Геннадий Скобликов - Лира Орфея

• Название: Лира Орфея
• Автор: Геннадий Скобликов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

В романе автор продолжает исследование характера нашего современника, начатое им в повестях «Варвара Петровна» и «Наша старая хата».

Эта книга — о трудном счастье любви, о сложностях и муках становления художника.

---

12.00 — тебя все нет. Это уже значительная задержка, на тебя это непохоже, и ему, наверное, надо бы пойти сейчас к тебе домой, но он не может сделать этого — не хочет испортить праздник новой вспышкой раздора с Полиной Герасимовной. К тому же ты в любую минуту можешь выйти откуда-либо из переулка, и потому он не должен никуда уходить.

Ему уже неловко все время ходить одному взад-вперед мимо КПП, он присоединяет к себе Егора, того самого любителя пения, ты его знаешь, и они ходят теперь вдвоем вдоль белого каменного забора части, разговаривают о своем, а он все время ждет — высматривает тебя».

...И вот уже 13.00...

...И 14.00...

В 14.30 они были внизу, метрах в пятистах от части. Он обернулся назад и увидел тебя. Вернее — вас. Ты шла под руку с солдатом, и он сразу же догадался, что это — Женя.

Ревность? Нет-нет, это было уже потом. А сейчас — вскипело одно только недоумение, даже злость.

Вы подошли. Ты держала себя вполне спокойно. Ты оставила Женю, вы отошли в сторону.

— Ты извини меня, Максим, — сказала ты, — но так надо. Женя приехал на праздник, и я не могу не быть с ним. Это очень важно для меня.

Ну что ему было сказать тебе? И что сделать?

— Что ж, — сказал он, стараясь казаться спокойным, — раз важно, я тебя не задерживаю. Иди.

Женя стоял, ждал тебя. Такой спокойный, приятный парень. Ты подошла, взяла его под руку, и вы свернули в боковую улицу.

А они с Егором пошли дальше. Куда?.. Егор ничего не понимал, он захлебывался от невысказанного негодования. Но он, Максим, ничего не говорил о тебе, и Егор тоже молчал.

Откуда-то подвернулось такси. Не зная, зачем это делает, он остановил машину, кивнул Егору — садись, сел сам и указал шоферу куда ехать — за вами следом. Если уж так, то ему догнать бы вас на машине, остановиться чуть впереди, подождать, когда вы подойдете, и сказать, что он там намерен был сказать тебе. А он — сиволапость! — он остановил машину, не догнав вас, бросил шоферу деньги, выскочил из машины и побежал следом за вами. Потом он окликнул тебя, вы обернулись, и ты пошла ему навстречу.

— ...Я не связываю тебя, — выдохнул он. — Поступай, как тебе надо...

И опять: верил ли он тогда сам в то, что говорил? Не знает он, до сих пор не знает. Наверное, ему просто нечего было другого сказать — вот он и предоставлял тебе свободу. Но зачем ему надо было вообще догонять вас, говорить тебе этот вздор: разве ты уже не поступила так, как тебе надо? Или... Или, может, подсознательно он играл сейчас в кого-то слишком хорошего, доброго, всепонимающего — и, подсознательно же, хотел в конце концов выиграть этим в твоих глазах? Черт его знает, не поймешь. Но факт оставался фактом: в эту минуту он тебя уступал, отдавал...

А вот что ему ответила на это ты, он не помнит, не слышал. Скорее всего, ты ничего и не ответила. Или сказала что-нибудь незапоминающееся — «хорошо» — и пошла опять к Жене. А он вернулся к ожидавшему его Егору. И они пошли в часть.

Нет, и теперь тоже: никакой такой глубокой там ревности. Просто он был убит, он был в шоке от трезвого понимания реальности, что он только что потерял тебя и потерял навсегда.

В части он не находил себе места. Ушел с ребятами в город, набрали водки, уехали к знакомым девчатам этих ребят. Там были три сестры, они жили в частном доме на окраине города, у них была добрая, приветливая мать.

Они просидели за столом весь вечер, остались на ночь. Он был пьян, целовал подругу своего товарища, вспоминал, что ты сейчас где-то с Женей, — и теперь вот, сжигаемый вспыхнувшей ревностью и бессилием что-либо изменить, опять пил. В часть он вернулся утром, больной и разбитый. Не надо было идти, но — не удержался, не хватило характера, пошел к вам. Полина Герасимовна тоже, видно, всю ночь не спала, ярость в твой адрес так и кипела в ней. Но Максима, к его неожиданности, она встретила вполне дружелюбно. Сказала, что — да, нет тебя, что ты и не ночевала дома, что не приходила домой со вчерашнего утра. А ему — с явной откровенной издевкой: «Что, проморгал? Теперь вот кусай локти...»

Полдня он проспал. А вечером поезд увозил его все дальше и дальше от тебя.

Все дальше и дальше...

* * * *

Из давнего-давнего незабытого.

