Станислав Лем - Библиотека XXI века

• Название: Библиотека XXI века
• Автор: Станислав Лем
• Жанр: Научная Фантастика

---

Верования людей можно поделить на скорее "доверяющие" миру и скорее "упорядочивающие" мир, который они застали. Первые обещают Воздаяние, Избавление и Подсчет грехов и заслуг, увенчанный на том свете окончательным отмериванием справедливости, и, тем самым, пристраивая к несовершенному миру совершенное продолжение. Пожалуй, собственно такому удовлетворению наших притязаний по отношению к миру обязаны эти веры своим многовековым существованием, и именно оно сконцентрировано в закрепленной поколениями догматике.

Зато угасшие уже мифы вместо утешения и обещания Справедливого добра в замечательной упорядоченной Вечности (чтобы ни говорили о Рае и Избавлении, то там нет никакого Случая: никто не пойдет в пекло в результате Божьей ошибки или недосмотра Проведения, никто также не будет вовлечен в посмертные хлопоты, так как какое-нибудь препятствие не допустит его до Нирваны), привносили Порядок, часто жестокий, но Необходимый и, следовательно, также не похожий на лотерейную игру.

Каждая культура была и существует для того, чтобы всякое качество, как, например, случайность, встало в блеске Желательности или -- по меньшей мере -- Необходимости. Вот общее назначение культур, оно породило "нормализацию", сохраненную в ритуалах, во всяких указаниях и в каждом табу: все везде должно иметь одну единую меру. Культуры вводили случайность внутрь себя осторожными дозами -- для игры и забавы. Случай освоенный, удержанный в границах, как игра или лотерея, переставал быть категорией ошеломляющей и грозной. Мы играем в лотерею потому, что хотим играть. Никто нас к этому не принуждает. Человек верующий видит случайность в разбивании стакана, в укусе осы, но уже не припишет ее смерти: в его неученом сознании Божье Всемогущество и Всеведение в состоянии назначить случаю второстепенную роль, но наука, пока это было возможно, трактовала случайность как эффект пока еще недостаточного знания, как наше неведение, которое будет ликвидировано дальнейшим притоком открытий. Это не шутки; Эйнштейн вовсе не шутил, утверждая, что "der Herrgott wьrfelt nicht (Бог не играет в кости)" потому, что "He is sophisticated, but He is not malicious (Он изощрен, но Он не злонамерен)". Что означает: порядок мира трудно познать, но это возможно, так как он доступен разуму.

В конце XX в. наблюдается уже генеральный отход от позиций, которых упорно и отчаянно придерживались в течение тысячелетий. Альтернатива "разрушение или творение" должна быть, наконец, отброшена. Огромные облака темных, холодных газов, кружащие в ветвях Галактик, медленно подвергаются фрагментации также непредвиденно, как разбивается стекло. Законы природы осуществляются не помимо случайных событий, а посредством их. Статистическая ярость звезд, миллиарды раз теряющих, чтобы один раз породить жизнь в миллионах ее видов, убиваемую случайной катастрофой, чтобы оплодотвориться разумом, есть правило, а не исключение во Вселенной. Солнца возникают от гибели других звезд; таким же образом и остатки дозвездных туманностей затвердевают в планеты. Жизнь является одним из редких выигрышей в этой лотерее, а разум еще более исключителен в последующих розыгрышах, но он обязан своим возникновением естественному отбору, или смерти, совершенствующей уцелевших, а также катастрофам, которые могут внезапно повысить шансы появления разума. Итак, процесс строительства мира и жизни не подлежит уже сомнению, но Космос является гигантским расточительным инвестором, расточающим выходной капитал Галактик, а исполнителем, вносящим регулярность в эту игру, является управляющий случаем закон больших чисел. Человек, существующий благодаря тем свойствам материи, которые возникли одновременно с миром, оказывается редким исключением из закона разрушения, недобитком сокрушений и всесожжений. Творение и разрушение, попеременно возникающие и взаимно себя обуславливающие, представляют собой такой порядок вещей, от которого нельзя убежать.

