Варлам Шаламов - Колымские тетради

• Название: Колымские тетради
• Автор: Варлам Шаламов
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Поэзия
• Год: 1998
• ISBN: 978-5-699-07318-4, 5-699-07318-3

В своей исповедальной прозе Варлам Шаламов (1907–1982) отрицает необходимость страдания. Писатель убежден, что в средоточии страданий — в колымских лагерях — происходит не очищение, а растление человеческих душ.

В поэзии Шаламов воспевает духовную силу человека, способного даже в страшных условиях лагеря думать о любви и верности, об истории и искусстве. Это звенящая лирика несломленной души, в которой сплавлены образы суровой северной природы и трагическая судьба поэта. Книга «Колымские тетради» выпущена в издательстве «Эксмо» в 2007 году.

---

Скоро мне при свете свечки

Скоро мне при свете свечки
В полуденной тьме
Греть твои слова у печки.
Иней на письме.
Онемело от мороза
Бедное письмо.
Тают буквы, точат слезы
И зовут домой.

Верю[17]

Сотый раз иду на почту
За твоим письмом.
Мне теперь не спится ночью,
Не живется днем.

Верю, верю всем приметам,
Снам и паукам.
Верю лыжам, верю летом
Узким челнокам.

Верю в рев автомобилей,
Бурных дизелей,
В голубей почтовых крылья,
В мачты кораблей.

Верю в трубы пароходов,
Верю в поезда.
Даже в летную погоду
Верю иногда.

Верю я в оленьи нарты,
В путевой компас
У заиндевевшей карты
В безысходный час.

В ямщиков лихих кибиток,
В ездовых собак…
Хладнокровию улиток,
Лени черепах…

Верю щучьему веленью,
Стынущей крови…
Верю своему терпенью
И твоей любви.

Затлеют щеки, вспыхнут руки

Затлеют щеки, вспыхнут руки,
Что сохраняют много лет
Прикосновения разлуки
Неизгладимый, тяжкий след.

Их жгучей болью помнит кожа,
Как ни продублена зимой.
Они с клеймом, пожалуй, схожи,
С моим невидимым клеймом,

Что на себе всю жизнь ношу я
И только небу покажу.
Я по ночам его рисую,
По коже пальцем обвожу.

Мое лицо ты тронешь снова,
Ведь я когда-нибудь вернусь,
И в память нового былого
От старой боли исцелюсь.

Скоро в серое море

Скоро в серое море
Ворвется зима,
И окутает горы
Лиловая тьма.

Скоро писем не будет.
И моя ли вина,
Что я верил, как люди,
Что бывает весна.

Четвертый час утра. Он — твой восьмой

Четвертый час утра. Он — твой восьмой,
Вечерний час. И день, твой — день вчерашний.
И ночь, тебя пугающая тьмой,
Придет сюда отцветшей и нестрашной.

Она в дороге превратится в день,
В почти что день. Веленьем белой ночи
Деревья наши потеряют тень.
И все так странно, временно, непрочно…

Она ясна мне, северная ночь,
Она безукоризненно прозрачна.
Она могла бы и тебе помочь,
Тогда б у вас не красили иначе.

На вашей долготе и широте
Она темна и вовсе не бессонна.
Она чужда моей ночной мечте
Другого цвета и другого тона.

Февраль — это месяц туманов

Февраль — это месяц туманов
На северной нашей Земле,
Оптических горьких обманов
В морозной блистающей мгле.

Я женской фигурою каждой,
Как встречей чудесной, смущен.
И точно арктической жаждой
Мой рот лихорадкой сожжен.

Не ты ли сошла с самолета,
Дороги ко мне не нашла.
Стоишь, ошалев от полета,
Еще не почувствовав зла.

Не ты ли, простершая руки
Над снегом, над искристым льдом,
Ведешь привиденье разлуки
В заснеженный маленький дом.

