Леонид Леонов - Нашествие

• Название: Нашествие
• Автор: Леонид Леонов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Ф е д о р (избавившись от цепких рук матери). Здравствуй, сестра. Руку-то не побрезгуешь протянуть?

О л ь г а (неуверенно двинувшись к нему). Федор! Федька, милый...

Смущенный ее порывом, он отступил.

Ф е д о р. Я, знаешь, простудился... в дороге. Не торопись.

И вдруг яростный приступ кашля потряс его. Папироска выпала на пол. Ольга растерянно подняла ее в пепельницу. Он приложил ко рту платок, потом

привычно спрятал его в рукав.

Ф е д о р. Вот видишь, какой стал...

А н н а Н и к о л а е в н а. У печки-то погрейся, Феденька. У нас печка горячая. Стаскивай кожу-то свою. Давай я ее повешу.

Ф е д о р. Ладно, я сам. (Нетерпеливей.) Пусти же, я сказал.

Она стала еще меньше, попятилась. Он ставит пальто торчком у двери на

полу.

Не по чину на вешалку-то, постоит и так. (Пригрозив пальцем, как собаке.) Стоять. (И только теперь, вместо приветствия.) А постарела, нянька. Не скувырнулась еще?

Ни один мускул не шевельнулся на лице Демидьевны.

А н н а Н и к о л а е в н а. Оля, ты займи Федора... я пока закусочку приготовлю. (Федору робко.) Без ужина не отпустим тебя.

О л ь г а. Демидьевна приготовит, мама.

Д е м и д ь е в н а. Не трожь, дай ей руки-то чем-нибудь занять.

А н н а Н и к о л а е в н а торопится убежать. Губы ее закушены.

О л ь г а. Кажется, любовь к женщине, в которую ты стрелял, поглотила все в тебе, Федор. Даже нежность к матери. Ведь ты бы мог и помягче с нею. Она хорошая у нас. Она консерваторию для нас с тобой бросила, а какую ей карьеру пророчили!

Ф е д о р. Неловко мне, не понимаешь? Три дня по улицам шлялся, боялся войти, только бы этого... надгробного рыдания не слышать. (Обходит комнату, с любопытством трогая знакомые вещи.) Все то же, на тех же местах... Узнаю... (Открыл пианино, тронул клавишу.) Мать еще играет?

О л ь г а. Редко. Ты даже не написал ей ни разу. Стыдился?

Ф е д о р. Нет, так. Занят был. (Взглянул на портрет; на мгновенье поза его совпадает с позой мальчика на портрете.) Все мы бываем ребенками, и вот что из ребенков получается. (Не оглядываясь, няньке, через плечо.) Ты чего, старая, уставилась? Даже в спине загорелось.

Д е м и д ь е в н а. Любуюсь, Феденька. Больно хорош ты стал!

О л ь г а. Срок твой кончился? Ты, значит, вчистую вышел?

Ф е д о р. Нет, я не беглый... не бойся, не подведу.

О л ь г а (обиженно). Ты зря понял меня так. Посиди с ним, Демидьевна, я пойду маме помочь. (Уходит, опустив голову.)

Д е м и д ь е в н а. Ну, всех разогнал. Теперча, видать, мой черед. Давай поиграемся, расправь жилочки-то...

Робея перед ней, Федор одергивает слишком короткие ему рукава пиджака.

Похвастайся няньке, как ты бабенку зашиб за то, что красоты такой не оценила.

Он быстро и зло взглянул на нее.

Глазом-то не замахивайся. Береги силу. Скоро папаша придут.

Ф е д о р. Ладно, нянька, ладно. Уймись.

Д е м и д ь е в н а. Уж тайком-то и богу намекала, прибрал бы тебя от греха, скорбного да бесталанного... ан нет! (Сурово усмехнувшись.) И ведь что: в ту пору ж пальто семисезонное племяннику обыденкой у бога вымолила. А про тебя не дошла до уха божия моя молитва.

Федор слушает стоя, упершись в письмо на столе. Бумага хрустит под его

ладонью.

Люди жизни не щадят, с горем бьются. А ты все в сердце свое черствое глядишь. Что делать-то собрался?

Ф е д о р (глядя в пол). Не знаю. Жить по-старому я больше не могу.

Д е м и д ь е в н а. Совесть заговорила... аль шея еще болит?

Ф е д о р (сдаваясь). Не надо, нянька. Продрог я от жизни моей.

Д е м и д ь е в н а. То-то, продрог. Тебе бы, горький ты мой, самую какую ни есть шинелишку солдатскую. Она шибче тысячных бобров греет. Да в самый огонь-то с головой, по маковку!

Ф е д о р. Не возьмут меня. (Тихо и оглянувшись.) Грудь плохая у меня.

Д е м и д ь е в н а. А ты попытайся, пробейся, поклонись.

Заглянула А н и с к а; ей лет пятнадцать, на ней цветастое платьице и толстые полосатые шерстяные чулки. Она робеет при виде незнакомого

человека.

Входи, девка, не робей. Мы тут не рогатые.

А н и с к а. Я, бабушка, сахарок принесла.

Д е м и д ь е в н а. Положь на буфет, умница. Носом не шмыгай, сапогами не грохай, люди смотрят.

Благоговейно, на цыпочках, в вытянутых руках Аниска относит пакетик. У нее так светятся глаза и горят с холоду щеки, такая пугливая свежесть сквозит в движеньях, что нельзя смотреть на нее без улыбки. Лицо Федора

смягчается.

Не признаешь?

Ф е д о р. Важная краля. Кто такая?

