роковой вечер, когда мы пролетали холодный фронт по маршруту к партизанам.

Дьяченко по-прежнему не унывал. Когда я встретил его около столовой в окружении летного состава, он с серьезным видом заправлял о том, что, выпрыгнув из падающего самолета и приземлившись с парашютом около деревни Нестеры, оказался в очень трудном положении, так как все женщины деревни, увидев у него в руках шелковый купол парашюта, приглашали его к себе на ужин.

В 20-х числах сентября наш полк перебазировался на аэродром Павловское, располагавшийся у реки Угра в двенадцати километрах севернее Юхнова. Новый аэродром был с трех сторон окружен лесом, на опушках которого мы очень хорошо замаскировали наши самолеты. Технический состав разместили в землянках вблизи от самолетов, а летный — в деревне Павловская. Вместе с нашим полком на этом аэродроме базировалось несколько самолетов Пе-2 и ТБ-3. Кроме того, здесь же располагалась готовившаяся к высадке в тыл врага группа партизан, состоявшая из молодых московских парней, бывших рабочих авиационного завода, и несколько отдельных разведчиков, мужчин и женщин, которых экипажи нашей эскадрильи по ночам сбрасывали на парашютах в тыл врага.