Петер Фрейхен - Зверобои залива Мелвилла

• Название: Зверобои залива Мелвилла
• Автор: Петер Фрейхен
• Издательство: Географгиз
• Жанр: История
• Год: 1961

Это повесть о полярных эскимосах северо-западной Гренландии. В мировой литературе найдется немного книг, в которых бы с такой теплотой и симпатией описывалась жизнь гренландцев — небольшого, но мужественного и стойкого народа.

Автор книги, известный датский писатель и путешественник Петер Фрейхен, много лет прожил среди эскимосов, сроднился с ними, делил с ними горести и радости. Поэтому-то со страниц книги, как живые, встают образы ее героев — смелых, находчивых, добродушных, справедливых и бескорыстных.

Но не только о жизни эскимосов рассказывает здесь автор. Основа сюжета книги — история спасения пяти моряков шотландского китобойного судна, полная приключений, борьбы со стихией, драматических ситуаций. В ткань повествования органически вплетены прекрасно написанные новеллы, потрясающие своей правдивостью и тонким психологизмом. В них рассказывается о богатой событиями жизни эскимосов, европейских китобоев и рыбаков. Запоминаются по-своему красивые картины природы самой северной страны на Земле, почти целиком закованной в ледяной панцирь.

"Зверобои залива Мелвилла" — гимн мужественному гренландскому народу, живущему в суровых условиях Заполярья и всегда готовому помочь попавшим в беду.

---

Через некоторое время в Эта приехал адмирал Пири; это была его последняя полярная экспедиция, во время которой он сделал еще одну попытку достичь Северного полюса. Все эскимосы глубоко уважали "Пиули", как они звали Пири; они считали его полубогом и боролись за честь ехать с ним. Пири нужны были женщины, чтобы шить и выделывать шкуры. Арналуак, соломенная вдова, с радостью предложила свои услуги. Во время долгого путешествия за ней настойчиво ухаживал Квидлугток, один из самых ловких молодых людей в экспедиции Пири. "Пиули" очень любил проворного юношу и, когда экспедиция закончилась и Квидлугток попросил отдать ему Арналуак в придачу к тому, что он получил, Пири согласился и объявил всем присутствующим, что это навеки, независимо от того, станет ли Итукусук по возвращении требовать жену обратно или нет[29].

Когда Итукусук вернулся, не прибавив славы к своему имени, да еще ничего не получив от Кука — только два коробка спичек, — то он, конечно, не имел никаких оснований требовать жену обратно. Эскимос сделал слабую попытку, но заявление Пири о том, что тот потерял все права, оставалось в силе, и Итукусук отступил. Пока Кук находился в отъезде, его поверенный в Эта Рудольф Франке обменял все имущество экспедиции на шкурки песцов; Франке уехал на юг с кораблем Пири, заплатив за проезд выменянными шкурками. Франке почти лишился рассудка от холода и одиночества. Куку пришлось пересечь залив Мелвилла на санях. А Итукусук остался не только без жены и обещанного вознаграждения, но над ним, бедным, еще и открыто посмеивались — ведь он все уступил. И тех эскимосов, которые были с Пири, когда он, наконец, достиг цели своей жизни — Северного полюса, вознаградили, как никогда раньше.

Итукусук был слишком добродушен от природы, чтобы сердиться. И хотя он все принял с улыбкой, ему очень хотелось ехать на остров Тома, потому что путешествие с пятью китобоями возвысит его в глазах эскимосов и, может быть, заставит их забыть несчастный эпизод с доктором Куком. Он будет бесценным спутником. Он не только блестящий путешественник и прекрасный охотник, но и обладает еще одним качеством, которого нет ни у одного из мужчин, — он шьет, как женщина.

Имея таких людей, я знал, что мы доберемся до острова Тома, если на то будет хоть какая-нибудь возможность. Меквусак, конечно, займет место у руля, мы трое сядем на весла. Пять китобоев привычны ко всякой работе в открытой лодке. У меня был парус, но вряд ли от него будет большая польза, так как кругом слишком много льда и даже при попутном ветре нельзя идти под парусами.

Приближался день отъезда, но тут обнаружилось, что китобоям ничуть не надоело в Туле. Они настолько окрепли, что их желания уже не ограничивались едой и питьем. Они явно получали удовольствие от общества вдовы Алоквисак. Она шла им навстречу и умела привести их в хорошее настроение; и хотя из-за этого лишалась ее милости часть молодых неженатых эскимосов, они не роптали, считая это жертвой, принесенной на алтарь гостеприимства.

— Белые люди сильны и у них бурные порывы, — объясняла Алоквисак. Они долго находились без женщин, поэтому мы обязаны проявить сострадание и помочь им.

Когда все приготовления закончились, Томас Ольсен предложил мне взять Алоквисак в поездку. Ее умение шить может пригодиться нам в пути, сказал он серьезно и убедительно.

Я не стал спорить о достоинствах вдовы, я просто категорически заявил — если вы сами не можете шить и чинить свои штаны, то лучше вам остаться в Туле!

