Томас Гунциг - Смерть Билингвы

• Название: Смерть Билингвы
• Автор: Томас Гунциг
• Издательство: Ультра.Культура
• Жанр: Контркультура
• Год: 2004
• ISBN: 5-98042-056-8

Неизвестно, в какой стране идет война. Здесь есть разрушенные города и элитные кварталы, террористы и мирные жители с синяками на плечах «от ношения оружия», вьетнамские эмигранты, словенский солдат, серийный убийца с Кипра, эстрадные звезды и шоумены. Но война — лишь информационный повод для рекламодателей, которые отдадут жизнь в борьбе за рейтинг. Головорезы-спецназовцы идут в атаку с рекламными надписями на куртках. Раздают шоколадки беженцам, неважно, что скоро их уничтожат. Телезрители не должны впадать в депрессию. Если у них будет плохое настроение, они перестанут потреблять. Война, организованная телекомпаниями, — не такой ли будет Третья мировая?

---

Обладая блестящим умом, этот молодой человек, способный предвидеть развитие игры на десятки ходов вперед, если верить Дао Мину, с отличием окончил отделение ядерной физики Сайгонского университета, но по приезде сюда так и не смог подтвердить свой диплом. Вместо того чтобы пользоваться плодами своего блестящего образования, ему приходилось перебиваться поденной работой. От всего этого он стал язвительным, а порой даже злым, и часто говорил о том, что мечтает подмочить репутацию хозяев, которые обращаются с ним, как с простой рабочей скотиной, не проявляя ни малейшего уважения к его выдающимся умственным способностям. Для него было делом чести приносить в «Разбитую лодку» тысячу и одну сплетню, множество пикантных анекдотов, рассказов о происшествиях и мрачных постельных историях, которые, даже если не особенно сгущать краски, наводили на мысль, что квартал на холме по своим гнусностям и порокам мог бы дать сто очков вперед Содому и Гоморре.

Поработав какое-то время у промышленника, проспиртованного не хуже освежающей салфетки, молодой человек поступил на службу к Джиму-Джиму Слейтеру, который видел особый шик в том, чтобы держать среди домашней утвари восточного слугу. Дао Мин, которого Моктар посвятил в мои злоключения, втолковал мне, насколько полезно будет раздобыть побольше всяких сведений о певце. Он сослался на ящур и ботулизм и сказал, что люди, которые портят нам жизнь, похожи на тропические болезни: они смертельно опасны, если их не изучить как следует. Этот пример меня убедил, и я ответил, что готов встретиться с чемпионом по китайскому домино. Дао Мин вернулся в сопровождении молодого человека, комплекцией напоминавшего боксера-легковеса. На нем был неловко сидящий дешевый костюм, глаза казались огромными из-за очков в темной оправе, какие во множестве выпускают в коммунистических странах.

Дао Мин отвел нас в заднюю комнату, где пахло орехами акажу, усадил в рассохшиеся кресла и сказал, что здесь нам никто не помешает. Вид у юного инженера был встревоженный, он все время хрустел пальцами, как сухими ветками, то и дело бросая взгляды на входящих в ресторан через полуоткрытую дверь.

— Мне тревожно, тревожно, как утке накануне весенних дождей. Они сейчас на все способны, это стало напоминать уравнение со слишком многими неизвестными. Мне видится очень нехорошая асимптота, слишком уж она похожа на горло, перерезанное в каком-нибудь темном углу в этом гнусном городе. Понимаете, о чем я?

Я не понимал, и он еще сильнее заерзал в своем кресле, снова хрустнув пальцами. — Это значит, что они на все способны. Они узнали, что крошку-Каролину на гастролях будет сопровождать съемочная группа с телевидения. Проектом руководит бывший летчик, ведущий телеигры. Это будет невероятная реклама, можно сказать, гастроли века, наши внуки и те будут смотреть эту запись, Каролина Лемонсид станет символом нынешней войны. Людям запомнится несколько побед, несколько поражений, несколько заявлений мертвецки пьяных генералов, но превыше всего будет Каролина, та, чей голос оберегал от пуль, та, кого нужно было успеть увидеть, пока тебя не раздавило танком, та, что поднимала дух лучше всяких писем от возлюбленных. Понимаете, ваша история с Минитрип сильно задела гордость Джима-Джима. Растущая слава Каролины подлила еще масла в огонь, так что Слейтер почувствовал себя форменным неудачником. А это известие о съемочной группе окончательно добило его, оно для него хуже братской могилы, хуже семи казней египетских, прямо-таки настоящий апокалипсис. Джим-Джим теперь просыпается по ночам, твердит, что задыхается, что у него болит желудок, как будто его колют ножом. Приходится поить его горячим молоком, как ребенка, и уговаривать, что уже поздно и пора спать. По-моему, Джим-Джим вместе с японцем и двумя его приятелями очень рассчитывают на вас, они знают, что вам не отвертеться. Они часто говорят, что пора отправить вам какое-нибудь «милое напоминание», чтобы ускорить события. Они никому не доверяют, даже мне. Они знают, что я знаком с Дао, а Дао знаком с вами. Это ничего не значит, но когда человек весь на нервах, от него можно ждать чего угодно. Вот почему мне тревожно, и я боюсь, что мне перережут горло.

