Елена Хаецкая - Искусница

• Название: Искусница
• Автор: Елена Хаецкая
• Издательство: Олма Медиа Групп : Северо-Запад Пресс
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-373-04068-6

…А началось все с того, что некий Мастер по имени Моран Джурич наводнил свой мир артефактами, обладавшими слишком большой силой. Другие Мастера сочли это обстоятельство опасным и изгнали Джурича.

Лучше бы они этого не делали…

Очутившись в современном Петербурге, тролль-изгнанник Моран Джурич первым делом начал изыскивать способы исправить содеянное, для чего открыл агентство «экстремального туризма».

И теперь один за другим оказываются в колдовских мирах наши современники — жители Питера. И есть только два способа вернуться из неведомых времен и пространств: умереть самому или погубить весь мир…

Новый клиент тролля — старшеклассница Диана Ковалева, которую Джурич, потакая собственной прихоти, прозвал Деянирой. Девушка отправляется за Серую Границу, в Истинный Мир, где оказывается в стране, охваченной войной. Искусная рукодельница Деянира быстро понимает: спокойная жизнь в укрепленном замке не для нее…

---

Так звучала традиционная формула изгнания. «Для чего тебе оставаться в Калимегдане?»

Ответь, приговоренный! Ответь, отверженный! Для чего ты хочешь иметь дом? Для чего тебе после всех скитаний по миру — по обе стороны Серой Границы, — возвращаться сюда, в эти белые башни?

Ну, разомкни же уста. Произнеси те слова, что набухли на кончике твоего языка. Произнеси их, если посмеешь!

— Я хочу творить великолепные вещи.

— Я хочу наслаждаться ими.

— Видеть Калимегдан — каждый день, каждый миг своей жизни.

— Быть счастливым.

— Быть.

Но Джурич Моран ничего не сказал изгонявшим его. Он просто смотрел, как изгнание навечно преображает для него их лица. Как они, всегда бывшие в его глазах невыразимо прекрасными, превращаются в уродов. Как все то, что он любил, становится безобразным, ненужным, невозможным. Снег залепил ему глаза и губы, он ничего больше не видел, не мог больше произнести ни звука, — он вообще прекратил на время свое существование. Только сердце гулко стучало внутри сугроба.

Да, он, Джурич Моран, тролль из Высших, оставил после себя в Истинном Мире несколько странных вещей. Настолько странных и опасных, что… Здесь это называется — «несовместимые с жизнью». Вот такие это были предметы, понятно?

Терпение у владык Калимегдана лопнуло, и они изъяли из своей среды Джурича Морана. Самого талантливого из Мастеров. Самого непокорного. Самого сумасбродного. Они изгнали его за пределы Истинного Мира, и, ступая по собственным слезам, Джурич Моран провалился в мир иной и очутился на Екатерининском канале.

Теперь он живет в желтом, без украшений, доме, который тупым углом выходит на «канаву». Он читает Достоевского и находит много общего между собой и старухой-процентщицей. Он также жалеет и любит Мармеладова. С этим персонажем у Морана тоже много общего.

Ему нравится Санкт-Петербург.

По ночам ему снится Калимегдан, и он плачет.

Обо всем этом знал безумный снег, облепляющий Морана со всех сторон, точно в попытке сделать из него форму для отливки.

А потом вдруг снег окончательно измельчал и закончился. И когда Моран раскрыл мокрые от растаявших снежинок глаза, он увидел над собой голубое небо.

* * *

Разумеется, голубое небо было здесь чистейшей воды лицемерием. Ему не хотелось верить — как невозможно поверить пьянице, занимающему деньги с заверением, что завтра же отдаст, как невозможно верить лживой женщине, фальшивому мужчине, хитрому ребенку, сумасшедшей старухе.

В Петербурге вообще немного нашлось бы того, чему Джурич Моран мог бы поверить с легкой душой, и менее всего — ясному голубому небу. Вот западный ветер — другое дело; западный ветер присутствовал здесь несомненно.

— Под голубыми небесами, — бормотал Моран, — великолепными коврами… Ложь! — Озлившись, он огляделся по сторонам. Снег уже таял, оставляя обильные черные лужи. — Ложь! Все ковры здесь ощипанные и траченные молью. Ни одного пристойного гобелена. В Эрмитаже недурны, но там они краденые. Даже этого не смогли! Не могли украсть приличного снегопада!

Разумеется, Морану — владельцу маленького туристического агентства, — приличней и куда разумней было бы благословлять чахлую чухонскую природу Питера за то, что она так упорно выдавливает жителей из этих краев и заставляет их, хотя бы на время отпуска, стремиться куда-нибудь подальше отсюда — dahin, dahin!..

Но Моран отнюдь не собирался никого благословлять. Он был суров и справедлив, как и подобает истинному троллю. Он всегда был за честную игру. Он отдавал себе отчет в том, что всего в здешней жизни добился сам, без чьей-либо помощи. И уж всяко — без помощи неосмысленной и неодушевленной стихии. Его агентство «экстремального туризма» пользовалось популярностью вовсе не из-за погодных условий Санкт-Петербурга. Клиентами Морана становились хронические неудачники, беглецы от реальности, иногда принимающей угрожающие формы, — например, формы бывшей жены или недовольных бандитов. И Моран охотно отправлял их в места, абсолютно далекие от здешней реальности.

