Журнал «Если» - «Если», 2001 № 02

• Название: «Если», 2001 № 02
• Автор: Журнал «Если»
• Издательство: Издательство «Любимая книга»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: ISSN0136-0140

Олег ДИВОВ. ПРЕДАТЕЛЬ

Здесь все и вся скрыто под личиной: орки, драконы, эльфийские кони. И только боевой маг с открытым забралом противостоит всякой нечисти.

Мишель САГАРА. ПРИЗРАЧНЫЙ ЛЕС

«У них», оказывается, тоже бывает вечная зима, но по другим причинам.

Лоуренс УОТТ-ЭВАНС. НОЧНОЙ ПОЛЕТ

Предупреждение легкомысленным девицам: не стоит убегать из дома с колдунами.

Брайан ОЛДИСС. ТЕМНОЕ СООБЩЕСТВО

Включив старый компьютер, герой получает послание от тех, кого уж нет.

Любовь Лунина, Евгений ЛУКИН. ЗАКЛЯТИЕ

Последний рассказ соавторов, не опубликованный в центральных изданиях.

Уильям САНДЕРС. ДЖЕСС И НЕТЕРУ

Правый пилот выходит невредимым из невероятных переделок, а помогает ему в этом дух его деда-индейца.

Расселл Уильям ЭСПЛУНД. ДИББУК В БУТЫЛКЕ

Фермер-неудачник находит в дупле дерева бутылку…

Маргарет БОЛЛ. ДЕНЬ КАРЬЕРЫ

Позволяй после этого женщинам делать карьеру!

Джерри ОЛШЕН. ЛУННОЕ ДЕРЕВО

Под его сенью старого хиппи настигает любовь.

ВИДЕОДРОМ

Первое поражение Шварценеггера. Как украсть Рождество? Новые фильмы.

Владислав ГОНЧАРОВ. РОЖДЕНИЕ ИГРЫ

…в литературе и на природе.

Дмитрий БАЙКАЛОВ, Андрей СИНИЦЫН. ИСТИНА ГДЕ-ТО РЯДОМ?

Российские премии: от «Аэлиты» до «Урании».

Владислав КРАПИВИН. СЛЕД РЕБЯЧЬИХ САНДАЛИЙ

Все-таки фантастика произрастает из реальности… Или наоборот?

Евгений ХАРИТОНОВ. МАСТЕР ПРОВОКАЦИЙ

Литературный портрет Олега Дивова.

Дмитрий Володихин. ГИБРИД УКРОПА И ШТОПОРА

…попытался создать очередной творец славяно-киевской фэнтези.

РЕЦЕНЗИИ

Улов есть, по по большей части не вполне съедобен.

КУРСОР

Фантастическая жизнь не дает отдохнуть.

ВЕРНИСАЖ

Представляем любимого иллюстратора В.Крапивина.

АЛЬТЕРНАТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Рассказ нового победителя нашего конкурса.

ФАНТАРИУМ

Читатели предлагают, размышляют, спрашивают.

ПЕРСОНАЛИИ

Авторы номера: дебютанты и ветераны.

---

Ступеньки стали шире, ниже, влились в булыжник. Справа и слева стояли как бы дома. Лишенные каких-либо признаков жизни. Все очень и искусственно старомодное, будто подражание Нюрнбергу шестнадцатого века в девятнадцатом.

Неуверенно он снова начал спускаться, пока не оказался на широком пространстве, которое мысленно обозначил как «Площадь». Там он остановился.

Едва он замер, как все кругом задвигалось. Он попятился от неожиданности. Все остановилось. Остановился и он. Здания, мостовые пришли в тревожное движение. Он сделал еще шаг. Все сдвинулось с мест. Он опять встал, как вкопанный. Все, что находилось в поле его зрения, вновь завибрировало. Движение словно бы вперед, но по кругу.

Ему представился краб, который считает, что все, кроме него, ходят боком. Однако такая относительность движения была еще пустяком. Ведь когда он шел, Вселенная не только замирала — в ней совсем не было людей (людей?). А вот когда он стоял неподвижно. Вселенная не просто возобновляла свое движение на манер краба, но и становилась фоном для проходящей мимо толпы людей (людей?).

