Леонид Леонов - Взятие Великошумска

• Название: Взятие Великошумска
• Автор: Леонид Леонов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Хозяин... детей, верно, любит, - шепнул в сторону генерал, и кто-то поддакнул ему в голос: "Вот они, танкисты! Вот они мы!"

Точно учуяв тепло похвалы, лейтенант обернулся и враз опознал свидетеля своему приключению. Никого старше по званию вблизи не нашлось: он пометался, скомандовал тишину и в одно дыханье выпалил генералу, что на разгрузке тридцать седьмая бригада, что самому ему фамилия - Собольков и что именно его машина, номер двести три, только что вышла из столь беспомощного состояния.

- Вижу, все вижу... товарищ гвардии офицер, - подтвердил командир корпуса, глядя на не заправленную под погон портупею. - Не знал, что такие завелись у меня лихачи... на ровном месте спотыкаются.

Тотчас обнаружились сто причин, а сто первая заключалась в том, что сзади торопили, да тут еще трак скользнул по скобе настила и, как назло, изменил левый фрикцион, отчего машина поползла юзом и оступилась с метровой высоты. Судя по неуверенности тона, лейтенант и сам сознавал, что фрикцион - не сердце девичье, вещь вполне надежная, и у доброго воина повреждается, разве только когда от самого танка остается одна железная щепа. Это же отметил и генерал, прибавив сгоряча некоторые слова, от которых все вокруг приосанились, подтянулись и стояли еще смирнее.

- Значит, в пренебрежении у вас эти самые... Ну, бортовые фрикционы, а зря... - заключил он, утихая. - Кто у вас этим делом занимается?

Тогда и пришлось Соболькову назвать виновника происшествия. Выяснилось, что механиком-водителем у него на двести третьей состоит новичок из пополнения, некий Литовченко, совсем молоденький и сам из здешних мест, а потому немца встречал вплотную и, видать, крепко на кого-то осерчал, раз добровольно прибежал в армию искать врага своего на громадном судилище войны. Последнее в особенности походило на правду: у каждого из них имелись личные счеты с Германией... Пока генерал прислушивался к чем-то взволнованной памяти, лейтенант незамедлительно перешел от обороны к наступлению. Так, он пошутил, что ущерба двести третьей от встряски не предвидится, машина испытанная: так ли еще маханула она, к примеру, в один овраг под Россошью, после того как вырвало кусок брони из лобовика и повалило прежнего водителя, предшественника Литовченки. Если только припомнит товарищ генерал, это случилось на исходе того дня, когда именно их корпус, зайдя от Валуек, нанес решающий удар по Италии и заставил ее смотаться из войны.

Две красные полоски были нашиты справа на груди лейтенанта. Генерал усмехнулся патриотическому красноречию своего танкиста; одновременно на лицах у всех в десятке вариантов повторилась его улыбка. Упоминанье о Россоши было всеми ими заслужено и в равной степени приятно для всех; если шепнуть это слово вовремя на ухо обессилевшему товарищу, оно удваивало отвагу, воскрешало, как глоток спирта, пароль круговой танкистской поруки.

Генерал поднял голову.

- Литовченко, Литовченко... - поискал он в памяти, и опять чем-то горячим пахнуло на него из этой ночи. - В школе со мной учился однофамилец мой, Денис Литовченко. Собачник был, целая орава дворняг так и бродила по его пятам... А ну, покажите, что у вас за некий Литовченко!

Тряхнув хохолком, не то седым, не то запушенным снежной пылью, Собольков крикнул это имя в летящий снег, и тотчас знакомый паренек вытянулся рядом с командиром танка. Луч от фары пришелся на него сбоку; кроме того, вернувшийся с офицером штаба адъютант подсветил ему мигалкой без опаски получить вторичное поношение науки и техники. Карие мальчишеские глаза чуть напуганно смотрели из-под густых, не по возрасту, бровей; левая, рассеченная при паденье, слегка кровоточила. Нет, это был не тот Литовченко, моложе, постатней и явно не Денискиной породы. Не зря Митрофан Платонович Кульков назвал того колобком при выпуске из школы: "Катись, колобку, в свит, та стережись, щоб сирый вовк не зъив!"

- Что ж ты, тезка, плохо за машиной следишь? - заговорил генерал, смягчаясь воспоминаньями. - Танк не лошадь, не огрызнется, сахару с ладони не попросит... Ты его молча понимай, и дружба его тебя не обманет. А представь, такая же ночь и врагов тысяча, тут каждый болтик слезою омыл бы, да поздно.

Он говорил так, как если бы сын Денискин стоял перед ним, нуждаясь в отеческом наставленье, и всем очень понравилось, что он говорит с этим полумальчишкой, как с сыном.

- Машина исправна... товарищ гвардии генерал-лейтенант. Только я не той гусеницей тормознул второпях, - открыто признался механик; и опять всем кругом понравилось, что и этот не бежит от вины, не ждет прощенья.