Такую картину мира постепенно создает наука, до сих пор не комментируя ее, а только складывая из открытий биологии и космогонических реконструкций как мозаику из последовательно находимых кусочков. Мы могли бы, собственно, поставить тут точку, но мы задержимся еще на минуту ради последнего вопроса, который можно поставить.

VII

Я нарисовал картину действительности, которую распространит наука XXI века так, как ее контуры видны в науке уже сегодня. Картина эта возникла и получила гарантию подлинности от наилучших экспертов. Вопрос, к которому я хочу приступить далее, находясь в области, до которой невозможно уже дойти даже при помощи догадок, относится к прочности этой картины, и, кроме этого, будет ли она уже окончательной.

История науки показывает, что каждая картина мира, последовательно созданная с ее помощью, считалась окончательной, а затем подвергалась корректировке, чтобы, наконец, распасться как рисунок разбитой мозаики, и работу по ее складыванию предпринимали с самого начала новые поколения. Религиозные верования стоят на догматах, отбрасывание которых сначала расценивается как отвратительное кощунство, а затем приводит к рождению новой веры. Вера жива благодаря тому, что ее исповеданием является Окончательная Правда и, тем самым, несомненная. Ничего такого же несомненного и окончательного в науке нет. Собственно говоря, знания научной "точности" "не одинаково точны"; ничто также не указывает на то, чтобы мы приближались к Концу Познания как финальному соединению Неподъемных Знаний и Неустранимого Невежества. Прирост достоверных знаний, осуществляемый при помощи материальной эффективности их приложений, вне сомнения. Мы знаем больше, чем наши предшественники из XIX века, они, в свою очередь, знали больше, чем их праотцы в науке, но, вместе с этим, мы узнаем неисчерпаемость мира, бесконечность глубины тайников материи. Если каждый атом, каждая "элементарная частица" оказываются бездонным колодцем, то уже только эта удивляющая нас (но все как-то себя уже приучили к этому марафонскому бегу без финиша) бездонность познания делает "каждый последний портрет действительности" сомнительным. Быть может Principum Creationis Per Destructionem (принцип творения посредством разрушения) также окажется этапом нашей диагностики, прикладывающей человеческие мерки к тому, что так нечеловечно как Univrsum. Быть может этим, нечеловеческим уже предметом как недоступным нашим бедным животным мозгам, слишком подверженным мерам типа Deus ex Machina (бог из машины), займется возникший при нашей помощи машинный Разум, или, скорее, плоды послемашинной эволюции искусственного интеллекта, только приведенной в движение людьми. Но, говоря об этом, мы уже заходим за XXI век, в тьму которую не просветлят никакие догадки.

Берлин, май 1983 г.

* ОДНА МИНУТА *

J. JOHNSON and S. JOHNSON: One Human Minute Moon Publishers, London -Mare Imbrium -- New York 1985

Эта книжка представляет то, что все люди делают в течение одной минуты. Так сообщает введение. Удивительно, что никто не наткнулся на эту мысль раньше. Она сама напрашивалась после Трех первых минут Космоса, Секунды Космоса и Книги рекордов Гиннеса особенно, если учесть, что они стали бестселлерами, а ничто так не возбуждает сегодня издателей и авторов как книжка, которую никто не должен читать, но каждый должен иметь. После появления этих книжек концепция была уже готова и лежала прямо на улице, достаточно было ее подобрать. Любопытно, являются ли Дж. Джонсон и С. Джонсон супругами, братьями или это только псевдоним? Охотно посмотрел бы на фотографию этих Джонсонов. Хоть это и не просто объяснить, но часто бывает, что ключом к книжке является облик автора. По крайней мере со мной уже не раз так бывало. Чтение требует занятия определенной позиции по отношению к тексту, если текст не является конвенциональным. Лицо автора может тогда многое разъяснить. Думаю, однако, что эта пара Джонсонов не настоящая, а инициал С перед фамилией второго Джонсона служит для аллюзии на Сэмюэля Джонсона. Впрочем, может быть это опять не так важно.