Клит с тоской подумал о своей безопасной камере в военной тюрьме.

Сохраняя неподвижность, он попытался разглядеть в толпе отдельные лица. Какими мертвыми и окаменевшими предстали они перед его глазами! Фигуры толкались, двигаясь мимо, но не от спешки, а просто потому, что свободного места не хватало; хотя улицы и проспекты в своем непрерывном движении словно бы все время расширялись, вмещая их. Одежда прохожих была лишена красок и выглядела одинаковой. Было трудно отличить женщин от мужчин. Их контуры, их лица, их телодвижения были как-то смазаны. Опытным путем он обнаружил, что, удерживая голову в полной неподвижности и слегка расфокусировав взгляд, различает отдельные лица: мужчина, женщина, молодой, старая, темный, светлая, западный тип, восточный тип, длинноволосый, стриженый, бородатый, безусый, усатый или, наоборот, высокий, худой, коренастый, толстый, подтянутый или сутулый. И тем не менее (что у него с глазами?) все совершенно одинаковые — не просто лишенные какого бы то ни было выражения, но самой способности что-либо выражать. Абстрактные лица.

Со всех сторон его окружало необъятное темное сообщество, состоявшее словно не из живых, но и не из мертвых. И это сообщество двигалось туда-сюда без мотивации, без цели.

Они выглядели призраками.

Они шли и шли мимо Клита, и он не выдержал напряжения. Едва он побежал, едва он просто напряг мышцы ног, чтобы побежать, как колоссальная безликая толпа исчезла в единый миг, оставив его в полном одиночестве на неподвижной улице.

— Должно существовать какое-то научное объяснение, — сказал он.

Но в голову пришло лишь одно: он страдает галлюцинациями, от которых избавления нет. Он яростно встряхнул головой, пытаясь силой мысли вернуть себя в привычную старую расширяющуюся Вселенную невообразимых скоростей, ту, которую он знал. Но этот нынешний туманный мир оставался вокруг него, подчиняясь собственной системе вариантных физических законов.

Что говорилось во втором сообщении Юнис? Там ведь было что-то о других физических законах?

Его сковал ледяной ужас, обжигая горло, морозя кожу.

Стиснув зубы, он сказал себе: «Все это я заслужил».

Он шел, шел, шел и наконец оказался перед зданием, не похожим на остальные. Попытка, подумал он, создать нечто вроде… ну, ратуши!

Оно соответствовало знакомым ему архитектурным стилям. Построено из какого-то губчатого материала с красивыми лестницами, которые, правда, ни к каким видимым входам не вели, с балконами без дверей, с могучими колоннами, которые не поддерживали никакой зримой крыши, с портиком, под которым никто не сумел бы пройти. Все это было нелепым, невозможным и подавляющим.

Он остановился в некотором изумлении — хотя изумление было чувством, запасы которого у него быстро истощались.

Едва он остановился, как Вселенная пришла в движение, и огромное здание надвинулось на него, будто океанский лайнер на беспомощного пловца.

Он продолжал стоять, словно прикованный к месту, и таким образом очутился внутри здания.

Свет внутри оказался гораздо ярче всего, что он до сих пор видел в этом туманном мире. Он не понимал, каков его источник.

На полу громоздились огромные кучи всякого хлама. Туманные фигуры рылись на этой свалке. Все и вся находилось в том же немыслимом крабообразном движении, будто втянутое в водоворот спиральной туманности.

Если он сохранял полную неподвижность, то видел происходящее вокруг. При этом он обнаружил, что может расслабить слуховые нервы точно так же, как зрительные, и тогда услышал звуки. До него доносились голоса фигур, высокие, писклявые, точно от вдыхания гелия. Казалось, фигуры радостно вскрикивают, извлекая из кучи ту или иную вещь.

Он направился к ним, чтобы получше рассмотреть. Все исчезло. Он остановился. Все вернулось. «Нет! Я не хочу этого!» Но когда он невольно тряхнул головой, здание тотчас превратилось в пустое, отзывающееся эхом нечто, движущееся с кошачьей осторожностью.