- За правду хвалю. У меня в корпусе не лгут... Кстати, как батька-то кличут?

- Батька Екимом звали, - отвечал Литовченко, и брови туже сдвинулись к переносью.

- Так. Немцы, что ль, убили?

- Сам помер... от старины.

- Вот оно что, - по-своему прочитал его интонацию генерал, и почему-то убавилось его огорченье, что хлопец этот даже не родственник Дениске. - За что ж ты на немца обиделся?.. Дом спалили или девушку твою увели?

Литовченко медлил с ответом; коротко было бы ему не объяснить, а на длинное пояснение он не решался. И чтоб выручить товарища перед начальством, все заспешили к нему на помощь.

- Хлебнул беды крестьянской, - подсказал кто-то сверху с платформы. Все мы ею досыта пропиталися.

- Сейчас только тот и без горя, кто воровски живет, - поддержал другой, и генералу показалось, что когда-то он довольно часто слышал этот голос.

- Такое дело... товарищ гвардии генерал-лейтенант... - начал третий. Ганцы на селе у них стояли, и один мамашу его мертвой курой шарахнул...

- Каб ударил, не стоял бы я на этом месте... - Угрюмо поправил Литовченко.

- Ничего не понимаю, - сказал генерал. - Ударил он ее или не ударил?

- Он у нас чудак, товарищ генерал, - пояснили со стороны.

Какое же тут чудачество! Кто родную мать в обиду выдаст, тому и большая наша мать нипочем, - вступился генерал за паренька, с интересом глядя, как садятся и тают снежинки на его щеке, безволосой и чумазой, потому что водители обычно ехали под одним брезентом с печкой, которою и обогревали в походе свой танк. - И как же ты рассчитываешь поймать его в такой суматохе... врага своего?

- Легше нет, - насмешливо произнес тот же, охрипший от погоды, мучительно знакомый голос, и почему-то генералу вспомнилось, что еще не обедал за истекшие сутки. - Надоть его на перламутровую пуговицу.

- Это как же так... на пуговицу? - спросил генерал, единственно, чтобы еще раз услышать голос.

- А как муху ловят. Взять простую пуговицу, от рубашки, скажем, о четырех дырочках... и обыкновенно крутить у мухи перед глазами, пока она не начнет вроде вянуть. А там берут осторожно за крылышки, чтоб не взбудить, и поступают по строгому закону... Так, что ль, милый Вася?

Шутка относилась, конечно, к маленькому Литовченке. Тот не отвечал: опустив голову, он уставился на руку свою, обмотанную тряпкой. Этим он как бы клал конец публичному обсуждению своей сокровенной обиды.

- Значит, гордый ты, тезка, - одобрительно засмеялся генерал. - Это хорошо. Мне и нужны такие, гордые и злые. Войну видал?

- Только в кино... товарищ гвардии генерал-лейтенант.

- Ну, скоро увидишь... Ладно, оставьте его. Посмотрим, что он за вояка!.. - И повернулся к подсказчику, чтоб удовлетворить возникшее любопытство.

Они стояли перед ним все одинакие, на одно лицо, в одеревенелых от мокроты шинелях и набухших водою сапогах. И все же человек этот, казавшийся старше других, заметно выделялся в их ряду; здесь опять пригодилась мигалка адъютанта. И хотя танкист был теперь в усах и к тому же немедленно опустил озороватые, себе на уме, глаза, сразу видно было, что личность эта вела образ жизни, навлекающий подозренье в смысле пристрастия к некоторым крепким напиткам... Нельзя было не узнать его, бывшего повара из штаба корпуса, который мог бы прославиться и во всеармейском масштабе, если бы не роковая любознательность к жидкостям. Она не только помешала ему продвигаться по служебным ступеням, но и удержаться на достигнутых высотах; падение случилось как раз после Россоши, когда кладовые штабной столовой значительно пополнились трофейным продовольствием. Итальянский вермут, французское шампанское, венгерский токай и даже тухлый немецкий ром принялись наперегонки сохнуть в его присутствии, а глазуньи, которыми он ограничил круг своей деятельности, приобрели столь броневые вкус и прочность, что офицеры диву давались, до чего можно довести обыкновенное куриное яйцо. Ему давали советы подкидывать эти злодейские яичницы неприятелю, чтоб калечились на них, но он не внял деликатным предупреждениям, и тогда пришлось откомандировать его вовсе из управления корпуса, что не вызвало ни ропота, ни удивления с его стороны.

- А ведь это ты, Обрядин, - вместо приветствия весело сказал генерал. - Ну, кем воюешь, как живешь?

- Башнером на двести третьей... товарищ гвардии генерал-лейтенант. Вот прибаливаю маненько, - сиплым баском сообщил он, желая этим выразить степень своего раскаянья.