Когда мы уже приготовились к отправке, Билл Раса и Семундсен попытались отблагодарить Наварану за гостеприимство и помощь; но эскимосская женщина вовсе не хочет, чтобы ей оказывали какие-то знаки благодарности. Ее лишь очень смутит, если мужчина открыто покажет, что помощь какой-то жалкой женщины была ему необходима. Наварана ответила только, что настал час отъезда. Этот момент стал вехой в жизни Навараны. Ее родная мать приехала в Туле с парой камиков, сшитых ею самой. Моя маленькая жена придирчиво оглядела их со всех сторон и проверила швы, как она делала со всеми вещами, сшитыми для китобоев. Но для Касалук это было неслыханным оскорблением — она считала, что шьет намного лучше Навараны. Не в состоянии произнести ни слова, она покинула дом, сославшись на дела. Однако все присутствующие поняли, что Касалук вне себя. Всем женщинам стало ясно, что произошло; все смотрели на Наварану, которая тоже была крайне возбуждена. Потом она сказала мне, что об этом случае узнают все женщины в Гренландии. Но, объяснила она, случилось так, что у нее не было выхода, хотя она и понимала, что публично оскорбляет свою мать. Когда отвечаешь за свое шитье, то приходится проверять камики, сшитые даже родной матерью. Кроме того, двое китобоев стояли рядом и если бы она дала им камики, не осмотрев их, у них, вполне вероятно, могло создаться впечатление, что она проявляет к их снаряжению меньше внимания, чем следует.

Однако истинный смысл этого эпизода лежал глубже: Наварана была женой "человека, который думает за весь народ"; это почетное имя мне присвоили без достаточных оснований, но Наварана считала необходимым дать всем понять, что она — "первая дама" в стране. И хотя по натуре Наварана была прямодушна и приветлива, она решила, что обязана ради меня показать свое превосходство над всеми женщинами племени — в том числе и над родной матерью.

Когда все было готово, я сказал Наваране, что, пожалуй, погода подходящая и не пора ли садиться в лодку. Только это и было сказано на прощание. Эскимосы не выказывают своей печали, когда они расстаются, это дурная примета для путешествия. Наварана не попрощалась со мной, она только улыбнулась и сказала, что ей вдруг захотелось попробовать свежего лосося. Поэтому она отправится на маленькое озеро за Туле и попытает счастья в ловле. Пока мы переносили в лодку оставшееся снаряжение и рассаживались по местам, мы видели ее и еще нескольких женщин. Не оборачиваясь, они поднимались на скалу. Мужчины, которые оставались дома, делали вид, что не замечают наших приготовлений к отъезду. Они вели себя так, будто мы собираемся покататься по заливу. Только одна вдова Алоквисак попрощалась с нами и пожелала счастливого пути. Наши эскимосы в лодке смеялись до упаду, когда она стояла одна на берегу и смотрела нам вслед. Бедная Алоквисак, сказал один из них. Ясно, что она забылась и ведет себя так неприлично только потому, что ей никогда больше не придется пригласить к себе кавдлунаков.

Глава 4 ОДИН НА ОДИН С МЕРТВЕЦОМ

Когда мы вышли из Вулстенхолмского фиорда, подул северный ветер, и мы смогли проплыть первую часть нашего долгого пути под парусом. Не без труда нам удалось разместиться в лодке, где, кроме девяти путешественников, находилось и все наше снаряжение. В последнюю минуту я решил взять с собой мою верную собаку Эрсулик. Этот пес жил у меня с самого моего приезда в Гренландию. Он был вожаком собачьей упряжки и мог служить прекрасным ночным сторожем. Если бы поблизости, пока мы спим, появился медведь, то Эрсулик разбудил бы нас. А если придется двигаться по льду, он сможет тащить часть поклажи.

Каждый раз, как я попадаю в Вулстенхолмский фиорд, у меня бывает приподнятое настроение. Забываешь обо всем неприятном, о том, что сани едва передвигались по ропакам, что часами приходилось просиживать над ледовыми отдушинами тюленей, забываешь о безнадежной борьбе с буранами и метелями, когда, кажется, нет сил поднять ногу, чтобы сделать следующий шаг. Единственно, что помнишь и бережно хранишь в памяти, — прекрасное ощущение: собаки вдруг почуяли, что дом близок и с новыми силами несут вперед сани, а люди отсчитывают часы до того момента, когда первый раз мелькнут огни домов в Туле.

Вначале лодка шла легко, и мы двигались быстро. Меквусак сидел у руля с величественным видом, хотя и не имел ни малейшего представления о парусном деле. Он мог только держаться заданного курса, но считал недостойным, потакая ветру, поворачивать лодку то в одну, то в другую сторону. Вскоре мы обогнули мыс Атолл, и гора Туле скрылась. Странствие началось. Нам было хорошо известно, что в свое время многих отставших китобоев отправляли под парусами на остров Тома в заливе Мелвилла, но мы их потом не встречали и потому не знали, скольким из них удалось достичь цели. Эскимосы пускались в это путешествие только на санях.

Когда мы обогнули мыс Атолл, ветер стал еще благоприятнее, он дул почти точно в корму, но на пути попадалось все больше и больше льдин. Не раз нам приходилось огибать большие льдины; мы убирали парус и двигались на веслах, медленно пробираясь зигзагами по небольшим протокам между льдин. Итукусук и Квангак взяли с собой каяки; теперь они переселились в них, чтобы искать для нас открытые протоки. Время от времени мы приставали к айсбергу, кто-нибудь взбирался на него, чтобы осмотреть окрестности и разобраться в обстановке, но выяснялось одно и то же: льды и льды насколько хватал глаз!