Эрнест Джонс - Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

• Название: Жизнь и творения Зигмунда Фрейда
• Автор: Эрнест Джонс
• Издательство: Гуманитарий
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-89221-006-5

Эрнест Джонс (1879–1958) — известный психолог и психоаналитик, сыгравший основополагающую роль в становлении психоанализа в Англии и США, был учеником и одним из ближайших сподвижников Зигмунда Фрейда более тридцати лет. Данная книга составлена на основе написанной Э. Джонсом биографии Фрейда в трех томах и содержит обширную информацию о его жизни, научной деятельности и литературном наследии. Автору удалось совместить глубочайшее уважение к наделенной яркой индивидуальностью личности Фрейда с бесстрастным научным анализом его сложной жизни, эволюции его мышления и творчества.

Книга адресована как специалистам в области психоанализа, так и самому широкому кругу читателей.

---

В течение двух месяцев Фрейд несколько раз навещал Гаека, и тот не высказывал каких-либо возражений против того, чтобы Фрейд отправился в свой обычный трехмесячный отпуск. Но в последний момент он озадачил Фрейда, попросив присылать ему отчеты о состоянии здоровья каждые две недели и приехать к нему в конце июля. В середине июля Фрейд написал из Гастейна, спрашивая, действительно ли ему нужно ехать в Вену. Гаек, однако, после двухнедельной задержки ответил, что в этом нет необходимости и что Фрейд может проводить все лето вдали от Вены. Такая двусмысленность стала одной из причин, по которой Фрейд стал все меньше доверять своему хирургу. Один врач в Гастейне, осмотрев его шрам, хорошо описал в заключении его положение, но общее неудобство, испытываемое Фрейдом, было настолько велико, что он по настоянию дочери попросил Дойча навестить его в Лавароне, где он проводил большую часть отдыха со своей семьей. Дойч сразу заметил возобновление роста опухоли и необходимость в более радикальной операции. Однако по различным мотивам Дойч откровенно не обрисовал Фрейду сложившуюся ситуацию. Он не был уверен, согласится ли Фрейд на новую, более тяжелую операцию и не захочет ли он вместо этого умереть, если учесть его большое горе по поводу смерти внука. И наконец, Дойч не хотел омрачать предполагаемую поездку Фрейда с дочерью в Рим, на которую Фрейд так надеялся. Поэтому он и Анна вместе спустились в местечко Сан-Кристофоро, где уже собрались члены Комитета для того, чтобы провести встречу. Ранку уже сообщили о всей серьезности ситуации, а теперь, к своему ужасу, об этом узнали мы все. Затем мы присоединились к Анне и пошли ужинать. Во время еды, конечно, упоминалось имя Фрейда, как вдруг, к нашему изумлению, Ранк разразился приступом безудержного истерического смеха. И лишь пару лет спустя те события, о которых рассказывалось в предыдущей главе, сделали понятным этот взрыв смеха.

После этого Дойч и Анна вместе возвращались в Лавароне. По пути Анна заметила, что, если им понравится жить в Риме, они могут сделать там более продолжительную остановку. При этом Дойч очень заволновался и заставил ее пообещать ему не делать этого. Это был прозрачный намек, вполне достаточный для понимания создавшейся ситуации.

Тем временем на собрании Комитета возникла дискуссия по поводу наиболее подходящего довода, который убедит Фрейда согласиться на операцию. Захс сказал, что таким доводом должна стать мысль Фрейда об Анне, а Ранк, выдвигая более глубокую причину, предложил, чтобы этим доводом явилась мысль Фрейда о своей старой матери. Я выступил против этого, сказав, что мы не имеем права принимать такое решение за Фрейда, и Абрахам, Эйтингон и Ференци поддержали меня. Много лет спустя, когда Фрейд жил в Лондоне, я рассказал ему о том, как мы обсуждали, информировать его или нет о его заболевании, он со сверкающими от гнева глазами спросил: «Mit welchem Recht?»[169]. Но позднее он сказал Ференци, что с самого начала был уверен в том, что эта опухоль раковая.

Даже после этого Фрейду не сказали правду. Напротив, Гаек, несмотря на то что видел заключение патолога, уверил Фрейда, что его опухоль не является злокачественной и что операция была простой профилактической мерой. Однако были сделаны необходимые приготовления для большой операции, которую предстояло провести по возвращении Фрейда в Вену. Полагая в душе, что это может оказаться его последней возможностью, Фрейд решил осуществить давно лелеемый им план показать Рим своей дочери. Он принял это решение в ту самую неделю, когда подвергся первой операции в апреле. Они провели ночь и следующий день в Вероне, а оттуда отправились ночным экспрессом в Рим. Во время завтрака в поезде произошел неприятный эпизод: внезапно кровь фонтаном брызнула изо рта Фрейда. Оба они не сомневались в том, что это может означать. Тем не менее их поездка в Рим оказалась очень приятной, и Фрейд, который был великолепным гидом, получал огромное наслаждение от восторженных реакций дочери на все, что он ей показывал. «Рим был чудесным, особенно в первые две недели, пока не пришел сирокко, который увеличил мою боль. Анна была великолепна. Она все понимала и всем наслаждалась, и я очень ею гордился».