Разные кучи состояли из непонятного старья. Горы чемоданов, почти все потрепанные, побитые, словно по-человечески измученные долгими странствиями. Пирамиды всевозможной обуви: штиблеты, дамские туфли, деревянные сабо, детские ботиночки из мягкой кожи, шлепанцы, сапоги, обувь для того, обувь для сего, изношенная и новая — столько обуви, что она могла бы сама по себе дотопать до Марса и вернуться назад. Очки в столь же огромной куче вместе с пенсне, лорнетами, моноклями и прочей оптикой. Одежда: неисчислимое тряпье разнообразных покроев и фасонов, неописуемое, громоздящееся под самую крышу. И… нет, да — волосы! Тонны волос — глянцево-черных, лилейно-белых, всех оттенков. Человеческие волосы, завитые, коротко остриженные и прямые; а также косы, заплетенные лентами. И зубы тоже, самая жуткая куча из всех: коренные, мудрости, глазные, резцы, даже молочные, а некоторые — с кусочками зубного камня на кривых корнях.

Они исчезли — Клит инстинктивно пошевелился, потрясенный увиденным.

Он упал и остался стоять на коленях. Жуткий интерьер возник снова.

Теперь, расфокусировав взгляд, он яснее увидел людей, рывшихся в жалком барахле. Они всего лишь забирали то, что прежде принадлежало им, что по праву оставалось их собственностью.

Он увидел женщин — да, лысых женщин всех возрастов, — которые забирали свои волосы, примеряли их, восстанавливая прекрасный облик.

Множество членов темного сообщества стояли вокруг и аплодировали, когда идущие становились целыми.

И тут ему почудилось, что он видит Юнис.

Ну конечно же, в ней текла еврейская кровь. И где же было искать ее, как не в этом страшном месте, среди гонимых, среди обездоленных, среди жертв кровавой бойни.

Он окаменел там, где стоял, боясь пошевельнуться, чтобы она не исчезла. Она ли это? Акварельный двойник той Юнис, которую он когда-то любил?

Сквозь все его существо начало подниматься что-то вроде слез, колоссальное раскаяние за все человечество. Он громко позвал ее, произнес ее имя.

Все исчезло, кроме огромного пустого зала, недвижного, как рок.

Он замер, и она уже подходила к нему! Она узнала его и протянула руку.

Но стоило ему сделать движение, как Юнис исчезла.

Когда он заледенел в неподвижности, она и все, что ее окружало, вернулось.

— Мы не можем быть вместе, — сказала она, и в ее голосе звучала неизбывная тоска, словно в крике совы над заболоченным лесом. — Ведь кто-то из нас мертв, а кто-то жив, Оззи, мой любимый!

Она то растворялась в воздухе, то снова появлялась, пока он подбирал слова для протеста.

Она опустилась рядом с ним на колени, положила ладонь на его плечо. И они застыли в молчании, почти касаясь щеки щекой — тот мужчина, та женщина.

— Я так и не поняла… но мои письма дошли до тебя. Ты пришел! О, ты пришел! Как ты отважен…

От ее шепота у него потеплело в груди — так значит, в нем есть что-то хорошее, что-то, на чем можно будет строить грядущее, каким бы оно ни было… Он поглядел в ее глаза, но не прочел в них отклика и даже с трудом воспринял их как глаза. Почти не шевеля губами, он еле слышно произнес:

— Юнис, если передо мной хоть капелька тебя, то я сожалею… глубоко и нескончаемо сожалею обо всем. Я живу в моем собственном аду. Я пришел сказать это, объяснить тебе это, последовать за тобой в геенну.

Казалось, она не спускает с него взгляда. Он знал, что она видит его не так, как когда-то, но как нечто, как аномалию того, что здесь было вариантом континуума пространства-времени.

— Все эти… — Он чуть было не сделал движение, и гигантские кучи хлама начали расплываться в невидимость. — Что они делают теперь? Он же… я говорю про холокост, он же был так давно. Так давно…

Она, кажется, не хотела отвечать, пока он не подтолкнул ее, и ее существо заколебалось, почти рассеиваясь у него на глазах.