Владимир Новиков - Александр Блок

• Название: Александр Блок
• Автор: Владимир Новиков
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03362-7

О величайшем поэте XX века Александре Блоке (1880-1921) существует огромная литература - биографическая, исследовательская, художественная; каждое поколение по-своему пытается толковать жизнь и творчество гения. Известный литературовед Владимир Новиков предлагает собственную версию судьбы поэта и его времени. Серебряный век представлен в книге замечательной эпохой, а Блок ("трагический тенор эпохи", по слову Ахматовой) - мастером вдохновенного "жизнетворчества", когда поэтическая работа, дружеские связи и любовные переживания образуют прекрасное целое: поэзию. Подробности богемной жизни поэта, его необычные отношения с женой, нервная, но литературно плодотворная дружба с Андреем Белым равноправно поставлены в центр жизнеописания наряду с позицией Блока-гражданина. В полемическом режиме "поэтического заблуждения" рассматриваются автором такие блоковские темы, как интеллигенция и революция, знаменитое стихотворение "Скифы". И в лирике, и в вершинной поэме Блока "Двенадцать" Владимир Новиков прежде всего видит художественную энергию, передающуюся и сквозь толщу века, а соглашаться с авторской концепцией или спорить с ней - это уже привилегия читателя.

---

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДРАМЫ

Первого декабря 1905 года Белый приезжает в Петербург, останавливается в меблированных комнатах и письмом приглашает Блока встретиться в ресторане Палкина на Невском проспекте в восемь часов вечера. «Если бы Любовь Дмитриевна ничего не имела против меня, мне было бы радостно и ее видеть», — говорится в письме.

Встреча втроем происходит, и у Белого возникает иллюзия, что «вернулось все прежнее, милое, доброе». Он так трактует то соглашение, которое как бы достигнуто втроем: «…То творчество жизни, которое мы утверждали, сводилось к импровизации <…> безудержный артистизм подстилал нашу дружбу; сказали друг другу: „Так будем играть; и во что бы ни выразилась игра, — ее примем”».

Игровое усилие поначалу дает некоторый результат. Обновляются отношения между Блоком и Белым. Оба присутствуют на среде у Вячеслава Иванова 7 декабря. С лета 1905 года Иванов и его жена Лидия Зиновьева-Аннибал живут в Петербурге на Таврической улице, на углу с Тверской. Их квартира в угловом выступе верхнего этажа, прозванная «Башней», становится средоточием литературно-художественной жизни. Знаменитые «среды» начались 7 сентября, а Блок впервые читал там стихи на второй встрече — 14 сентября [22].

На этот раз хозяин предлагает провести «собеседовали Любви» — по образу платоновского диалога «Пир». Блок удачно начинает его стихотворением «Влюбленность» («Королева жила на высокой горе…»). Белый вдохновенно импровизируй на тему о «мировой душе».

В конце декабря они обмениваются сердечными письмами, где по-иному определяется характер их близости. «Родной мой и близкий брат» (Блок — Белому), «мой истинный брат » (Белый — Блоку). Тринадцатого января 1906 года Блок посылает Белому стихотворное письмо с заголовком «Боре», опубликовано оно будет под названием «Брату»:

Милый брат! Завечерело.
Чуть слышны колокола.
Над равниной побелело —
Сонноокая прошла.

В статье «Луг зеленый» Белый говорил о «новых временах и новых пространствах» — Блок внедряет эту формулу в стихи:

Небо в зареве лиловом,
Свет лиловый — на снегах.
Словно мы в пространстве новом,
Словно — в новых временах.

Финальные строки — уютная лирическая утопия, последняя попытка сконструировать идиллию втроем:

Возвратясь, уютно ляжем
Перед печкой на ковре.
И тихонько перескажем.
Все, что видели, сестре.

Кончим. Тихо станет с кресел,
Молчалива и строга.
Молвит каждому: — Будь весел. —
За окном лежат снега.

(«Милый брат! Завечерело…»)

Поэтически это так убедительно, что приводит адресата в восторг: «За что мне такое счастье, что у меня есть такой брат и такая сестра?»

Могла ли эта высокая и по-своему истинная (то есть не надуманная, не фальшивая) мечта-идиллия воплотиться в реальность?

Нет ответа на этот вопрос.

А для Блока еще одна жизнь кончилась. И черту под ней он подводит «Балаганчиком».

В сторону театра влекут и путь слова, и путь жизни.

Монологически Блок уже высказал себя с достаточной полнотой, прошел полный круг. В его мир еще Шахматовеким летом 1905 года ворвалась стихия диалога. «У моря», «Поэт» — это разговоры папы и дочки о прибытии голубого корабля, о глупом, вечно плачущем поэте, к которому никогда не придет Прекрасная Дама. Вызывающе просто, с глубоким ироническим подтекстом. Тогда же написано стихотворение «Балаганчик» — динамичная сценка на двадцать восемь строк. Почти шутка, а между тем — модель тотального театра, где нет границы между сценой и залом, где девочка и мальчик активно обсуждают действо, а паяц, перегнувшись через рампу, кричит: «Помогите, истекаю я клюквенным соком!»

