Владимир Новиков - Александр Блок

• Название: Александр Блок
• Автор: Владимир Новиков
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03362-7

О величайшем поэте XX века Александре Блоке (1880-1921) существует огромная литература - биографическая, исследовательская, художественная; каждое поколение по-своему пытается толковать жизнь и творчество гения. Известный литературовед Владимир Новиков предлагает собственную версию судьбы поэта и его времени. Серебряный век представлен в книге замечательной эпохой, а Блок ("трагический тенор эпохи", по слову Ахматовой) - мастером вдохновенного "жизнетворчества", когда поэтическая работа, дружеские связи и любовные переживания образуют прекрасное целое: поэзию. Подробности богемной жизни поэта, его необычные отношения с женой, нервная, но литературно плодотворная дружба с Андреем Белым равноправно поставлены в центр жизнеописания наряду с позицией Блока-гражданина. В полемическом режиме "поэтического заблуждения" рассматриваются автором такие блоковские темы, как интеллигенция и революция, знаменитое стихотворение "Скифы". И в лирике, и в вершинной поэме Блока "Двенадцать" Владимир Новиков прежде всего видит художественную энергию, передающуюся и сквозь толщу века, а соглашаться с авторской концепцией или спорить с ней - это уже привилегия читателя.

---

Атмосфера бекетовского дома и климат Шахматове кого заповедника дали юному дару возможность прорасти и уберегли от вырождения.

Читать Сашуру научила прабабушка Александра Николаевна Карелина к пяти годам. Скоро он начинает писать печатными буквами. В том же возрасте слагает первые стихи:

Зая серый, зая милый,
Я тебя люблю.
Для тебя-то в огороде
Я капусту и коплю.

Экологически правильные стихи. Сказался опыт гармонического взаимодействия автора с шахматовской природой.

А что жизнь городская? Ректор Бекетов в 1883 году, будучи еще совсем нестарым (пятьдесят восемь лет), уходит в отставку. Либерал в роли администратора — это всегда положение между молотом и наковальней. Студентов не удержать от волнений, а полиция, несмотря на все просьбы и заверения, в одно ужасное утро заполняет университетский двор.

Приходится проститься с «ректорским домом» и переезжать на Пантелеймоновскую улицу, потом на Ивановскую, близ Загородного проспекта. Квартира большая, у Сашуры с матерью просторная комната, есть и зала, чтобы по ней бегать. Но цена кусается. Бекетовы же отнюдь не благоденствуют. Андрей Николаевич, помимо чтения лекций в университете, работает еще и редактором биологического отдела в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. Александра Андреевна только начала получать от бывшего мужа пособие на содержание сына. Из соображений экономии бекетовский клан перебирается на Большую Московскую, в дом номер девять, напротив Свечного переулка.

Через три года Александра Андреевна с новым мужем и сыном поселяется на Петроградской стороне, в трехэтажном офицерском корпусе Гренадерских казарм. Блоку предстоит прожить здесь семнадцать лет, трижды сменив квартиры (по мере карьерного продвижения отчима). Свое место жительства он будет именовать словом «в Казармах». Длинное классическое здание с тремя шестиколонными портиками вытянуто вдоль набережной Большой Невки — теперь набережная именуется Петроградской. В советское время здание надстроено четвертым этажом, ощутимо непропорциональным по высоте.

Придя сюда, сегодняшний читатель может проделать тот короткий путь, по которому с 1891 года Блок следовал во Введенскую гимназию. Выбрана она была бекетовской семьей по принципу близости. Да еще нет мостов по пути, а значит; меньше опасность простуды.

Опыт несвободы — вот чем стало для Блока семилетнее пребывание в гимназии. Навсегда останется воспоминание о том, как из уютного семейного мира он попал в толпу остриженных и громко кричащих мальчиков.

В первый день для него не нашлось свободного места в классе — усадили третьим на самую переднюю парту, прямо перед кафедрой, за которой вскоре появился свирепый учитель латыни в рваном синем вицмундире.

У гимназистов форма была того же цвета, за что их дразнили на улице, называя «синей говядиной».

Устав Введенской гимназии отличался множеством ограничений: «Ученикам строжайше воспрещается посещать маскарады, клубы, трактиры, сады при них, кофейни, кондитерские, бильярдные». С предельной точностью был определен список запретных увеселительных мест: Крестовский сад, Ливадия, Демидов сад, Тарасов сад. Потом к этому перечню добавились «Пассаж» на Невском и каток у Тучкова моста, где, согласно документации педагогического совета, «происходят по вечерам безобразия (посетители курят, пьют спиртные напитки, окружают собирающихся там неприличных женщин»). Возбранялось «курение табака, употребление крепких напитков, ношение тросточек, хлыстов, палочек». Обстоятельность и детализированность бюрократических прописей производит почти комическое впечатление. Подробное перечисление соблазнов и запретных плодов оборачивалось как бы инструкцией бравого поведения. В результате кто прогуливался по улице с тросточкой, кто курил трубку у входа в гимназию, кто во время всенощной встречался с барышней без ведома родителей, кто удостаивал внимания «женщин предосудительного поведения». Всё это, согласно кондуитному журналу, оборачивалось пребыванием в карцере от одного часа до четырех.