Д е м и д ь е в н а. А помнишь, кубарик такой по двору в Ломтеве катался, спать тебе не давал? Она, Аниска. Ишь вытянулась. От немцев убежала. (Аниске.) Поздоровкайся, это Федор Иваныч, сын хозяйский. Он из путешествия воротился.

Аниска кланяется, облизывая губы. Федор недвижен.

Ф е д о р. Чего смеешься, курносая?

А н и с к а. Это я не смеюсь. Это у меня лицо такое.

Д е м и д ь е в н а. Ты поговори с ней, она у меня на язык-то бойкая.

Ф е д о р (не зная, о чем спросить). Ну, как немцы-то у вас там?

А н и с к а. А чево им! Ничево, живут.

Ф е д о р. В разговоре-то они как, обходительные?

А н и с к а. Ничего, в общем обходительные. Что и взять надоть - все на иностранном языке.

Ф е д о р (Демидьевне). Все ребята в Ломтеве приятели мне были. У длинного-то Табакова, поди, уж и дети. Много у него?

А н и с к а. Трое, меньшенькому годок. (Оживясь, Демидьевне.) Забыла тебе сказать, баушка... Как повели его с Табачихой на виселку, шавочка ихняя немца за руку и укуси. Аккуратненькая така была у них собачка. Беленькая! Так они шавочку рядом с хозяйкой вздернули... (Содрогнувшись, как от озноба.) Видать, уж и собаки воюют.

Ф е д о р (угрюмо). Та-ак... А Статнов Петр?

А н и с к а. Этот с первочасья в леса ушел. В баньке попарился напоследок и баньку спалил. И парнишку увел с собой, из шестого класса. Прошкой звать.

Федор улыбнулся на ее певучие интонации.

(Сердится.) А ты чево смеешься, путешественник?

Ф е д о р. Так, смотрю на тебя: смешная. Кабы все люди такие были!

О л ь г а, приоткрыв дверь, произносит одно лишь слово: "Отец". Все приходит в движение. Демидьевна отставляет стул. А н и с к а исчезает. Заметно волнуясь, Федор заправляет под пиджак концы серенького шарфа,

которым обмотана шея.

Д е м и д ь е в н а. Не лай отца-то. Дай ему покричать на себя, непоклонный.

Федор отходит к окну. Входит Т а л а н о в - маленький, бритый,

стремительный. Кажется, он не знает о возвращении сына.

Т а л а н о в. Обедать не буду. Чаю в кабинет, погуще. Демидьевна, пришей же мне, милочка, вешалку наконец. Третий день прошу. (Заметив сына и тоном, точно видел его еще вчера.) А, Федор! Вернулся в отчий дом? Отлично.

Федор собирается ответить - ему мешает глухой, мучительный кашель. Склонив голову набок, Таланов почти профессионально слушает и ждет окончания

припадка.

Отли-ично...

Д е м и д ь е в н а унесла шубу. Федор спрятал платок.

Давно в городе?

Ф е д о р. Вчера. (И заученно, точно заготовил раньше.) Я доставил тебе с матерью неприятности. Извини.

Т а л а н о в. Мы тоже виноваты, Федор. Ты был первенец. Мы слишком берегли тебя от несчастий... и ты решил, что все только для тебя в этом мире.

Федор покривился при этом.

Эта женщина... умерла?

Ф е д о р. Нет. Я хотел и себя, но не успел.

Т а л а н о в. За что же ты ее... так?

Ф е д о р. Я любил ее. Зря.

Т а л а н о в. А теперь?

Федор молчит.

Приехал отдохнуть? Что ж, поживи, осмотрись.

Ф е д о р. Спасибо. Нет. Все будут смотреть, учить. Я пришел к тебе на прием, как к врачу.

Т а л а н о в. Отлично. Только, брат, я вечерами плохо видеть стал. Садись к свету, хочу рассмотреть тебя.

Послушно и даже приподняв край матерчатого абажура, Федор садится у лампы. Свет искоса падает ему на лоб. Опершись в руку Федора, брошенную на столе,

Таланов смотрит в лицо сына. Федор выдергивает руку.

Ф е д о р. Ну... поставил диагноз?

Т а л а н о в. Да. Кашель твой мне не нравится... и этот глянцауген*, и руки твои - влажные, горячие.

_______________

* Блеск глаз. (Здесь и далее в подстрочных примечаниях - перевод

с немецкого. - Ред.)

Ф е д о р. Это все пустяки. Я другое имел в виду.

Т а л а н о в. И другое. Ты растерян. Резкость твоя от смущения. И эти усики тоже. Ты ищешь выхода. Это уже хорошо. (Так говорят с провинившимся ребенком.) Оглянись, Федя. Горе-то какое ползет на нашу землю. Многострадальная русская баба плачет у лесного огнища... и детишечки при ней, пропахшие дымом пожарищ, который никогда не выветрится из их душ. Знаешь, сколько этих подбитых цыпляток прошло через мои руки? Вчера, например... (Он махнул рукой.) Э, боль и гнев туманят голову, боль и гнев. А болезнь твоя излечимая, Федор.

Ф е д о р. Тем лучше. Садись, сочиняй рецепт.

Т а л а н о в. Он уже написан, Федор. Это - справедливость к людям.

Ф е д о р. Справедливость? (Возгораясь темным огоньком.) А к тебе, к тебе самому справедливы они, которых ты лечил тридцать лет? Это ты первый, еще до знаменитостей, стал делать операции на сердце. Это ты, на свои кровные копейки, зачинал поликлинику. Это ты стал принадлежностью города, коммунальным инвентарем, как его пожарная каланча...