Павел Паутин - Дом с закрытыми ставнями

• Название: Дом с закрытыми ставнями
• Автор: Павел Паутин
• Издательство: Западно-Сибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1975

---

Иван Мотюнин жил с женой и дочерью напротив нашего дома. Часто в его хате шумели гулянки. Мотюнин, бывало, откроет окно и кричит частушку, всегда одну и ту же:

А Кудрявцевы–баптисты

пускай молятся за нас!

И–эх–эх!

Потом выйдет из дому, подойдет к нашему кухонному окну и, хмельно улыбаясь, говорит:

Эй, Кудрявцев, вон Христос идет к тебе в пол–литрой!

Мотюнин стоит и ухмыляется и все повторяет эту глупую фразу, пока не выйдет дед и не рявкнет:

Ну, чего ты, пьяная рожа, торчишь под чужими окнами. И не совестно? Вылупил бельмы–то!

Хо–хо–хо! Я водку пью, а вы — кровь ХристовуГ А она без градусов, и никакого толку в ней нет. Не–укради, не убий, не прелюбодействуй. А сами… Эх, вы! Все я знаю. Община! Шайка–лейка.

Прикуси свой поганый язык, — дед угрожающе наступает на пьяного. — Пес ты смрадный! Погоди… Изъедят тебя язвы… Скоро чесаться станешь… Удержу тебе не будет…

Мотюнин бледнеет, пятится к своей избе…

Несколько дней частушек не слышно. Они возобновляются в следующую гулянку. А наутро Мотюнин боязливо заглядывает к нам в калитку и, увидев деда, спрашивает:

Никандр Никанорович, я вчера с вами не ругался?

Притка (П р и т к а (обл.) — внезапная болезнь, полученная, по суеверному представлению, путем наговора, порчи и т. п.)тебя знает! Вроде нет, — усмехается Дед.

Тогда это мне, наверное, приснилось. Что же это такое? Все одно и то же снится? — недоумевающий–Мотюнин уходит, садится на лавочку возле своей избушки, начинает чесаться и не может понять — повторный сон приснился ему или он на самом деле снова ругал деда?

А однажды Мотюнин рассказал дяде Савелию страшный сон. Я неподалеку сидел в траве и слышал их разговор.

Понимаешь, и снится мне, будто я снимаю рубаху, глянул на себя, да так и обмер. На груди и животе поганые цветы выросли! С лепестками толстыми, как у кувшинок. Да только цвет–то их не желтый, а зеленый. Как я дал по ним рукой, они и отвалились! И ничуть не больно мне, только после этого я ощутил •страшный зуд на груди. Просыпаюсь и сразу к зеркалу. Посмотрел, чистая грудь. Успокоился немного, ковш браги выпил, ничо, захорошело. Вроде успокоился. Как хмель начал выходить, так снова мне цветы мерещатся. Вот и пью сейчас!

И пошто ты с этим баптистом связываешься? — рассердился дядя Савелий. — Слабый ты душой. От самовнушения сдохнешь! Бросай–ка пить и мотай от–сюдова подобру–поздорову. Ведь не стерпишь, опять ругаться пойдешь. Я себя здоровым считаю — и то опасаюсь этого человека.

Уеду, — пообещал Мотюнин и, как бы проверяя, провел ладонью по груди.

Не сдержал слова Иван, опять запил, и ссоры продолжались… Наконец, заболел Мотюнин. Продала его жена избушку, немудреные пожитки, и отправились они на Алтай. Кто–то сказал им, что там есть целебное озеро…

До пристани Мотюнина везли на тележке. Он стонал и все бормотал:

Никандра Никанорыч, прости меня, — и все тер рукой грудь, на которой образовались язвы…

Все это припомнили сплавщики, сидя у костра. И показался мне дед злым колдуном.

А Евмен Редько, выслушав все это, убежденно заметил:

На все воля божья! Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. Наказал его господь. Надо было покаяться господу, а он смеялся над избранным.

Да что ты зарядил, все бог да бог, — дядя Савелий посуровел. — Вы, баптисты, талдычите все о боге да о смерти. Это надо же, отказываться от жизни, от всего на земле! Небось, и своему пацаненку уже это внушаешь? А ему всего–то двенадцать лет. Ему еще жить да жить, а ты его от жизни, от людей отрываешь,, к смерти, к раю готовишь.

Евмен Стратионович Редько работал в лесхозе кладовщиком. Приехал он откуда–то с Украины. Чем он там занимался — никто не знал. От людей я слыхал, что Евмен умеет гипнотизировать и что за несколько минут он может усыпить человека.

Скоро, после приезда в поселок, Евмен начал строить себе дом. Он привязывал к бревну веревку и один тащил его в нужное место.

Мы от земного да от людей не бегаем, — продолжал Евмен спорить с Савелием. — Оглянитесь вокруг— сколько вместе с вами работает наших сестер и братьев.

Это верно, — согласился дядя Савелий.

Разве они хуже вас работают? А не лучше ли порой?

И это верно, — опять согласился дядя Савелий.

