Джеймс Веллард - Вавилон. Расцвет и гибель города Чудес

• Название: Вавилон. Расцвет и гибель города Чудес
• Автор: Джеймс Веллард
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2004
• ISBN: 5-9524-0133-3

В книге исследуется политическая, общественная и культурная история Вавилона – центра могущественной империи Среднего Востока, более двух тысяч лет влияющего на развитие цивилизаций Древнего мира. Вы познакомитесь с периодами расцвета и падений высокоразвитой цивилизации. Узнаете о пантеоне богов и царских династиях, науке и искусстве, юриспруденции и алфавите этой легендарной культуры.

---

Между тем статуя пропала, Бэнкс никогда больше ее не видел и даже не знал, куда она делась. К счастью, она попала не в частную коллекцию, а оказалась через некоторое время в музее Багдада, где ее можно увидеть и сегодня. На этом перипетии американца не закончились, так как ввиду обвинения в краже ему запретили продолжать дальнейшие раскопки. Он был вынужден заплатить рабочим и вернуться в Багдад. На подобное путешествие вряд ли решится кто-либо из современных туристов: пересохшие водоемы были заражены разлагающейся рыбой, немногие оставшиеся лужи делили между собой либо коровы и козы, либо купающиеся обнаженные мужчины и женщины, черпающие кувшинами воду из этих же луж, – и все это в стране, пораженной эпидемией холеры.

Тем не менее до Багдада Бэнкс добрался в целости и сохранности, но там турецкие власти официально обвинили его в похищении шумерской статуи и отказали в разрешении продолжать раскопки в Бисмае. На место раскопок был послан помощник, который только что прибыл из Чикаго; ему было поручено сохранить этот участок для дальнейших работ. Но этот приезд оказался для него роковым, так как через шесть недель после прибытия на место у мистера В.Ф. Персонса либо случился тяжелый нервный срыв, либо он, по его словам, выпил отравленный кофе. В любом случае Персонс в течение семи недель лежал без памяти. В конце концов его привезли обратно в Багдад и отправили домой в Чикаго в состоянии полного физического и духовного истощения. Остается только догадываться, что на самом деле Бэнкс думал о своем новом помощнике, когда писал:

«Мистер Персонс был инженером, а не археологом или лингвистом, и ему не хватало опыта жизни в пустыне и знания местных обычаев».

Кажется невероятным, что Фонд исследований Востока при Чикагском университете, взявший на себя руководство раскопками Бэнкса, мог послать на раскопки Вавилонии какого-то инженера даже без знания арабского языка. Но на самом деле так и было, и это указывает на отношение членов правления фонда к работам в Бисмае и к их полевому руководителю. Это подтверждается воспоминаниями Бэнкса о том, что он не получил ни единого послания от профессора Р.Ф. Харпера, директора вавилонского и ассирийского отделения Фонда исследований, за все девять месяцев, которые прошли после выдачи ему разрешения на раскопки в Бисмае. Он пишет: «Казначей высылал ежемесячные чеки; две-три записки пришли от президента Харпера (президента Чикагского университета, брата профессора Р.Ф. Харпера), и, конечно, у меня не было причины жаловаться на то, что мне мешают свои».

То, как брошенный на произвол судьбы американец в действительности относился к своим руководителям, заметно по следующей фразе: «…а также не было причины быть благодарным за поддержку».

Вместе с тем с подобными сложностями сталкивались все исследователи Месопотамии XIX в.: одиночество, изоляция в отдаленном уголке пустыни, где о законе имеют лишь смутное представление, постоянный страх перед нападением, болезни, усталость, нехватка снаряжения и даже таких необходимых вещей, как словари и разговорники, и, наконец, недостаток денег. Ибо, несмотря на необычайно щедрый дар Рокфеллера, предоставившего Бэнксу 100 тысяч долларов, исследователю постоянно приходилось экономить из-за того, что средства выделялись слишком скупыми порциями, как видно из его письма, прилагаемого к «Четырнадцатому отчету о ходе работ»:

«Я настоятельно требую немедленной выдачи большего количества денег, так как, невзирая на необычайный успех раскопок, почти невозможно выполнять работы с теми суммами, которые имеются в моем распоряжении. Я сократил количество караульных до трех, а солдат до двух в целях уменьшения расходов и по тем же причинам не смог купить дом, являющийся необходимостью. Рабочих около 120 человек, и в случае нападения, которое может случиться в любой день, этого недостаточно для защиты. Увеличение количества рабочих уменьшило бы опасность, которой мы подвергаемся. Продолжать здесь работу после двух лет кажется ненужным риском, поскольку никакая другая часть Месопотамии не враждебна так, как эта. Лично я не возражаю против опасностей и песчаных бурь, но мне кажется, что в интересах университета закончить работу, пока у нас имеется «ирад» (то есть турецкий фирман, или разрешение на раскопки)».