Скрипач

Скрипач играет на углу
А снег метет,
И ветер завивает мглу
И кружево плетет.
Но в этот искрящийся плащ
Со своего плеча
Мороз, наверно, для тепла
Укутал скрипача.
Все гуще снег, визгливей плач,
Тревожней вой…
В него вплетает и скрипач
Дрожащий голос свой.
И звука гибкая волна
Такой тоски полна,
Что нам одна она слышна,
Скрипичная струна…

Не откроем песне двери

Не откроем песне двери,
Песня нынче не нужна.
Мы не песней горе мерим
И хмелеем без вина.

Камнем мне на сердце ляжет
Гул тяжелый хоровой.
Песни русская протяжность,
Всхлипы, аханье и вой…

Мы несчастье и счастье

Мы несчастье и счастье
Различаем с трудом.
Мы бредем по ненастью,
Ищем сказочный дом,

Где бы ветры не дули,
Где бы крыша была,
Где бы жили июли
И где б не было зла.

Этим сказочным домом
Бредит каждый, и вот
Он находит хоромы
Ив хоромы идет.

Но усталые взоры
Не заметят впотьмах —
Это иней узоры
Налепил на дверях.

Невеселая келья
Холодна и темна.
Здесь его новоселье
Без огня, без вина.

Но, согрев своим телом
Ледяную кровать,
Он решает несмело
Все же здесь ночевать.

И опять на дорогу
Он выходит с утра
И помолится Богу,
Как молился вчера…

Мы спорим обо всем на свете

Мы спорим обо всем на свете
Затем, что мы — отцы и дети,
И, ошалев в семнадцать лет,
В угрозы улицы поверив,
К виску подносим пистолет
Иль хлопаем на память дверью.
Но, испугавшись новизны,
В которой чуем неудачу,
Мы видим дедушкины сны,
Отцовскими слезами плачем.

Мне что ни ночь — то море бреда

Мне что ни ночь — то море бреда.
Без лампы, в полной темноте
Мне чудится, что я все еду
Навстречу узнанной мечте.

И мне мерещится — все реки,
Как в океан, втекают в дверь,
Чтоб сжалось сердце человека
Всей невозвратностью потерь.

Как будто прорвана плотина,
Вода становится мутней,
Всплывают водоросли, тина,
Обломки старых кораблей.

И мира некая изнанка,
Его задворок грязь и муть
Ко мне вернется спозаранку,
И ни минуты не уснуть.

Но расступившиеся волны
Дорогу открывают мне.
Спасения блаженством полный,
Живым шагаю в тишине.

Не гидравлическим насосом
От затопленья я спасен.
Мне Моисей дорожный посох
Бросает в океанский сон.

Свидание

Растворила таежные двери,
Распахнула руками кусты.
Заметались тревожные звери,
Тополей встрепенулись листы.

И захлопали крыльями птицы,
Затрясли головами цветы.
Ты пришла, понимаю, проститься,
Но зачем же так ласкова ты.

Звери раньше меня угадали,
Что на сердце таится твоем.
Они знать не хотят оправданий,
Нас с тобой оставляют вдвоем.

Зазвенят на тебе ожерелья
И браслеты твои зазвенят.
Чья ж вина в том, что мы постарели,
Да и есть ли такая вина?

Ты скажи мне последнее слово,
Пока солнце еще не зашло,
Без обмана, без всяких уловок,
Что же все-таки произошло?

Ты скажи — успокоятся птицы,
Станет шелковой злая трава.
В свои норы зверье возвратится,
Они все еще верят в слова.

Ты скажи — и не будет обмана
В дружелюбном пожатье руки.
Ты скажи — и не будет тумана,
Поднимающегося от реки.

Повтори же заклятье Навина,
Солнце в небе останови,
Чтоб я верил хотя б вполовину
Увереньям твоим в любви.

Лес гнется ветровым ударом

Лес гнется ветровым ударом.
И каждый ясень, каждый клен
Дрожит и стонет, как гитара,
И сам гитарой бредит он.

Ведь у него не только юность,
А даже старость на уме.
И для нее-то рвутся струны,
Остатки звуков в полутьме.

Еще вчера при невниманье
Он пошумел бы и затих.
И я б не знал его страданий,
И он не чувствовал моих.

А нынче он сам-друг со мною
И даже просится в родство.
Его сочувствие земное —
Лекарство, а не колдовство.

Засыпай же, край мой горный