Эрнест Джонс - Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

• Название: Жизнь и творения Зигмунда Фрейда
• Автор: Эрнест Джонс
• Издательство: Гуманитарий
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-89221-006-5

Эрнест Джонс (1879–1958) — известный психолог и психоаналитик, сыгравший основополагающую роль в становлении психоанализа в Англии и США, был учеником и одним из ближайших сподвижников Зигмунда Фрейда более тридцати лет. Данная книга составлена на основе написанной Э. Джонсом биографии Фрейда в трех томах и содержит обширную информацию о его жизни, научной деятельности и литературном наследии. Автору удалось совместить глубочайшее уважение к наделенной яркой индивидуальностью личности Фрейда с бесстрастным научным анализом его сложной жизни, эволюции его мышления и творчества.

Книга адресована как специалистам в области психоанализа, так и самому широкому кругу читателей.

---

Мы находим у Фрейда лишь три замечания относительно общественных деятелей, все три в связи с их смертью. В первом он выразил свое мнение, что Бисмарк, подобно кошмару, тяжко угнетал весь континент: его смерть принесет всеобщее облегчение. Это вполне могло бы быть абсолютно объективным политическим суждением, но, возможно, здесь уместно вспомнить, что отец Фрейда родился в тот же год, что и Бисмарк (1815), и что Фрейд однажды спросил своего друга Флисса, не могут ли его многочисленные расчеты предсказать, который из этих двух людей умрет первым. И действительно, фигура Бисмарка обладала поэтому для Фрейда, возможно, по только что указанной причине, особым очарованием. Когда в июне 1892 года этот великий человек посетил Вену, Фрейд предпринял несколько попыток, чтобы его увидеть, но самое большее, что ему удалось, — так это мельком увидеть его спину, прождав два с половиной часа на улице. Такое поведение выглядит крайне нетипичным для Фрейда. Еще более интересным в этой истории является то, что отец Фрейда был настолько пылким почитателем Бисмарка (по причине объединения Германии), что, когда ему потребовалось перенести дату своего рождения с еврейского календаря на христианский, он выбрал для себя день рождения Бисмарка[71]. Так что было много связующих нитей между Якобом Фрейдом и Бисмарком.

Второе замечание довольно странным образом касается испанского короля Альфонса XII. Фрейд заметил, что его смерть произвела на него глубокое впечатление, и затем добавил, что причиной этому, несомненно, послужило то, что Альфонс был первым королем, которого он пережил. Он заметил далее: «Полнейшая тупость наследственной системы видна по тому факту, что вся страна приходит в расстройство из-за смерти одного человека».

Третье замечание было вызвано трагической гибелью баварского короля Людвига II, которая также потрясла Фрейда. Правда, в этом случае Фрейд сожалел и о гибели королевского врача Гуделера, которого он знал как хорошего анатома мозга. Но он говорил. что Гуделер был прав, рискуя своей жизнью в попытке спасти тонущего короля.

Во время своего пребывания в армии летом 1886 года Фрейду в течение месяца пришлось находиться на маневрах, проводимых в Ольмюце, небольшом городке в Моравии. Но вскоре его перевели офицером медицинской службы в ландвер[72]. Фрейд не был свободен от военной службы до конца 1887 года. У него было звание Oberarzt (обер-лейтенант медицинской службы), но в ходе службы он дослужился до звания Regimentsarzt (полковой врач).

Эта деятельность требовала больших усилий и очень утомляла даже крепкий организм Фрейда. После подъема в 3.30 утра приходилось маршировать до полудня, после чего следовало выполнять саму медицинскую работу. В своих письмах Марта советовала ему не заниматься маршировкой во время жаркой погоды, быть осторожным и по возможности не слишком усердствовать.

Хотя фраза «сыт по горло» еще не была в ходу в то время, само представление об этом было хорошо знакомо. То, что данный опыт не усилил восхищение Фрейда военной профессией, наглядно выражено в письме, которое он написал Брейеру к концу своей службы.

1 сентября 1886 года.

Уважаемый, друг, Я едва ли могу описать, каким приятным сюрпризом, явилось для меня узнать, что Вы навестили мою маленькую дочурку и были к ней, как здесь выражаются, очень «добры». Пусть в награду за это Вы проведете чудесный отпуск, с превосходной погодой и неизменно хорошим настроением.

А меня надолго загнали в эту отвратительную дыру — я не могу придумать никакого другого слова, чтобы описать это место, — и я работаю над черными и желтыми[73]. Я читаю лекции по гигиене: их очень хорошо посещают, и они даже переведены на чешский язык. Меня пока еще не держат на «казарменном положении».