Из давнего-давнего. Из детских снов:

...Когда ему как будто бы из сфер, откуда-то из выси поднебесных лазоревых божественных глубин  з в у ч и т  о п я т ь  то волшебством свирели — бузиновой поделки пастуха, то Песней Матери у сладкой колыбели;

и он вот тут, на этой вот земле, во сне на печке долгой зимней ночью, иль в летний день, улегшись на траве (в густой траве, один, никем не видим), забывшись в грезах или в полусне, — той песне, волшебству тому внимает,

то чудится ему, что это — Ты: то — полная любви Родная Мать с усталыми печальными глазами (какой ее — живую — помнит он), а то еще неведомая Кто-то, но тоже как Сестра или как Мать.

Ты чудишься ему, и он уж ждет, что ты сейчас присядешь к изголовью, погладишь ему голову, лицо, какие-то слова, что ждет он, скажешь, — и песню о любви, любви к нему, споешь ему, как Мать когда-то пела.

И то ли этим грезам верит он, иль ты к нему действительно приходишь, садишься, гладишь и ему поешь, о всех других на свете забывая, — не знает он; но так ему бывает безмерно сладко в этот чудный миг!

...Но ты всегда ненадолго к нему. Напевом той заоблачной свирели — Прощальной Песней Матери ему ты в бездну сфер обратно улетаешь, все дальше, тише... и совсем смолкаешь, его опять оставив одного.

И плачет он; на печке ли во сне, иль где-то днем, под шелест трав созревших, где, вновь и вновь забылся в грезах он: лежит один, покинутый Тобою — обманутый видением своим, и тихо, с горьким наслажденьем плачет...

* * * *

«1 Мая 1959 г.

Здравствуй, Максим, разреши поздравить с этим праздником — поздно, но извини. Да, ты прав, твой адрес дал мне именно он — Петр Макаренко, мой земляк, что служил в одной с тобой части, его пока еще не видел и привет от тебя пока не передал, но передам.

Максим, получил твое письмо, конечно, не было границ радостям, и даже немного аж встревожился, и взволновало меня именно что — до сих пор понять не могу: или то, что вспомнил о прошлом? или что другое? но факт остается фактом — сразу вспомнилась целина, друзья и вся такая бурная жизнь тех краев, как в твоем присутствии, и после, когда я утонул было у Кустаная, но ладно, немного позже об этом, а сейчас я отвечу на твои вопросы.

Максим, твой друг Васька Гринев также в армии, когда он ушел и где служит, конечно, ответить не смогу. Я из совхоза у отпуск уехал у ноябре м-це 56 г., а приехал у совхоз у марту 57 г., но его как будто уже не было — я с ним уже не виделся после. Я уехал из совхоза у декабре м-це 57 г., то до моего уезда уже ребят много уехало — рассчиталися.

Федя Максимов с большим скандалом уехал у Горький со своей семьей — рассчитался, но адреса его никто не знает, — уехал. Что касается Ивана Чабаненко, то он уехал из совхоза в начале марта 57 г., он приезжал с женой у совхоз, взял расчет и уехал, именно туда, куда он когда-то говорил (что его тетя ему отдает хату), у его так и получилося, был я в его у гостях, у них есть еще ребенок, теперь Иван Харитонович отец 3-х детей. Живет не совсем плохо, у хуторе, от меня 45 км, но вот уже проходит год, а с ним не приходилося видеться, работал он в то время у полевой бригаде, ушел с трактора, но а сейчас неизвестно ничего. Корж Николай уехал домой до матери; да, «куркули» за малом не окрутили его. Горица ездил на родину в Одессу, привез себе жену и зажил у совхозе (начал хозяиновать), купил корову и свиней завел. Вот именно так начал хозяиновать и Мишка Максимов, — Максимов и Горица даже живут умеете, под одной крышей.

Степка Марченко так же после отпуска привез себе жену, но рассчитался и уехал в Белоруссию.

Ленька Скакун также уехал со своей женой в Белоруссию.

Вася Мареев и Толя Гунин живут у совхозе со своими женами, Мареев со своей неплохо живут.

Василий Вязовченко так же у совхозе, женился и живет там. А Яша холостяк, уезжал домой в отпуск со мной вместе — 57 г., декабрь.

Краснов Павел пока что был на своем месте — бригадиром. Когда я брал расчет, он меня сильно уговаривал остаться там, но нет, пришлося, конечно, бросить совхоз.

Вот вкратцах, что я знаю о судьбе товарищей и друзей своей бригады № 2. Да, за малым не забыл: Володя Савченко, наш полевой кормилец, также у совхозе живет, причем очень хорошо, ну а два «друга» наших, ты знаешь о ком, все пьют — друзья!

Да, Максим, от Алика Шевцова я письма получал у совхоз, за тебя спрашивал, но в ответ он только и получил, что не знаю.

Максим, разреши немного о себе сообщить. Как я уже упомянул, что из совхоза я уехал, причиной моего уезда оттуда послужила великая несправедливость со стороны начальства. Несмотря на то, что я там у совхозе пользовался неплохим авторитетом, и за 1956 год, как тебе известно, мою работу оценило правительство — наградило меня орденом Ленина, и агрегат мой почти весь награжден: Федя Максимов — медаль «За трудовую доблесть», Иван Чабананко — так же медаль «За трудовую доблесть», а остальным членам агрегата почетные грамоты и денежная премия.