Александр Шуваев - ГНОМ

• Название: ГНОМ
• Автор: Александр Шуваев
• Жанр: Альтернативная история

Первые две части романа, объединенные в одну книгу. Дополнено, более-менее вычитано, не знаю, насколько стало лучше, но, надеюсь, - будет удобнее читать. "De profundis" и "Из интервью 1958 года" СМЕЛО можете пропускать либо читать по диагонали. Эти вставки были нужны мне, - для внутреннего обоснования, - и, может быть, немногим любителям. Права меньшинств (тут не имеются ввиду "сексуальные") надо уважать. Содержат, помимо частичного вымысла, некоторый элемент дезинформации по конкретным вопросам: не мое.

---

Так вместе и перебазировались в страшном 41-м. История с дельта-древесиной повторилась, как это и положено любой истории, только тут никаким "фарсом" и не пахло. После этого небольшое производство перестало быть небольшим, исподволь становясь громадным. Колоссальным. Два завода составили, своего рода, двуединое ядро нового комплекса, продолжая расти, а вокруг, как грибы, росли "вспомогательные" производства. Детали набора и обшивки еще и для других заводов. Электрооборудование. Приборы. Технологическая оснастка, включая станки и инструменты. Росли, сами становясь гигантами индустрии. Особенность 63-го была все той же, идущей от повадок Сани, от его знаменитого credo: "Лучше здесь произвести, чем от смежников везти". С учетом перегруженных дорог воюющей, напрягающей все силы страны, надо признать, что в этом высказывании была своя сермяжная правда. Так что та линия, что он вел на 17-м, продолжилась, только масштабы были совсем, совсем другие. Фактически они обозначали невероятную концентрацию производства. Образование переросло то, что много позже назовут красивым словом "кластер": по сути, ЭТО, скорее, соответствовало целой индустриальной провинцией вроде тех, что называются "Рур", "Донбасс" или, много позже, - "Силиконовая долина".

У этого была и своя обратная сторона: такая концентрация производства придала комплексу громадный масштаб, с неизбежным при подобных преобразованиях "буйством нелинейности": бывшее прежде мелочами вылезало на первый план. Приходилось принимать и обрабатывать колоссальное количество сырья, отправлять необозримые объемы продукции, и, кроме того, размещать, кормить и обслуживать очень, очень большое количество людей. Бараки - бараками, зоны - зонами, так еще в бурный рост пошли и старинные городки поблизости, что существовали тут ни шатко, ни валко, сотни лет, никуда не торопясь и почти не меняясь. Потом комплекс просто сожрал и поглотил их.

Да вот, хотя бы, чего стоила одна только вода. Комплекс жрал ее столько, что очистка и повторное использование воды очень быстро стало жизненной необходимостью, а не данью экологической моде, о которой на родине социализма впервые услыхали аж лет через двадцать пять. И, услыхав, не сделали никаких выводов, потому что было ни к чему. Этого, разумеется, было недостаточно, и именно там была введена в широкое обращение мода делать подземные цистерны для накопления дождевых, снежных и талых вод. Этот прием тысячи лет используется в тропических странах, но тут был создан вполне независимо. Потом это стало общим местом в южной Сибири и северном Казахстане.

А переработка отходов, что производственных, что бытовых! Включая фекальные массы. При надлежащих масштабах это же истинное приключение Духа! Если кто понимает, конечно. Не зря среди двенадцати подвигов Геракла расчистка Авгиевых конюшен упоминается на полном серьезе, без малейшей иронии. А обучение новых работников! Чего стоило хотя бы управление потоками производственной информации, что стали поистине необозримыми? Да мало ли что. Саня и потихоньку сложившаяся рядом группка подручных исповедовали общую религию, первой заповедью которой было: Кустарщины Быть Не Должно. Каждый раз, каждый раз, пытаясь сделать "большую" технологию для решения "непрофильных" задач, они испытывали очень нешуточное давление со стороны руководства. Мягко говоря - давление. Потому что речь шла и об идеологизированной риторике, и о прямых угрозах. Но они гнули свою линию, правдами и неправдами стараясь решить "мелкие" проблемы "ad finitas". До чистой воды. До ситуации, когда отходов не существует вообще. Когда для обучения молодежи делают не ФЗУ, а по сути, вполне полноценный, здоровенный ВТУЗ с тремя ступенями, - но это особая тема. В конце концов, фигурально (но и не слишком) выражаясь, когда не дерьмо, а удобрение. Каждое решение в таком ключе окупалось и переокупалось, причем чем дальше, тем больше (потому что, в отличие от ЛЮБОЙ вещи, организационное или конструктивное решение может длить свое действие многие десятилетия, века и даже тысячелетия), но требовало чрезвычайного напряжения в самом начале. Такой подход настолько не вписывался в стиль первых пятилеток и последних предвоенных лет особенно*, что окончательно к нему привыкли только тогда, когда сменилось целое поколение управленцев.

