Дэвид Кинан - Эзотерическое подполье Британии

• Название: Эзотерическое подполье Британии
• Автор: Дэвид Кинан
• Жанр: Биографии и Мемуары

История групп Coil, Current 93 и Nurse With Wound, а также рассказ о культурной атмосфере андеграундной Британии 1970-2000-х. ГГ — музыканты, художники, писатели, оккультисты, кинорежиссеры и кошки.

---

В отличие от большинства своих сверстников-панков, для которых идея культурного комментария неизбежно сводилась к уровню рок-клише, более отважные Throbbing Gristle применяли музыку как оружие, атакуя аппарат музыкальной индустрии, которую они считали пропагандистским крылом тогдашней растущей индустриальной империи развлечений, включающей в себя новые телеканалы, фильмы, видео и музыкальные средства, а также бизнес, развивающий и изготавливающий компьютерную технику и программы. Throbbing Gristle основали собственный лейбл, Industrial Records, для распространения своих лязгающих заводских шумов в качестве холодной пародии на процесс индустриализации музыки, предпринимаемый индустрией развлечений. Они использовали практику художественных галерей, выпуская специальные ограниченные тиражи дисков, видео и кассет с концертами, а также издали большинство своих концертных выступлений (объединив многие в единый выпуск 24 Hours Of TG в виде ограниченного тиража из 24 кассет в футляре, впервые вышедших в 1979 году и переизданных на компакт-дисках в 2002). Помимо этого, они выпускали открытки, нашивки, значки и регулярные бюллетени, где рассказывали о творчестве различных участников группы. Им было интересно все. Пока остальные фальшивые бунтари втихаря хихикали, Throbbing Gristle выпустили в мир нечто вроде поп-культурной заразы, стратегию, которую Пи-Орридж назвал «агрессивным использованием причуд».

«Думаю, резонанс, происходящий, когда группа, писатель или художник высказывает мысли и чувства части людей, это благословение, — говорит Пи-Орридж, оценивая наследие Throbbing Gristle. — Выбрать риск унижения или просто ошибаться в своих ощущениях относительно мира и при этом быть в нем — это дар восприятия. Разрушить цикл изоляции и разорванности, который вызывает столько боли, особенно в подростковом возрасте — замечательная, но пожизненная ответственность. Throbbing Gristle свели пост-блюзовый рок-н-ролл к его основам и очистили от американизмов. Мы нашли новый стиль, который был достаточно вызывающим в плане образности и теорий, привлекавших прежде никем не замеченную группу людей. У нас вполне осознанно не было заранее спланированного представления о результате. Нам давала энергию собственная ясность намерений. Мы публично исследовали новую акустику. Мы знали функцию символической группы и ее объединяющую природу, воздействующую на всех участников».

Для подрастающего Джона Бэланса существование Throbbing Gristle подтверждало его сомнения во всех формах власти и питало растущее восхищение девиантными способами самовыражения. Устанавливая и развивая связи с так называемым индустриальным подпольем, он продолжал проводить собственные эксперименты с петлями и очищающим электронным шумом, используя музыку как контекст для изгнания внутренних демонов и исследования своей сексуальности.

Джефф Бертон родился в Мэнсфилде, в графстве Ноттингемшир, 16 февраля 1962 года, но его детство прошло в самых разных местах. Когда ему было два года, родители развелись, и свои первые годы жизни он провел в домах бабушек, дедушек и его мамы, жившей со своей сестрой. Отец, Ларри Бертон, большую часть жизни Бэланса отсутствовал, хотя не так давно они установили между собой некоторый контакт. «Он беспокоится еще больше, чем я, — смеется Бэланс. — У него были нервные срывы и все такое. Он всегда дрался с менеджерами, колотил их и увольнялся — никак не мог удержаться на работе». Мать Бэланса, Тони, почти всю жизнь была домохозяйкой, хотя некоторое время училась ювелирному делу в Гримсби.

