В. Балязин - Герои 1812 года

• Название: Герои 1812 года
• Автор: В. Балязин
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

В сборнике рассказывается о жизни и деятельности замечательных героев Отечественной войны 1812 года Барклае-де-Толли, Платове, братьях Тучковых, Курине и других.

---

После сражения русские воины воочию убедились в варварстве «просвещенных» европейцев, обвинявших в этом перед всем миром русских. До сих пор до армии доходили только слухи о их варварстве в Москве и окружающих селениях. Тут же все своими глазами увидели дела рук тех, кого приучили не снимать шапку ни в помещении, ни за обедом, ни даже перед самим своим императором. «Большие образа служили столами на биваках французских…» Негодование овладело сердцами русских солдат.

Вскоре после тарутинского дела партизаны донесли, что в селе Фоминском стоит дивизия Брусье и что если на нее напасть с определенными силами, то можно легко потребить. Решено было разведать, на предмет чего появились французы на Калужской дороге, и, если удастся, то истребить. Армия к тому времени была приведена в надлежащий порядок, поэтому Петр Петрович всеми путями старался отделаться от ненавистной ему штабной работы, с которой, как он считал, теперь могли справиться и без него. Он настаивал, чтобы в Фоминское послали именно его, что и было решено положительно, как вдруг Кутузов стал уговаривать его остаться, поскольку без него тут не обойтись. Как Петр Петрович ни упрямился, а пришлось-таки покориться, вместо него был послан Дохтуров, которому было предначертано открыть новый этап в кампании, победный. Пути их в ту войну то и дело переплетались в одних и тех же сражениях. Так было в Смоленске, так было при Бородине, гак же предстояло и сейчас: как бы неведомо для себя они должны были помериться полководческими талантами и бесстрашием. Дохтуров начал это еще одно трудное общее дело, которое должен был начать Коновницын, но последний продолжил, и так же славно, как и первый.

А произошло следующее. Отправившись разгромить одну дивизию французов, Дохтуров столкнулся со всей неприятельской армией, которая к тому времени, оставив Москву, уже втянулась в Боровск. Дохтуров, пожалуй, в первый раз в жизни оказался в столь затруднительном положении, что, ничего не предприняв, вынужден был отправить в главный штаб донесение и ждать оттуда распоряжений. Сил у него было совсем мало, но вместе с тем последовал категорический приказ срочно идти к Малоярославцу и держаться там до последней крайности. Утром 12 октября он с ходу выбил из города передовые части французской пехоты. Неприятель бросил ей на подкрепление целую свою дивизию и оттеснил егерей Дохтурова, который ввел в бой новые войска. Но и французы не дремали, пользуясь своим численным превосходством. Закипел неравный бой, но уже вся русская армия спешила на помощь Дохтурову.

В течение дня город много раз переходил из рук в руки, сражение, час от часу разгораясь, втягивало в себя все новые войска. Коновницын рвался в бой, но Кутузов упрямо держал его при себе. Наконец за пять верст до Малоярославца, когда цель армии по предупреждению французов на новой Калужской дороге была достигнута, армия, выдвинув боевое охранение, расположилась на привал. Вместе с тем Кутузов хотел во что бы то ни стало малыми силами удержать в своих руках Малоярославец. Ему ничего не оставалось делать, как отпустить в сражение Коновницына. «Петр Петрович, — сказал он ему торжественно, — ты знаешь, как я тебя берегу и прошу не кидаться в огонь, но теперь прошу: очисти город!» Взяв бывшую свою 3-ю пехотную дивизию, Петр Петрович повел ее на Малоярославец. Семь раз водил он пехотные линии на штурм, выбивая из-за заборов городских садов неприятеля, и только к вечеру французы отошли.

Но и Кутузов почему-то отошел, будто сговорившись с Наполеоном, в одно и то же время. Город, за обладание которым только что дрались с таким ожесточением, оказался покинутым. Этот отход от города давал французам, если бы они им воспользовались, возможность пройти не разоренными войной местностями и через Медынь, Юхнов и Ельню выйти к Смоленску. Коновницын и Толь «громче всех его осуждали». Многие приписывали «сию пагубную меру личной боязни фельдмаршала», что, конечно, маловероятно. Скорее всего сражение за Малоярославец явилось для обеих армий пробой сил. Наполеон убедился, что наша армия окрепла, и это не оставило ему надежд пробиться на Калугу силой, как, с другой стороны, Кутузов, видимо, убедился, что большое дело затевать еще рано, поскольку «солдаты, среди коих много было рекрут, дрались дурно под Малоярославцем, одни офицеры жертвовали собой…». Поэтому, возможно, оба полководца отступили. Иное объяснение одновременного оставления города, за который пролито столько крови, действительно могло натолкнуть на мысль о том, что «будто сговорились…». Мысль эта была бы как невероятна, так и несносна для сознания, но, с другой стороны, предыдущее объяснение все же не проясняет неясности, вызванной этим внезапным «оставлением», поскольку дорога на Медынь была относительно свободна. Казаки Платова, затеявшие небольшое дело с конницей Понятовского, в расчет идти не могли. То же обстоятельство, что Коновницын и Толь, можно сказать, обязанные своим возвышением Кутузову, громче всех его осуждали, свидетельствует о том, что действия фельдмаршала были порой совсем непонятны даже ближайшим его соратникам. Не оттого ли изнемогал Петр Петрович от должности своей, тем более что, как честный человек, вынужден был многое видеть из того, на что другие могли закрывать глаза.