Единственной достойной упоминания вещью относительно данного городка является то, что он кажется расположенным не столь далеко, чем это есть на самом деле. Часто для того, чтобы добраться туда, надо маршировать три или четыре часа, и есть моменты, когда в нас дня я оказываюсь настолько далеко от городка, что до него уже никак невозможно добраться. Совсем как Пауль Линдау, который в рецензии на роман, описывающий события в средние века, заметил: «Большинство из моих читателей вряд ли задумывались о том, что было такое время, как середина четвертого столетия», так что я тоже могу спросить, вспомнит ли какой-либо честный гражданин, что нам приходилось вставать между тремя и половиной четвертого утра. Мы все время играем в войну — однажды мы даже осуществили осаду крепости, — а я играл роль армейского врача, раздавая записки, на которых указаны ужасные раны. В то время как мой батальон атакует, я лежу в каком-то каменистом поле со своими подопечными. На них дурацкая амуниция, да и командование не лучше, но вчера проезжавший мимо нас генерал крикнул: «Резервисты, где бы вы были, если бы носили яркую амуницию? Ни один из вас не выжил бы».

Единственной терпимой вещью в Ольмюце является первоклассное кафе с мороженым, газетами и хорошей кондитерской Подобно всему другому, на обслуживание в ней оказала влияние военная система. Когда двое или трое генералов — я ничего не могу с собой поделать, но они всегда напоминают мне длиннохвостых попугаев, ибо млекопитающие обычно не одеваются в такие цвета (кроме задних мест у бабуинов), — сидят вместе, вся группа официантов окружает их, и для них более никого не существует. Однажды в отчаянии мне пришлось прибегнуть к помощи хвастовства. Я схватил одного из них за заднюю часть фрака и заорал: «Посмотри сюда, я тоже могу когда-либо стать генералом, поэтому принеси мне стакан воды». Это помогло.

Офицер является несчастным созданием. Каждый завидует своим коллегам, задирает своих подчиненных и боится старших его по званию; чем он выше по званию, тем он более их боится. Мне ненавистна сама мысль о том, чтобы на моем воротничке указывалась моя стоимость, как если бы я был образчиком каких-либо товаров. Но тем не менее в этой системе есть свои пробелы. Недавно здесь находился командир части из Брюнна, и, когда он пошел в бассейн, я был изумлен, заметив, что на его спортивных трусах не было знаков отличия!

Но было бы неблагодарным не признать, что военная жизнь с ее неизменным «должен» очень полезна для исчезновения неврастении. Она полностью исчезла у меня в первую же неделю[74].

Вся эта вещь подходит к концу; и через десять дней я поеду на север и забуду об этих четырех сумасшедших неделях.

Я не занят здесь ничем научным. Любопытный случай дрожательного паралича, о котором я недавно рассказывал вам, внезапно снова имел место, и этот человек клянется, что ему здорово помогли инъекции мышьяка, которые я ему делал.

Я извиняюсь за эту глупую болтовню, которая каким-то образом вышла у меня из-под пера, и с нетерпением жду того времени, когда впервые смогу зайти к Вам в Вене со своей женой.

Преданно Ваш, д-р Зигмунд Фрейд

Мы можем завершить эту главу некоторыми описаниями, сделанными Фрейдом о себе, не забывая, однако, что самонаблюдение не всегда является лучшим примером объективности. Он страстно стремился к независимости: это слово постоянно у него встречается. Фрейд неоднократно утверждал, что не является честолюбивым или лишь в очень незначительной степени. Это, несомненно, справедливо в смысле социальных амбиций или даже профессионального ранга как такового, но он всегда питал сильное желание совершить что-либо стоящее в жизни и, более того, что-либо, что будет признано таковым. Он главным образом представлял себе эту цель в форме научного открытия. Начиная свои анатомические исследования, он писал: «Я совсем не считаю легкой задачу привлечь мировое внимание, ибо мир является толстокожим и малочувствительным». Но такое признание его труда, как представляется, никогда не являлось чрезмерной потребностью в славе. «В действительности я не был честолюбивым. В науке я искал удовлетворения, предлагаемого ею во время исследования и в момент открытия, но я никогда не был одним из тех, кто не может вынести мысли, что может умереть, не оставив свое имя высеченным на скале». «Мое честолюбие удовлетворилось бы исследованием для понимания чего-либо о мире в течение долгой жизни».

Объяснение, которое он дал Марте относительно своих случающихся время от времени вспышек гнева, было, без сомнения, корректным. «Так как меня переполняют всевозможные яростные и страстные желания, которые не могут проявиться, они грохочут в моих внутренностях или еще выпускаются на волю против тебя, моя дорогая. Если бы только у меня была какая-либо желаемая деятельность, где я мог бы рискнуть и выиграть, я был бы мягким дома, но я принужден проявлять умеренность и самоконтроль и даже доволен такой своей репутацией». Однако его работа, даже если она испытывала его терпение, подчиняла Фрейда самодисциплине. «В медицине используешь наибольшую часть своего интеллекта для избежания того, что непрактично, но это очень спокойный путь учиться быть разумным».