Джурич Моран отправлял их в Истинный Мир.

Кое-чего Моран, разумеется, своим клиентам не договаривал. Никакой лжи, просто не вся правда. Маленький грязный секретик Морана заключался в том, что рано или поздно все его клиенты в Истинном Мире погибали. Те немногие, кому удавалось выбраться оттуда живыми, оставляли после себя нечто вроде небольшой космической катастрофы. Моран именовал этот феномен Апокалипсисом. Условно. На самом деле он просто не придумал более подходящего термина.

Так или иначе, никто из возвратившихся не находил дороги обратно. И в агентстве «экстремального туризма» они тоже не появлялись, хотя некоторые обстоятельства заставляли предполагать, что эти люди находятся в Питере. Морану оставалось только гадать — каких дел его клиенты наворотили в Истинном Мире и удалось ли им уничтожить хотя бы один из тех опасных предметов, которые послужили причиной всех нынешних несчастий Морана.

Джурич Моран почему-то надеялся, что, ликвидировав чужими руками свои дары, — а наиболее опасными были признаны пять, — он заслужит прощение и будет каким-то образом возвращен в Калимегдан. Ему не хотелось даже предполагать, что произойдет, если Мастерам из Калимегдана станет известно о его агентстве «экстремального туризма» и о прочих проделках.

Самым трудным в теперешней работе Морана было найти подходящего человека. Такого, чтобы способен был на поступок. Без способности на поступок немыслимо найти артефакт и уж тем более — уничтожить его. Даже тарелку нарочно разбить — и то решиться надо.

Разумеется, Моран как добросовестный туроператор немного помогал клиентам освоиться в Истинном Мире — хотя бы на первых порах. Снабжал их небольшим арсеналом необходимых знаний и умений, нивелировал языковые барьеры, даже добавлял своим подопечным толику харизмы.

Но преимущественно Морану попадались совершенно безнадежные экземпляры, которые, чтобы выжить в Истинном Мире, мгновенно просились там в рабство и тихонько влачили дни где-нибудь на скотном дворе, возле спокойной коровьей задницы. При мысли о таких Моран презрительно кривил губы. Что ж, по крайней мере, там их научат относиться к труду как подобает, без ужаса или сентиментального сюсюканья.

Истинный Мир потому и называется Истинным, что там все абсолютно реально. Без буферов, смягчающих удар. Болит голова — никаких тебе анальгинов, будет болеть голова. Наставила рога неверная жена — никаких тебе психоаналитиков, будешь ходить обосранный, пока не убьешь соперника. Ну и опасный секс, конечно. Секс без всякого милосердия, еще более рискованный, чем путешествие или битва. В Истинном Мире не существует ничего, что стояло бы между жизнью и тобой. Немногие такое выдерживают.

* * *

Межу тем западный ветер обнаглел и изнахалился — а что ему, он у себя дома, — и вторгся в стихию, при обычных обстоятельствах ему мало подвластную: он принялся трепать землю, сдувать с нее остатки снега, ерошить лужи, в общем, вести себя по-захватнически.

Моран наблюдал за этим не без восхищения. Наверное, впервые в жизни он начал понимать причины, побуждающие фэйри танцевать — ни с того ни с сего, под невидимую музыку, да так, что сперва загораются башмаки, а потом и песок под ними.

Моран позволил безумию впитаться в свои волосы, одежду и кожу лица и рук, и ликование охватило его, а западный ветер, по своему обыкновению, летал вокруг и подзуживал: ага, вот так, быстрей, сильней, ну что ты как девчонка, а теперь подпрыгни!

Моран подпрыгнул, очень высоко, а когда он плюхнулся вниз прямо посреди лужи, прилетела первая нитка.

Это была длинная шерстяная красная нитка, и Моран сразу же определил, что она не обрезана ножницами, а оторвана, и при том оторвана с большим гневом.

Нитка покружила-покружила и опустилась в лужу с большим достоинством, по-лебединому. Ветер даже не посмел прикоснуться к ней, хотя смятый чек из магазина и еще несколько мусорин так и бились в корчах под его ударами. Моран огляделся по сторонам, но никого не увидел.

Моран подождал еще немного, однако никто не выглянул, ни из-за угла, ни из подворотни, и нитка оставалась в одиночестве. Она плавала в луже, извиваясь, как тонкая живая змея. Тогда Моран снова пустился в пляс, распевая на дикий троллиный мотив, им самим сочиненный:

Целый год жену ласкал!
Целый год! Жену ласкал!
Эх! Свою! Жену! Ласкал!
Целый год!

Он скакал и размахивал руками, а ветер влетал в одно его ухо и вылетал из другого — вместе с серой, копотью старых мыслей и десятком ветхих, никому не нужных воспоминаний.

Какое-то время ничего, кроме Морановской пляски, не происходило, а потом вдруг откуда ни возьмись явился целый рой красных, зеленых, желтых ниток, и все они змеились по воздуху, норовя запутаться в волосах и оплести растопыренные пальцы. Моран едва успевал уворачиваться. Он выхватил из кармана пальто перчатки и принялся сбивать нитки и хохотать. Его смешило, когда они теряли свой надменный вид и бухались в лужу.