Прегрешения Блока, судя по кондуиту, незначительны: недостаточно тщательное ведение дневника, опоздание на молитву. Ни шалить, ни тем более буянить его не тянуло. Когда наставники искали виновников и зачинщиков безобразий, они наперед знали: это точно не Блок.

Не был он бунтовщиком по натуре, как не был и честолюбивым отличником. Прилежание к предметам — весьма умеренное. В последнем, восьмом классе по отметкам стоял на девятом месте.

Сохранил любовь к латыни, которую испытал еще до гимназии, когда в Шахматове его готовил к поступлению репетитор Грибовский, молодой выпускник университета. Учитель и ученик сочетали тогда занятия с пусканием корабликов в ручье, строили в овраге римские термы и акведуки. Будучи гимназистом, Блок переводит фрагменты из Овидия и Горация, за которые его хвалит преподаватель древних языков Арношт Федорович Влашимский.

А вот с родным языком всё не так благополучно. Педантичный Иван Яковлевич Киприанович записал в классном журнале: «Блоку нужна помощь по русскому языку». Педагог требовал хорошего почерка и зазубривания правил из учебника, который сам же и составил. Литературные вкусы его были весьма своеобразны: он, например, выступал за изъятие из программы лермонтовского стихотворения «Дума».

В старших классах русскую словесность преподавал Антон Егорович Суровцев. Тоже консерватор, считавший эталоном прозу Тургенева («пять баллов»), а Льву Толстому поставивший лишь «тройку». Но все же Суровцев однажды опубликовал живую статью о Гоголе, которую гимназист Блок оценил словами: «не усыпительно». Еще этот преподаватель устраивал в гимназии литературно-музыкальные вечера, снабжал учеников книгами. От самостоятельного сочинительства он их, правда, предостерегал, не советовал делиться с публикой «плодами творчества». Но Блок-гимназист разрешения не спрашивал, дома у него были своя творческая среда и собственная литературная самодеятельность.

ИГРА В ЛИТЕРАТУРУ

Первым литературным шагам Блока сопутствует четкое ощущение канона. Его влечет не свободная художественная форма, а строгий и функциональный формат. Еще в детстве и отрочестве он сочинял не просто стихи или прозу, а литературу как таковую. В его школьных тетрадях в две линейки рождались, говоря современным языком, журнальные проекты: «Журнал для деток», «Корабль», «Кошачий журнал».

В «Журнале для деток», в частности, содержится такой эпический текст (орфография авторская):

ПАЛТАВА

Разбиты Шведы
И Бегут.
Ползут как тараканы.
И у Петра
Звенят стаканы…
Мазепа с королем
Встречают
Праздники
С печальным днем.
Они зовут
бегущих
Среди костров
большущих.

Автору восемь или девять лет. Тема, естественно, взята у Пушкина, а вот приемы… К такому наивному детскому видению, к такому расшатыванию традиционной метрики еще будут стремиться и Хлебников, и обэриуты.

Александра Андреевна подключается к игре сына. В 1893 шоу в Шахматове она переписывает от руки сборник под названием «Колос», куда входят сочинения Сашуры и его кузена Фероля.

А в январе 1894 года появляется первый номер «Вестника», где г-н А. А. Блок выступает в роли «редактора-издателя», а г-жа А. А. Кублицкая-Пиоттух обозначена как «цензор». В со­став редакции входят и два кузена: Фероль заведует беллетристическим отделом, Андрей — научным.

Обязанности редактора г-н А. А. Блок блюдет с предельной серьезностью. Унаследованный по отцовской линии немецкий педантизм проявляется здесь в полной мере. Систематически пишутся обращения к «подписчикам» (на деле журнал выходил в одном экземпляре) и сотрудникам. Составлен устав журнала, разработана схема размещения материалов. Имеется таблица для начисления «гонораров» в рублях с учетом объема в печатных листах или строках. Оговорено: «Плата не раньше, чем напечатано сочинение или перевод». Когда троюродный брат Сережа Соловьев дает для журнала свой рассказ, редактор посылает ему коробку шоколадных «сардин», написав, что это подарок, а гонорар будет выслан позже. Существует настоящая печатка «Редакция журнала “Вестник”», специально заказанная Александрой Андреевной.

Всякому журналу прежде всего нужна проза, причем пространная — для публикации «с продолжением». И Блок-редактор сочиняет роман «По Америке, или В погоне за чудовищем», подражая Майн Риду. Этот текст из четырнадцати глав удается растянуть на первые восемь номеров. Поэзия — дело второе. Ее Блок для журнала пишет не слишком много, постепенно переходя к юмористическим стихам и переводам. Вспоминается Некрасов, который вместе с Панаевой сочинял длинный роман «Мертвое озеро», чтобы обеспечить «Современнику» стабильность прозаического раздела.