Ирония. Сильнейшее средство для преодоления реальной боли. А театр по природе своей ироничен: вместо крови — клюквенный сок.

Написано — и забыто. Напомнил Георгий Чулков, предложивший переделать стихотворение в драматическую сцену. И крепко впился. Затеял издавать альманах «Факелы», задумал новый театр под таким же названием — вместе с его давним другом Мейерхольдом. Требуется арлекинада — так надо Блока поторопить.

Третьего января уже вполне прицельный разговор о пьесе заходит в «Башне» у Вячеслава Иванова. Блок слегка тяготится оказанным на него нажимом и признается тем же вечером в письме Белому: «Чувствую уже, как хотят выскоблить что-то из меня операционным ножичком». На фоне «высоко культурного» Иванова и «высоко предприимчивых» Чулкова с Мейерхольдом Блоку неожиданно симпатичен оказывается впервые увиденный им Максим Горький – «простой, кроткий, честный и грустный». Его амбициозная подруга – мхатовская актриса Мария Федоровна Андреева, впрочем, аттестуется словом «гадость», и сам Горький, как Блоку кажется, «захвачен какими-то руками». Точное определение, даже пророческое.

Бывает такое: замысел приходит извне, как некий «заказ», а потом бурно прорастает внутри, в душевной глубине. Чтобы не спугнуть вдохновение, автор даже перед собой немножко играет, притворяется профессионалом, «исполнителем», хотя на деле он совершенно свободен и бескорыстен.

«Балаганчик» пишется стремительно, вдохновенно. Блок полной мере учитывает совет Чулкова не строить «настоящую» пьесу с развернутым действием. В итоге получается вещь ни на что не похожая. Ни о чем — и обо всем сразу.

С одной стороны – пародия. На самого себя прежнего Трое мистиков ждут «деву из дальней страны». «Уж близко при­бытие», — возвещает один из них, и тут невозможно не вспомнить блоковский цикл стихов «Ее прибытие».

Пьеро в белом балахоне говорит почти серьезным голосом поэта:

И, пара за парой, идут влюбленные,
Согретые светом любви своей.

Явная перекличка с одним из задушевных стихотворений совсем недавнего времени: «И мелькала за парою пара…» («В кабаках, переулках, извивах…»).

И в пародийной маске поэт остается виртуозом. Стих «Балаганчика» артистичен — порой даже чересчур. В чрезмерной легкости, обкатанности и таится самоирония:

Жду тебя на распутьях, подруга,
В серых сумерках зимнего дня!
Над тобою поет моя вьюга,
Для тебя бубенцами звеня!

Примерно так совсем недавно писал сам Блок. А теперь он отдает этот стиль Арлекину, уводящему Коломбину от Пьеро.

С самого начала появляется комическая фигура Автора, который, нарушая театральную условность, вторгается в действие с прозаическими комментариями, споря с ходом спектакля, якобы искажающего его «реальнейшую пьесу». Не исключено, что Блоку припомнился финал комедии Козьмы Пруткова «Фантазия», где один из персонажей подходит к рампе и, обращаясь к публике, бранит представление, в котором только что участвовал. Ведь автор «Балаганчика» с юных лет был «почитателем Козьмы».

Как и Прутковский смех, смех Блока-драматурга всеобъемлющ, он обращен и на мистицизм, и на «реализм» одновременно. А главная дерзость – это выставление личной драмы автора в виде комического любовного треугольника Арлекин – Пьеро — Коломбина. «Саша заметил, к чему идет дело, все изобразив в “Балаганчике”», – скажет потом Любовь Дмитриевна (согласно дневниковой записи Е. П. Иванова от 11 марта 1906 года). Да, изобразил, причем при всем комическом схематизме кое-что угадано с предметной точностью:

Ах, тогда в извозчичьи сани
Он подругу мою усадил!

Мы вспомним эти строки, когда речь пойдет о событиях конца февраля 1906 года.

Но это еще не все. Перед зрителем «Балаганчика» проходят три пары влюбленных. Три диалога, три типа отношений.

Сначала — идиллическая пара («он в голубом, она в розовом»), которую на миг тревожит «кто-то темный», что стоит у колонны (Белый переименован таким образом? А может быть, наоборот: «Белый» как раз «в голубом», а «темный» – это Блок, своим трагическим присутствием мешающий банальной любовной идиллии?). Затем – пара демоническая, беседующая в надрывно-инфернальном духе: он в черном плаще и в красной маске (скоро эту роль попробует разыграть в жизни сам Блок), она — в черной маске и красном плаще.

Наконец третья пара – средневековый рыцарь в картонном шлеме с деревянным мечом и его дама, которая, подобно эху, повторяет последнее слово каждой его реплики (эта роль в театре жизни достанется актрисе, о которой речь еще впереди):

«Он

О, как пленительны ваши речи! Разгадчица души моей! Как много ваши слова говорят моему сердцу!

Она