Довольно печальное письмо, хотя Бэнксу удалось перенести опасности и песчаные бури и вернуться домой в Чикаго как раз вовремя, поскольку он писал, что «мое здоровье оставляет меня». Подобно Лэйярду, на которого он похож во многих отношениях (в частности, чувством юмора), Бэнкс счастливо справился со всеми болезнями и дожил до приличного возраста, скончавшись в 1945 г. семидесяти девяти лет от роду. И опять-таки, подобно Лэйярду, он оставил занятия ассириологией и занялся более повседневными делами. Впоследствии он стал первым директором кинокомпании, производящей художественные и документальные фильмы на «священные темы», затем президентом организации под названием «Семиноул-фильм энд компани». Работу над фильмами он сочетал с путешествиями, журналистикой и написанием популярных книг. Под конец жизни он переехал во Флориду и вступил в местный «Ротари-клуб». Некоторое время там о нем вспоминали как о средней руки бизнесмене, совершенно забыв о том, что он был одним из выдающихся пионеров ассириологии.

Глава 5 Расшифровка клинописи

Из всех достижений человеческого гения, как в искусстве, так и в науке, расшифровку неизвестных языков можно назвать наиболее совершенным и вместе с тем наименее признанным мастерством. Чтобы это понять, следует всего лишь взглянуть на табличку с надписью на каком-нибудь из языков Месопотамии – шумерском, вавилонском или хеттском. Человек, не обладающий специальными знаниями, не сможет даже определить, алфавитное ли это письмо, слоговое или пиктографическое. Кроме того, неясно, как читать текст – слева направо, справа налево или сверху вниз. Где начинается и где заканчивается слово? А если перейти от загадочных письменных знаков к самому языку, то перед исследователем встают сложнейшие проблемы определения словаря и грамматики.

Таким образом, ясно, с чем сталкивается филолог, пытаясь разгадать неизвестный язык, и почему столько языков до сих пор не поддается расшифровке, несмотря на усилия специалистов, посвящающих долгие годы их изучению. Наиболее известный пример таких «утраченных языков» – это, несомненно, этрусский, хотя его алфавит прекрасно известен и некоторые двуязычные надписи позволяют получить какие-то сведения из лексики и грамматики. А когда дело доходит до пиктографических языков, наподобие письменности древних майя, перед исследователем встают еще большие, практически непреодолимые трудности. Все, что могут эксперты, – это лишь догадываться о смысле знаков, не имея возможности прочесть ни единого предложения. Трудно даже определить, имеем ли мы дело с языком или с рядом мнемонических картинок.[9]

Естественно, первые копатели древних городов Вавилонии и Персидской империи, обнаружившие клинопись на каменных колоннах персепольского дворца или на табличках, найденных в холмах Месопотамии, не могли отличить начала этих надписей от их конца. Однако наиболее образованные из исследователей копировали несколько строк персепольских надписей, а другие отсылали в свои страны образцы вавилонских цилиндрических печатей, глиняные таблички и кирпичи с надписями. Европейские ученые вначале даже не могли прийти к единому мнению по поводу этих знаков. Некоторые считали их всего лишь орнаментом, но даже после того, как с помощью многочисленных доказательств было установлено, что это действительно письменность, продолжались споры о том, произошла ли она от еврейского, греческого, латинского, китайского, египетского или даже огамического (древнеирландского) письма. О степени замешательства, вызванного открытием такого необычного и загадочного вида письменности, можно судить по высказыванию некоего Томаса Герберта, секретаря сэра Додмора Коттона, английского посла в Персии в 1626 г. Герберт пишет о клинописных текстах, которые он исследовал на стенах и балках дворца в Персеполе:

«Весьма четкие и очевидные для глаза, но настолько загадочные, настолько странно вычерченные, как невозможно представить себе ни одно иероглифическое письмо, ни другие причудливые образы, более изощренные и не поддающиеся разуму. Они состоят из фигур, обелисков, треугольных и пирамидальных, но расположенных в такой симметрии и в таком порядке, что невозможно их в то же время назвать и варварскими».

Этот Томас Герберт, который впоследствии сопровождал Карла I на эшафот, был одним из первых европейцев, посетивших Персеполь и сделавших зарисовки руин, а также некоторых клинописных надписей. К сожалению ученых, которые решили приступить к дешифровке недавно обнаруженных знаков, три строчки, зарисованные Гербертом, не принадлежали к одной надписи. Две строчки были взяты из одной надписи, а третья – из другой. Сами знаки также были воспроизведены с недостаточной точностью; то же можно сказать и о копиях, предоставленных итальянскими и французскими путешественниками. Можно лишь представить, какой переполох вызвала так называемая «надпись из Тарку», которую якобы скопировал Сэмюель Флауэр, представитель Ост-Индской компании в местечке под названием Тарку у Каспийского моря. На самом деле такой надписи никогда не существовало. Сэмюель Флауэр скопировал не надпись, а 23 отдельных знака, которые он считал характерными для клинописи, разделив их точками. Но на протяжении многих лет этот ряд независимых знаков многие исследователи пытались перевести как единое целое, в том числе и такие авторитеты, как Эжен Бюрнуф и Адольф Хольцман. Некоторые даже утверждали, что им это удалось.