Но как бы там ни было, наступление всем давало силы и письма той поры раз от разу бодрее, «…спешу тебя обрадовать, мы уже более ста верст гоним неприятеля, который, не оглядываясь, бежит, завтре мы в Вязьме, и перережем ему дорогу… если Бог даст, скоро будем в Смоленске, где образ сам поставлю, и пойдем далее…». По письмам видно, что армия еще не вполне поверила, что враг побежал, все еще ждали кровопролитных сражений, прорыва и прочего. Но вот он уже побежал, побежал, убыстряя ход до сорока верст в день. От Малоярославца Петр Петрович был вынужден заниматься обеспечением армии на марше всем необходимым, но вместе с тем неутомимо рвался в огонь. Подходя к Вязьме, Милорадович без разрешения фельдмаршала атаковал французов. Кутузову вместо диспозиции был прислан в конверте чистый лист бумаги. Если вспомним, что в письме Петр Петрович писал, что «завтре» будут в Вязьме и перережут французам дорогу, то станет ясным, что, минуя главнокомандующего, штаб руководил боевыми действиями авангарда, попутно подвигая Кутузова приступить к ним силами всей армии. Видя, что армию под Вязьму не заполучить, Петр Петрович частным порядком вытребовал себе разрешение отправиться в первые ряды. Рассердившийся Кутузов в сердцах выговорил ему: «Да отвяжись ты от меня и ступай, куда хочешь!» «Птицей полетел» Петр Петрович к Милорадовичу и опять распоряжался там именем фельдмаршала.

Принадлежа к людям, требовавшим от Кутузова активных действий, он, как и все наши лучшие генералы, делал это не из желания как-то выпятить себя, а исключительно из любви к Отечеству, остро переживая оскорбление и поругание оного «врагом мира», которого за все это должно было истребить. «Марш от Малоярославца до Днепра, — читаем у Щербинина, — представлял собою беспрерывное противодействие Кутузова Коновницыну и Толю». Оба хотели перекрыть Наполеону путь на Вязьму, главнокомандующий желал предоставить «отрезать» его свежим войскам адмирала Чичагова. «Нерешительное движение армии» свидетельствовало об этих колебаниях. В Полотняных Заводах старик, похоже, намеревался расположиться «на зимние квартиры», так что однажды Толь, придя в отчаяние, вбежал к Коновницыну и вскричал: «Петр Петрович, если мы фельдмаршала не подвинем, то мы зазимуем!» Подвинуть подвинули, но, как известно, дело это не принесло ожидаемого успеха, потому что было поздно… Основные силы французов прошли, наши не успели как следует сгруппироваться, и Наполеон ушел, хотя, правда, не просто ушел, а побежал самым паническим образом. Полагая, что наша армия сзади, французы растянулись по дороге на сутки пути и проходили как бы сквозь строй наших войск, подвергаясь нападениям то авангарда, то партизан, то казаков. Петр Петрович в это время писал: «…мы день и ночь гоним неприятеля, берем пушки и знамены всякой день, и пленных пропасть. Неприятель с голоду помирает, не только ест лошадей, но видели, что людей жарят… Можно ручаться, что армия их совсем пропала… Чрез 3 дни проходим Смоленск, а через две недели не быть ли нам в Минске, где твои клавикорды отниму… любезная родина радуется, веселится нашим победам, благодаря Бога…»

Стремглав катилась «великая армия» на запад, усеивая Смоленскую дорогу награбленным в Москве добром, трупами, разбитыми повозками, мерзлыми лошадиными тушами. Надежда найти в Смоленске продовольствие и свежие войска не сбылась. Остатки французов, теперь уже совершенно деморализованные, покатились дальше, к Березине, куда подтягивались адмирал Чичагов и Витгенштейн. Под Красным тем временем французов ждал капкан: русские срезали путь и подошли туда раньше французов. Но тут вдруг заартачился против атаки Кутузов. Коновницын и Толь навалились на него со всею решимостью, и он вынужден был согласиться, но с условием, вызвавшим недоумение: если командовать здесь будет не Наполеон. Почему это так важно было для Кутузова, представляет загадку и по сей день. Вряд ли он трусил, опасаясь потери достигнутых успехов: враг бежал, и бежал необратимо. Всегдашняя его отговорка того времени, что за десять французов одного русского не даст, звучала неубедительно. Всем было ясно: если враг лезет в ловушку, ее надо захлопывать! Ему настойчиво доказывали, что, по сведениям партизан, гвардия Наполеона, а стало быть, и он сам, прошли через Ляды. Наконец старик согласился на атаку.