Р. Лафферти - Шесть пальцев времени

• Название: Шесть пальцев времени
• Автор: Р. Лафферти
• Жанр: Научная Фантастика

---

Упоминались Шарль де Кулон и султан Махмуд, Саладин и фараон Эхнатон; Гомер (греческая статуэтка эпохи Селевкидов изображает его с шестью пальцами, которыми он тренькает на неопределенном инструменте в момент декламирования); Пифагор, Микеланджело, Рафаэль Санти, Эль Греко, Рембранд, Робусти.

Зурбарин систематизировал сведения о 8 тысячах известных персон. Он доказывал, что они были гениями. И что они были шестипалыми.

Чарльз Винсент усмехнулся и посмотрел на свое уродство — раздвоенный большой палец на левой руке.

— По крайней мере, я в хорошей, хотя и скучноватой компании. Но что он имеет в виду, говоря о „трехкратном времени“?

Вскоре Винсент приступил к изучению клинописных глиняных табличек, хранящихся в Государственном музее. Серия табличек, посвященная теории чисел, терпимо разборчивая для Чарльза Винсента, накопившего к тому времени энциклопедические знания, имела пропуски и обрывалась на полуслове. В ней в частности говорилось:

«О расхождении основания систем счисления и вызванной этим путаницы, — ибо это 5 и это 6, и 10 и 12, и 60 и 100, и 360 и удвоенная сотня, то есть тысяча. Люди не отдают себе отчет, что числа 6 и 12 первичны, а 60 суть компромисс, сделанный ради снисхождения к людям. Ибо 5 и 10 — более поздние основания, и они не старше самих людей. Говорят, — и верят этому, — что люди начали считать пятерками и десятками, отталкиваясь от количества пальцев на руках. Однако задолго до этого — в силу некоей причины — люди считали шестерками и дюжинами. А 60 — число для подсчета времени, делящееся без остатка на основания обеих систем счисления, потому что обеим системам приходилось сосуществовать во времени, хотя и не на одном и том же уровне времени…» — большая часть остального была разрознена. И так уж случилось, что, пока Чарльз Винсент пытался разложить сотни клинописных табличек по порядку, он стал невольным виновником рождения легенды о призраке музея.

Он проводил в Государственном музее свои много-сот-часовые ночи, изучая и классифицируя. Естественно, он не мог работать без света и, естественно, становился видим, когда подолгу сидел без движения. Но как только охранники, ползущие медленнее улиток, делали попытку приблизиться к нему, он перемещался в другое место, и высокая скорость снова делала его невидимым. Охранники доставляли кучу хлопот, и однажды он крепко поколотил их, после чего прыти у них поубавилось.

Единственное, чего он боялся, — что охранники однажды выстрелят в него, чтобы выяснить, призрак он или человек. Он с легкостью увернулся бы от пули, двигающейся всего лишь в 2,5 раза быстрее, чем он сам, — но только в случае, если бы увидел ее. Незамеченная же пуля могла проникнуть опасно, даже смертельно глубоко, прежде чем он увернулся бы от нее.

Он стал причиной рождения легенд о других призраках: привидении Центральной библиотеки, привидении Библиотеки университета, а также Технической библиотеки имени Джона Чарльза Ундервуда. Такая множественность призраков благотворно повлияла на публику: люди перестали воспринимать их всерьез и поднимали верящих на смех. Даже те, кто действительно видел его как призрака, не признавали, что они верят в привидения.

* * *

Он снова посетил доктора Мэйсона для ежемесячного осмотра.

— Выглядите вы ужасно, — сказал доктор. — Не знаю, в чем причина, но вы сильно изменились. Если можете себе позволить, возьмите продолжительный отпуск.

— Я могу, — сказал Чарльз Винсент. — Именно это я и сделаю. Отдых в течение года или двух.

Он начал дорожить временем, которое приходилось тратить на обычный мир. Отныне его воспринимали как отшельника. Он стал молчалив и необщителен, потому что нашел крайне неудобным то и дело возвращаться в обычное время, чтобы поддерживать разговор, потому что в ускоренном состоянии голоса звучали для него слишком растянуто, чтобы уловить смысл произносимого.

Это не относилось к человеку, чьего лица он не видел.

— Вы демонстрируете очень слабый прогресс, — сообщил человек. Они снова сидели в полутемном помещении клуба. — Мы не можем использовать тех, кто не показывает значительного прогресса. В конце концов, вы всего лишь рудиментарный. Видимо, в вас очень мало от древней расы. К счастью, те, у кого нет прогресса, быстро губят себя. Вы же не думаете, что существует только две фазы времени, не так ли?

— Недавно начал подозревать, что их гораздо больше, — ответил Чарльз Винсент.

— И вы понимаете, что единственный шаг не может привести к успеху?