Находясь в Риме, Фрейд получил вырезку из одной чикагской газеты, в которой говорилось, что он «медленно умирает», прекратил свою работу и передал своих учеников Отто Ранку. Комментарий Фрейда был таким: «Все это очень поучительно как относительно происхождения слухов, так и по поводу того, какие могут быть выдвинуты прикрытия относительно настоящей сути. Эта статья утешает меня, поскольку нет вещи, подобной смерти, только лишь для злобных людей; пишущий является христианским ученым».

Пока Фрейд был в Риме, Дойч предпринял дальнейшие шаги. Он убедил профессора Ганса Пихлера, известного хирурга в области заболеваний рта, взять на себя ответственность за этот случай. Здесь он сделал самый чудесный выбор, за что Фрейд всегда был ему благодарен. Он также сделал все необходимые приготовления для проведения возможной операции и затем спокойно дожидался возвращения Фрейда.

26 сентября Пихлер и Гаек провели совместное обследование Фрейда и обнаружили явную злокачественную язву в твердом нёбе, которая поразила соседние ткани, включая поверхность нижней челюсти и даже щеку. Пихлер сразу пришел к решению, что необходима радикальная операция. В тот же день Фрейд написал об этом Абрахаму, Эйтингону и мне и добавил: «Вы знаете, что все это значит». Пихлер начал обычные приготовления (зубы и т. д.) уже на следующий день. Он выполнил эту большую операцию 4 и 11 октября в две стадии. Во время первой операции внешняя сонная артерия была перевязана, а подчелюстные железы, которые были подозрительно увеличены, удалены. Во время второй операции, после широкого разреза щеки и губы, Пихлер удалил всю верхнюю челюсть и нёбо на поврежденной стороне. Это была очень обширная операция, которая, естественно, соединила в одно целое носовую и ротовую полости. Эти тяжелейшие операции проводились под местной анестезией! После второй операции пациент в течение нескольких дней не мог говорить, в это время его приходилось кормить через трубку, вставлявшуюся в нос. Фрейд, однако, хорошо поправлялся и возвратился домой 28 октября. Фрейд дважды писал, находясь в больнице (санаторий Ауэршперг). Он послал мне телеграмму, в которой не упоминалось об операции. Затем он написал письмо Абрахаму всего лишь неделю спустя после операции, в ответ на присланное ему Абрахамом одно из его самых жизнерадостных писем:

Дорогой неисправимый оптимист, Сегодня обновили тампон Встал с кровати. То, что от меня осталось, одето в одежду. Спасибо за все новости, письма, приветствия и газетные вырезки. Как только смогу спать без укола, то отправлюсь домой.

Затем начались шестнадцать лет неудобств, мук и боли, сопровождаемых рецидивами заболевания и дальнейшими операциями. Огромный протез, разновидность увеличенного зубного протеза, предназначенный для отделения рта от носовой полости, был ужасен, и его окрестили «монстром». Во-первых, его оказалось очень трудно извлечь или заменить, так как для Фрейда стало абсолютно невозможно широко открывать рот. Например, однажды совместные усилия Фрейда и его дочери по вставлению протеза окончились неудачей, и после получасовых совместных усилий им пришлось позвать для этой цели хирурга. Чтобы протез мог выполнять свою роль, его приходилось довольно плотно прижимать. Это, однако, вызывало постоянное раздражение и воспаление, пока его присутствие не становилось невыносимым. Но если протез вынимался на длительное время, то ткани сужались и протез невозможно было вставить назад.

С этих пор речь Фрейда существенно ухудшилась, хотя время от времени его дикция значительно улучшалась в зависимости от того, насколько удобно был пригнан протез. Звуки стали носовыми и низкого тона. Еда также являлась мучением, и Фрейд не любил есть в компании. Далее, повреждение евстахиевой трубы, совместно с постоянной инфекцией в близлежащей области, существенно отразилось на его слухе, пока он не стал почти что глухим на правое ухо. Этой стороной Фрейд обычно поворачивался к своим пациентам, так что пришлось изменить положение кушетки и кресла.

С самого начала своей болезни и до конца жизни Фрейд отказывался иметь какую-либо иную сиделку, кроме своей дочери Анны. В самом начале он заключил с ней договор, что не должно проявляться никакого сочувствия; все, что необходимо, должно совершаться спокойным, прозаическим образом, с отсутствием эмоций, характерным для хирурга. Смелость и твердость Анны позволили ей придерживаться данного договора даже в самых тяжелых ситуациях.

Фрейду очень повезло со вторым хирургом. Репутация Пихлера была самой высокой, и он сделал все, что было в его силах. Он имел лишь смутное понятие о значении Фрейда в мире, но он не смог бы служить Фрейду более преданно, будь тот сами\ императором. Пихлер принадлежал к одному из лучших типов людей германо-австрийского происхождения и являлся человеком высочайшей целостности. Никакая трудность не казалась чрезмерной для его обостренной профессиональной совести. Он был как раз таким врачом, какого желал иметь Фрейд и которому он мог абсолютно доверять, и все дальнейшее время их отношения оставались превосходными.