В задней комнате ресторана юный вьетнамский инженер снова хрустнул суставами. От беспокойства у него на лбу пролегла глубокая вертикальная морщина до самого носа. Он заговорил о родителях, оставшихся на родине, об учебе, о младшем брате-аутисте и показал его размытую фотографию. Больше мы не виделись. Несколько дней спустя после нашего разговора его нашли мертвым, окровавленное окоченевшее тельце валялось на помойке за «Разбитой лодкой». Ему не перерезали горло, как предсказывала асимптота, а размозжили домкратом лицо: зверский почерк Хуана Рауля, которого угрызения совести беспокоили не больше, чем комариный укус в спину тревожил бы слона.

14

Мой палец, который еще вчера казался таким же далеким, как крошечный марсианский зонд, с грехом пополам управляемый с Земли, стал подвижным и юрким, словно только что вылупившаяся ящерица. Что за лекарства совершили это чудо, что за таинственная смесь, по капле просочившаяся ко мне в вены? Какая разница! Теперь я мечтаю со всей силы двинуть кулаком Никотинке по бледно-серой физиономии. Эта психованная все чаще позволяет себе «особые проявления»: «Идиот, жалкий идиот. Что ты о себе вообразил? За кого ты себя принимаешь? Ты только посмотри на себя, ты же ни на что не способен, дряблый твой конец…» И тут она больно щиплет меня за руку, ой! Остается круглый синяк, который не проходит до конца дня. Лицо Никотинки холодно, как альпийская вершина, а взгляд у нее колючий, как осколок льда. Судя по всему, она все-таки пытается сдерживать приступы ярости. В какой-то момент поток брани замирает, «идиот, иди…», и, словно подхваченная мощной волной ненависти, Никотинка делает шаг к моей койке, приподнимает правую руку и сжимает бледный дрожащий кулак. Я уже готовлюсь, что сейчас мне со всего размаха двинут по морде, но в последний момент Никотинка спохватывается, вздыхает, качает головой с таким видом, как будто ей меня жалко, «бедняжка сукин сын», и выходит из палаты, оставляя меня наедине с моим ожившим мизинцем и жужжанием аппарата. Вслед за мизинцем, который переживает разительный прогресс, память моя тоже пришла в движение. Она корчится, то сжимаясь, то расслабляясь, как сфинктер больного, страдающего недержанием, и мощными рывками приоткрывает завесу над тем, каким я был той грохочущей мартовской ночью 1978 года. Вчера ко мне вернулось самое удивительное воспоминание о прошлой жизни. Огромное, размером с океан, оно непостижимо долго оставалось невидимым, скрытое в глубинах серого вещества, в темных лабиринтах мозга, а теперь пронзило меня насквозь: я любил Каролину. Мало того, я до сих пор люблю ее. Это воспоминание было подобно огромному температурному скачку на Плутоне: солнечный свет обжигал ледяную поверхность, вызывая к жизни дивный фейерверк из тысячи взрывов, тысячи тектонических сдвигов. Я люблю, я люблю, я люблю, я люблю, я люблю тебя, Каролина. Ты Солнце, я Плутон. Ты огонь, я растопленный лед, я лавина, я атмосферное явление, ты горящая звезда, я раскаленный добела осколок. Каролина — пламя, пылающее в моей памяти, уничтожая всякое воспоминание о Минитрип и ей подобных. Они были всего-навсего бездушными побрякушками, убого размалеванными картинками, второсортным товаром, которым стыдно пользоваться, в лучшем случае — твоими бледными подобиями, моя любовь, моя ненаглядная Каролина.

15

Пусть свирепствует враг,
пусть снаряды свистят,
наш солдат — самый сильный и смелый.
Наши села горят,
наши дети кричат
под ножами убийц-супостатов.
Пусть кругом льется кровь,
Пусть бесчинствует смерть, нет прекраснее девушек наших.
Скоро мы отомстим
и сравняем с землей
вражьи села, сады и деревни.
Мы не станем щадить
ни свиней, ни детей,
нет прощенья врагу, нет прощенья.
О, йес!

Каролина пела тоненьким голоском, то одной, то другой ногой притоптывая в такт музыке. На заднем плане режиссер клипа дал сцену взлета F-16 (она вызывала откровенно непристойные ассоциации) и кадры с отдыхающими солдатами, которые сидели на касках, опустив снаряжение на землю, обменивались сигаретами и похлопывали друг друга по спине.

Пленка с выступлением Каролины была чуть-чуть передержана, подчеркивая бледность лица и придавая ее серым глазам необычный блеск. Помню, Каролина любила этот свой немного призрачный образ. Именно его она выбрала для обложки своего первого альбома. Такая съемка, скрадывая черты лица, старила Каролину на несколько лет, так что ей легко можно было дать года двадцать четыре или двадцать пять, но уж никак не девятнадцать.