Как известно издатели ничего так не бояться как издания книжек, которые полностью отвечают так называемому правилу Лема ("Никто ничего не читает; если читает, то ничего не понимает; если понимает, то немедленно забывает") из-за всеобщей нехватки времени, чрезмерного предложения книжек, а также чрезмерно хорошей рекламы. Реклама как новая утопия стала настоящим предметом культа. Эти ужасные или наводящие скуку вещи, которые можно видеть по телевизору, мы смотрим в основном потому (это показали исследования общественного мнения), что чудной передышкой после вида политиков, кровавых трупов, лежащих по разным причинам в разных частях мира, а также костюмированных фильмов в которых неизвестно, что происходит и которые являются бесконечными сериалами, (забывается не только прочитанное, но и просмотренное) -- являются рекламные вставки. Уже только в них осталась Аркадия. В ней живут красивые женщины, великолепные мужчины, вполне счастливые дети, а также пожилые люди с разумными взглядами, главным образом в очках. С безостановочным восторгом они представляют пудинг в новой упаковке, лимонад из настоящей воды, спрей против потения ног, туалетную бумагу, пропитанную фиалковым экстрактом или шкаф, хотя в нем нет ничего особенного кроме цены. Выражение счастья в глазах, во всем лице, с которым изысканная красавица всматривается в рулон бумаги или отворяет тот шкаф, как будто это пещера Али-бабы, уделяется на миг каждому. В этом сопереживании есть, может быть, и зависть, и даже немного раздражения, ибо каждый знает, что он не мог бы испытать такой восторг, выпивая тот лимонад или наслаждаясь той бумагой, что до той Аркадии нельзя добраться, но ее светлая жизнерадостность делает свое дело. Впрочем, с самого начала мне было ясно, что, совершенствуясь в борьбе товаров за существование, реклама покоряет нас не из-за все лучшего качества товаров, а из-за все худшего качества мира. Что же нам осталось после смерти Бога, высших идеалов, бескорыстных чувств, в переполненных городах, под кислотными дождями кроме экстаза мужчин и женщин из рекламы, объявляющих кексы, пудинг и масло как пришествие Царства Небесного? Так как, однако, реклама с чудовищной эффективностью приписывает совершенство всему, стало быть, говоря о книжках, -- каждой книжке, человек чувствует себя как будто его соблазнили одновременно двадцать тысяч мисс мира, он не может выбрать ни одну и находится в состоянии неисполнимого любовного возбуждения, как баран в ступоре. Так происходит во всем. Кабельное телевидение, предлагая сорок программ сразу, приводит, образно выражаясь, к тому, что скоро их станет столько, а каждая должна быть обязательно лучше просмотренной, что зритель будет скакать с программы на программу как блоха на раскаленной сковороде, -- это пример того как совершенная техника совершенно расстраивает. Обещан именно нам, хотя никто этого так прямо и не сказал, целый мир, все, если не для обладания, то, по крайней мере, для осматривания и ощупывания, и художественная литература, которая является только эхом мира, его портретом и комментарием, попала в ту же самую ловушку. Почему, собственно говоря, мы должны были бы читать, что некое лицо того или другого пола, разговаривает прежде чем пойти в постель, если там нет ни слова о тысячах других, может быть на много более занимательных, лицах или, по крайней мере о таких, которые более изобретательно изготавливают вещи. Следовало тогда написать книжку о том, что делают Все Люди Сразу, чтобы впечатление, что мы узнаем глупости, в то время как Существенные Вещи случаются Где-то в Другом месте, не удручало уже нас.