Тибет родился в конюшне, а Бэланс — в амбаре, окруженный животными. «У меня могло развиться что-то вроде комплекса Христа, — спокойно заявляет он. — Мой папа был фермером, разводил скот, занимался животноводством. Он учился в сельскохозяйственном колледже. Я родился на территории больницы для контуженных солдат. Думаю, на самом деле это была психиатрическая лечебница. Мои родители жили в амбаре. Это было огромное здание, сохранившееся до сих пор. У меня есть идея забрать с крыши флюгер. Он находится точно над тем местом, где я родился. Если я собираюсь внести в свою жизнь хоть немного равновесия, мне нужен флюгер». Живя с мамой у ее сестры, он спал в стоявшей на полу собачьей корзине. «Я установил связь с собакой, — утверждает он. — Я спал в корзине, ел собачью еду и все такое. Чуть позже, когда мне было пять, за мамой начали ухаживать, и если она приводила домой того, кто мне не нравился, я прибегал и кусал его за лодыжки».

В конце концов его мама вновь вышла замуж, и в шесть лет Бэланс взял фамилию отчима, Раштон. «Сам я не принимал решения брать его фамилию, — говорит он. — Поэтому я стал Джоном Бэлансом. У меня путаница с личностями». Его отчим служил в ВВС, получал повышения и закончил свою карьеру в чине майора авиации. Раштон-старший был продуктом среды своих родителей: он вырос в Радже, в Индии, где подавление считалось нормой. Он до сих пор утверждает, что в нем нет музыкальной жилки, и не понимает того, чем занимается Бэланс. Однако мама Бэланса всегда была музыкальной, и его раннее детство наполняли разбойничьи баллады и слезливые подростковые песенки Джонни Кэша, Мерл Хаггард, Элвиса Пресли и The Supremes, а также танцы на столе под «Baby Love».

«Я точно попадаю под определение одинокого ребенка, а поскольку это началось рано, все решили, что я таков и есть, и меня оставили в покое, — вспоминает Бэланс. — Я был одним из тех, кто разбивает на газоне перед домом палатку и целыми днями в ней прячется, надеясь, что другие дети пройдут мимо. Я убедил себя, что если другие дети не придут, мне не надо будет иметь с этим дело. Но потом мне исполнилось одиннадцать, и меня приняли в государственную школу-интернат, потому что до этого я побывал в девяти школах, разъезжая повсюду с отчимом». Какое-то время он жил в Германии, Италии и Шотландии. У Бэланса было типичное беспокойное и очень строгое военное воспитание. «Это было довольно тяжело и для них, и для меня, — продолжает он. — Я даже не могу вспомнить все те игрушки, которые мне хотелось. Я играл с Лего и пластилином, лепил маленьких богов и идолов и приносил их в жертву. С семи лет я начал создавать иллюстрированные книги, где было полно картинок с девушками, которые падали в большие ямы с натыканными на дне кольями, а у них за спиной развевались волосы. Мои истории немного напоминали Лавкрафта, хотя не помню, чтобы у нас были его книги. Дело всегда происходило в каких-нибудь подземных пещерах, где я как бы гулял, а какой-то человек протягивал мне пирог, и я падал в другую пещеру, где были люди с перепончатыми пальцами. Недавно я их перечитывал, и там была такая история, называлась „Ариец“ — наверное, я отыскал слово в какой-нибудь халтурной книжонке в стиле Блаватской, — и в ней как раз шла речь про этих странных существ, которые приходили к людям».