— Я понимаю, что жизнь, которую я веду, является прямым нарушением всех известных законов о сохранении массы, импульса и ускорения, так же как законов о сохранении энергии, о возможностях человека, о внутренней компенсации, о золотом сечении, о производительности человеческих органов. Я знаю, что не могу повысить количество своей энергии или работоспособность в 60 раз без соответствующего увеличения потребления пищи, — и все же это происходит. Я знаю, что не могу жить, тратя на сон лишь восемь минут в сутки, но я делаю это. Я понимаю, что не могу усвоить на приемлемом уровне опыт четырех тысяч лет за один жизненный срок, однако не вижу, что могло бы помешать этому. А вы говорите, я уничтожу себя.

— Те, кто ограничивается первым шагом, тем самым губят себя.

— И как делается второй шаг?

— В надлежащий момент вам будет предложен выбор.

— Интуиция подсказывает мне, что я им не воспользуюсь.

— Судя по текущим показаниям, вы откажетесь. Вы слишком привередливы.

— От вас исходит запах, древний человек без лица. Теперь я знаю, какой. Это запах ямы.

— Вам понадобилось столько времени, чтобы понять это?

— Ил из ямы. Материал, из которого сделаны глиняные таблички древней страны между реками. Мне снилась шестипалая рука, тянущаяся вверх из ямы и отбрасывающая тень на всех нас. Я прочитал: «Люди начали считать пятерками и десятками, отталкиваясь от количества пальцев на руках. Однако задолго до этого — в силу некоей причины — люди считали шестерками и дюжинами». Но время не пощадило глиняные таблички, оставив значительные пробелы.

— Да, время в одном из своих проявлений искусно и целеустремленно оставило эти пробелы.

— Я не могу найти имя, которое в одном из этих пробелов. Вы можете?

— Я — часть имени, которое в одном из этих пробелов.

— И вы — человек без лица. Но зачем вы бросаете тень на людей и контролируете их? С какой целью?

— Пройдет немало времени, прежде чем вы узнаете ответы на свои вопросы.

— Когда я окажусь перед выбором, я тщательно взвешу все „за“ и „против“.

* * *

С этого момента в жизни Чарльза Винсента поселился страх. Теперь он редко позволял себе шалости в отношении людей.

За исключением Дженифер Парки.

Тот факт, что его притягивало к ней, казался странным. Он едва знал ее по жизни в обычном мире, и она была старше его минимум лет на пятнадцать. Но сейчас она нравилась ему за женские достоинства, и все его шалости с ней были пропитаны нежностью.

Эта старая дева не приходила в ужас и не бросалась запирать двери — она не беспокоилась по поводу таких вещей и раньше. Он мог идти за ней следом и гладить ее волосы, а она громко спрашивала возбужденным голосом:

— Кто ты? Почему не позволяешь увидеть тебя? Ты ведь друг, правда? Ты человек или что-то иное? Если ты способен ласкать меня, почему не поговоришь со мной? Пожалуйста, покажись. Обещаю, что не причиню тебе вреда.

Как будто она не могла даже представить себе, что вред мог быть причинен ей самой. И снова, когда он обнимал ее или целовал в макушку, она восклицала:

— По-видимому, ты маленький мальчик или почти маленький мальчик, вне зависимости от того, какой ты на самом деле. Ты молодец, что не роняешь мои вещи, когда передвигаешься по комнате. Иди сюда, я хочу обнять тебя.

Только очень хорошие люди не боятся неизвестного.

Когда Винсент столкнулся с Дженифер в обычном мире, куда он теперь находил повод наведываться как можно чаще, она взглянула на него оценивающе, как будто догадываясь, что их что-то связывает.

Однажды она обратилась к нему:

— Я знаю, что невежливо с моей стороны говорить об этом, но выглядите вы совсем плохо. Вы ходили к врачу?

— Несколько раз. Но, по-моему, это мой доктор должен сходить к врачу. У него вечная привычка делать необычные замечания, а теперь он еще и стал несколько неуравновешен.

— Будь я вашим доктором, думаю, я бы тоже потеряла спокойствие. Все же нужно найти причину вашего недомогания. Выглядите вы ужасно.

Не так уж и ужасно. Да, он облысел, это верно, однако многие мужчины теряют волосы после тридцати, хотя, возможно, и не так стремительно. Он решил, что это происходит из-за сильного сопротивления воздуха. В конце концов, находясь в ускоренном состоянии, он носится со скоростью около 300 миль в час. Достаточно, чтобы сдуть волосы с головы. И не по этой ли причине у него испортился цвет лица и появилась усталость в глазах? Но он понимал, что это чепуха. Он ощущал давление воздуха в ускоренном состоянии не более, чем в нормальном.