Впрочем, все это имело место несколько позже. А пока поступил приказ, и огромное предприятие оказалось на новом месте в совершенно нереальные сроки, как будто его перенесло ветром. Было не до церемоний, и когда это произошло, после одного знакового события в столицу нашей Родины город Москва был вызван отнюдь не директор Постников, а Саня Берович собственной персоной. И категорически отказался от предложенного ему в ходе беседы с глазу на глаз лично вождем поста директора.

- В интересах дела будет, товарищ Сталин, если я сам смогу решать, что важнее в каждый данный момент, руководство, составление документа, испытание изделия или изготовление какого-нибудь небольшого образца. А директор - человек несвободный, у него огромный воз каждодневных обязанностей. Постников справляется, товарищ Сталин. Только пусть, - как бы это половчее сказать? - не пытается лезть куда-нибудь еще.

Раньше товарищ Сталин знал только одного человека, совершенно свободного от ярма всякого рода предрассудков, вроде принятой в обществе морали, этикета, корректности, правил приличия или химеры, именуемой совестью. Теперь выходило, что есть, как минимум, и еще один. Первое, трехлетней давности еще впечатление оказалось верным: парень был опасен. Но не сейчас, а когда-нибудь потом, не вот еще. Сейчас он был явным образом еще слишком молод и глуп. Потому что свобода от предрассудков вовсе не значит, что об этом должны знать окружающие. Что об этом можно орать во всеуслышание, и, тем более, всячески афишировать свои свободные взгляды на всякие такие скользкие вопросы. Такого рода декларации, высказанные публично, ровным счетом ничего не дают, зато являются безошибочным показателем глупости автора. Такими были Каменев и Зиновьев. Таким был сам Троцкий. И поэтому он никогда не сомневался, что, в конце концов, одолеет их всех. Таким, при всем своем, казалось бы, незаурядном уме, был даже Старик. А вот сука-Гитлер относился к той же породе совершенно явно: не скрываясь, орет на весь мир, кого он еще угробит и чей вопрос решит окончательно, предупреждая врагов и лишая последних иллюзий всех заинтересованных лиц. Так что он одолеет и его, потому что исключений до сих пор не было. И этот парень такой же. По крайней мере - пока. И поэтому главнокомандующий решил проявить гибкость и принял особое решение для особого случая, и не ошибся. Берович получил статус представителя Ставки на заводе. Теперь его не слишком-то определенные полномочия не уступали полномочиям какого-нибудь из промышленных наркомов. Позже, в глубокой старости, Берович одной из главных заслуг и одним из высших достижений своей долгой и плодотворной жизни будет считать то, что полномочиями этими он воспользовался, в общем, правильно: не мелочась излишне и, с другой стороны, не впадая в смертный грех "общего" руководства. Но завод после перебазирования обрел новый номер, до конца войны став 63-м, и никак иначе.

- Эт-то что? - Нарком остановился столь стремительно, что кто-то из сопровождающих пролетел по инерции вперед, не успев затормозить. - Я спрашиваю, - что это т-такое?!!

Выпученные глаза и разлившаяся по дубленому лицу бледность свидетельствовали о том, что возмущение его и глубоко и непритворно. Так регируют, к примеру, явившись домой и застав любимую жену с любовником, так ска-ать, in flagranti. Берович недоуменно посмотрел туда, куда был обращен возмущенный взор товарища Мехлиса и по-прежнему не обнаружил ничего необычного. И, тем более, ничего, сколько-нибудь достойного столь бурного негодования.

- А что случилось, товарищ нарком?

Но тот был настолько вне себя, что ему понадобилось хорошенько вздохнуть, прежде чем он сумел ответить, как положено и как он считал нужным в сложившейся вопиющей ситуации.

- Бойцы, - проскрипел он ржавым голосом, - под Москвой… Кровь… А они… Здесь… Враги…

И он в лучших традициях полез в кабуру за именным оружием, как будто был на фронте и лицезрел перед собой командира-труса и паникера, отказавшегося немедленно и вместе со всеми бойцами героически гибнуть под гусеницами немецких танков, но оружие, - столь же традиционно, - застряло в кобуре, и он никак не мог его выдернуть…

Не сразу и не вдруг до Сани дошла суть бури. Грузовики. Без которых было никак, и которые они после недолгих, но мучительных колебаний почли за благо сделать для собственных нужд сами. Яковлев с Саниной подачи рассчитал, что выигрыш от этого далеко покроет вынужденные затраты буквально за месяц. Все привычки, вся натура советского хозяйственника восставала против этого вопиющего безобразия, но против цифири протестовать было уж очень глупо, а ошибаться Владимир Яковлев попросту не умел. Потому что, как правило, заранее знал примерный порядок цифр, а в ходе виртуозных расчетов только уточнял и проверял. Решение претворили в жизнь в особом стиле, столь характерном для Беровича и, впоследствии, для всего 63-го завода вообще: без малейшей кустарщины, по наилучшему проекту из безукоризненных материалов по доведенной до возможного совершенства технологии, но (или лучше: "и поэтому"?) теми же силами и без дополнительного снабжения. Полученная экономия позволяла. Такой подход неизменно окупался и прежде, и потом. И в данном случае.