Ваши пастыри говорят вам, что труд — это главное в жизни. И то же самое проповедуют наши проповедники. И Библия воздает должное всякому труду. Члены нашей общины обязаны быть прилежными работниками. И мы блюдем это строго. Христос был сыном плотника и сам так работал, что ему иногда и по–есть–то было некогда.

Все сидевшие и лежавшие у костра слушали Евме–на, а Евмен, увидев это, уже не говорил, а проповедовал горячо и убежденно:

И ваши вожди, и наши проповедники зовут к единому. Бог учит: трудитесь! Коммунисты тожа учат: трудитесь! Тут разницы нет.

Вот это дает!

Попробуй поспорь с ним!

Палец ему в рот не клади! — раздалось вокруг. Некоторые с любопытством поглядывали на дядю Савелия, ждали, как он сразится с противником.

Труд — это станок, на котором ткется душа человека, — учим мы, — продолжал Евмен.

Но какая душа? Вот ведь в чем загвоздка! — пошел в наступление дядя Савелий.

Христианская, — смиренно ответил Евмен.

Вот то–то и оно! А мы ткем советскую душу.

Вокруг зашевелились и тут же замерли в напряженном ожидании.

Я ведь вникал в тонкости ваших дел. Библию, читал, ходил к вам на моления, вот с его дедом и батькой толковал, — дядя Савелий показал на меня. — Вы труд считаете долгом перед богом. Так ведь? Так! Вы, работая, выполняете божественную волю. Тут и зарыта собака!.. Мы вот разбираем завал. Мы знаем, что это нужно для людей, для народного хозяйства. Тут каждый из нас проявляет свою смекалку, придумывает, как бы сделать это половчее. И мы верим в свои силы. А когда одолеем этот затор, мы почувствуем себя еще сильнее. Так, что ли, мужики? — спросил, смеясь, дядя Савелий.

Давай, давай, чего там! — поддержали его.

И все сделанное будет делом наших рук.

Э–хе–хе! Гордыня, гордыня! — сокрушенно вздохнул Евмен. — В природе и в жизни все зависит от воли божьей. И затор этот от бога, и если вы его разберете — тоже будет от бога.

Вот–вот! — воскликнул дядя Савелий. — Бог — все, а человек — ничто, бог — всесилен, а человек — бессилен. И вы — за труд, и мы за труд. Но только ваш труд призван унижать человека, а наш — возвышать, нам труд радостен потому, что мы созидаем, а вам труд радостен, потому что вы через него будто бы приближаетесь к богу. Мы думаем о всех людях, как бы им получше стало, а вы каждый о себе, как бы угодить богу. А до других вам и дела нет. Нас труд учит думать, а вас учит быть ничтожными во имя Христа. Вот ведь оно что получается!

Ну, дядя Савелий! Голова!

В самую точку ткнул!

Вы смотрите, как у них, у баптистов–то!

Хитро! У. них, брат, тоже головы варят!

Заговорили, зашумели вокруг костра, над которым

висел котелок на палке.

Евмен Редько смотрел на всех со скорбью и сожалением, которые он явно подчеркивал, дескать, мне жаль вас, слепых, погрязших в грехах.

Я, конечно, тогда не понял до конца смысл этого столкновения. Но я почувствовал, что жизнь общины и жизнь поселка разные, что они враждебны друг другу. И еще я почувствовал, что с этими мужиками у костра и с дядей Савелием мне лучше, интереснее, чем с баптистами, которые все время скучно говорят только о боге да о грехах. Из–за этого все верующие мне казались стариками и старухами. А все мое мальчишеское существо рвалось к радостям, к шуму жизни, к ее «греховным соблазнам», как говорили в молельном доме…

Я слышал, ты уезжать собираешься? — спросил у Евмена дядя Савелий.

Собираюсь помаленьку. Стареть стал, климат в Сибири для моих костей не подходящий… Поеду на родную Украину славить Христа, — твердо и строго произнес Евмен.

Стало быть, с тебя причитается! — хитро заметил Маркел.

Не пью я…

А ты, Евмен, можешь не пить, мы сами за твой отъезд выпьем. Было бы чего, — пошутил кто–то из сидящих.

Все равно грех, — возразил Евмен.

У нас свое есть; вот картошка испечется, — остановил шутников дядя Савелий.

А что, сказывают, план мы в этом месяце не выполним? — спросил Маркел.

Почему это? — удивились мужики.

Машины–то встали. Те, что вместо бензина работают на чурках. Кончились энти чурки. Артель, что готовила их, на затор брошена. Вот машины и стоят, лес не подвозится, пилорама не работает.

Обещали десять «Зисов» прислать, — перебил его незнакомый мне мужик.

А толку–то? Бензина нет.

Танкер с бензином обещали! — возразил тот же незнакомый.

Надолго ли хватит несколько бочек. Пока постоянную доставку горючего не наладят, толку от «Зисов» не будет. — Маркел прикурил трубку, пустив облачко дыма.

Пилорама, допустим, план даст, — вступил в разговор Савелий, — лесу еще на полсезона хватит, а вот сплавщики… Кругляка нет, сплавлять нечего, — дядя Савелий вздохнул и скомандовал: — Ну, давайте, мужики, пошевеливайтесь, а то на Набережной улице вода по огородам ходит. Пообедаем да за дело.