В школьные годы интерес Бэланса к мрачному расцвел. Он учился в государственной общеобразовательной школе в Оксфордшире, которая в то время была одной из самых крупных в стране — в ней обучалось 2500 детей. Прежде это была средняя школа, и она сохранила диковатую склонность закрытых школ к дедовщине и посвящениям, вроде тех, когда жертву заставляли стоять на горячих трубах. Но классы там были большими и открыты для учеников из любых слоев общества, привлекая многих детей дипломатов и военных. Не менее важным являлось и то, что это была одна из первых школ в стране, где существовало отделение для детей с аутизмом. Днем все ученики смешивались, а ночью примерно 70 детей укладывались спать в длинных серых бараках, где над кроватями висели репродукции Луиса Уэйна, измочаленные в клочки ударами влажных полотенец.

Впервые Бэланс пытался вступить в контакт с потусторонним в 12 лет, когда написал письмо Алексу Сандерсу, британскому самозваному «королю ведьм», прося принять его в ковен. Хотя сейчас он называет его оккультистом уровня News Of The World, тогда основные положения философии Сандерса представлялись ему важными, в особенности тот факт, что ковен Сандерса был «един с природой» и поклонялся луне. Для юного Бэланса это казалось гораздо более привлекательным, чем полировка ботинок и плевки на них по пути в церковь. Также это перекликалось с его растущим ощущением изоляции. С ранних лет он относился к окружающим просто как к «особям» и до сих пор предпочитает другим людям деревья, уединение и собственную компанию. «Конечно, сейчас это оборачивается против меня, — объясняет он. — Я так и не освоил социальные навыки. Я совершенно не умею общаться, даже с друзьями. Можно, конечно, обвинять мой знак зодиака, но таким я вырос. Со мной никогда не сближались, так что я могу совершенно отвлечься, а потом вдруг вспомнить — блин, я ж не позвонил Тибету или Стиву Стэплтону. Они довольно общительные, и я часто ощущаю себя плохим другом».

Когда Сандерс, наконец, ответил, то вежливо попросил Бэланса подождать до шестнадцати лет, а потом снова с ним связаться. Позже его письмо было конфисковано в ходе школьного расследования, касавшегося Бэланса и его друга Генри Томлинсона: как выяснилось, по ночам они учились астральной проекции. Генри был сыном британского актера Дэвида Томлинсона, игравшего в Мэри Поппинс. С помощью учителя из другой школы они начали широкий курс обучения астральному проецированию. «Мы занимались совершенно искренне, — рассказывает Бэланс. — Мы вели все эти дневники, записывали доказательства полученных передач с космических кораблей, летавших в атмосфере над Африкой. Утром Генри просыпался и спрашивал, как мне понравилась ночная астральная конференция. Это было очень странно. Я начал получать передачи в форме иероглифов, хотя думаю, что просто бессознательно копировал дизайн головных уборов из Планеты Обезьян. В конце концов выяснилось, что мы занимаемся астральной проекцией, и преподаватели отнеслись к этому настолько серьезно, что начали нас спрашивать, в чем она состоит и связано ли это с чтением мыслей, поскольку „мы не думаем, что вы должны это делать!“. Как можно объяснить людям то, во что они не верят и при этом не хотят, чтобы вы этим занимались? Моим родителям послали письмо, где говорилось нечто вроде: „Боюсь, у Джеффри снова возникла эта нездоровая страсть к оккультизму. Мистер Дэвид Томлинсон просил нас вмешаться. Есть ли у Джеффри письма от учителя, с которым переписывался он и Генри? Мистер Томлинсон беспокоится, что здесь может иметь место насилие“. Но ничего подобного не было. Это была добрая, искренняя дружба, но того учителя все равно уволили, а однажды в школу приехал Дэвид Томлинсон в своем лимузине, и когда я сошел с автобуса, меня подозвал его шофер: „Мистер Томлинсон хочет тебе что-то сказать“. Кто это, подумал я, может, учитель? Но он затащил меня в машину, усадил там и спросил, не было ли у того учителя связи с его сыном. Я был в шоке! Он потребовал любые письма, которые у меня есть, потому что очень хотел прищучить того парня. Я испугался, распахнул дверь и начал орать. А ведь это был мужик из Мэри Поппинс, что делало его еще более страшным!»