Семен Брилиант - И.А. Крылов: Его жизнь и литературная деятельность

• Название: И.А. Крылов: Его жизнь и литературная деятельность
• Автор: Семен Брилиант
• Жанр: Биографии и Мемуары

С осени 1890 года издается задуманная Ф. Павленковым биографическая библиотека под заглавием

ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ.

В состав этой библиотеки войдут биографии следующих лиц:

ИНОСТРАННЫЙ ОТДЕЛ.

Байрон, Бальзак, Ф. Бекон, Бетховен, Бисмарк, Боккаччо, Р. Вагнер, Вашингтон, Л. Винчи, Вольтер, Галилей, Гарибальди, Гаррик, Гейне, Гете, Гладстон, Говард, Григорий VII, А. Гумбольдт, Гус, Гутенберг, Гюго, Дагерр, Данте, Дарвин, Декарт, Дженвер, Дидро, Диккенс, Жорж-Сандъ, Золя, Кант, Кальвин, Кеплер, Колумб, Конте, Конфуций, Коперник, Р. Кох, Кромвель, Кук, Кювье, Лавуазье, Лессепс, Лессииг, Ливингстон, Линкольн, Линней, Лойола, Локк, Лютер, Магомет, Макиавелли, Мальтус, Меттерних, Микель-Анджело, Мольер, Мильтон, Мирабо, Мицкевич, Морзе, Моцарт, Наполеон I, Ньютон, Оуэн, Паскаль, Пастер, Песталоцци, Прудон, Рабле, Рафаэль, Ротшильд, Руссо, Свифт, Сервантес, В. Скотт, А. Смит, Спиноза, Стенли, Стефенсон, Теккерей, Уатт, Фарадей, Франклин, Франциск Ассизский, Фултон, Шекспир, Шиллер, Эдисон, Эразм и другие.

РУССКИЙ ОТДЕЛ.

Аввакум, Аксаковы, Аракчеев, Боткин. Белинский, Верещагин, Глинка, Гоголь, Грановский, Грибоедов, Демидов, Достоевский, Зинин, Карамзин, Каразин (основатель харьковского университета), Катков, Кольцов, Крамской, Крылов, Лермонтов, Ломоносов, Менделеев, Некрасов, Никон, Новиков, Островский, Петр Великий, Пирогов, Посошков, Пржевальский, Пушкин, Салтыков, Скобелев, Сперанский, Суворов, Л. Толстой, Тургенев, Гл. Успенский, Шевченко, Щепкин и другие.

Каждому из перечисленных здесь лиц посвящаетсяособая книжка,заключающая в себе около 100 страниц и снабженная портретом.

Цена каждой книжки 25 коп.Все издание будет закончено в течение двух лет, т. е. до наступления 1893 года.

Дозволено цензурою. С.-Петербург, 12 Января 1891 года.

---

На что тот, не задумываясь, отвечал:

Хвосты есть у лисиц, хвосты есть у волков,
Хвосты есть у кнутов.
«Берегись Хвостов!»

Всю остроту своего языка сохранил Крылов для своей басни, все больше уходя в себя в жизни. Самые крупные таланты дорожили теперь его мнением. Озеров давал ему одному из первых читать свои произведения. Крылов все хвалил. Как ни был сдержан Дмитревский, он не молчал, но зато умел сказать. Когда он говорил с автором какой-нибудь новой пьесы, люди, хорошо знавшие его, вертелись на стуле от сдержанного смеха. Когда Державин заметил о некоторых недостатках «Дмитрия Донского» Озерова, трагедии, имевшей необыкновенный успех, так как все слова в ней относились к современным событиям, к Александру и французам, – «да, конечно», отвечал Дмитревский: «иное и неверно, да как быть! Можно бы сказать много кой-чего о содержании трагедии, но впрочем надо благодарить Бога, что у нас есть авторы, работающие безвозмездно для театра. Обстоятельства не те, чтобы критиковать такую патриотическую пьесу. Таких людей, как Озеров, надо приохочивать и превозносить, а то неравно, Бог с ним, обидится и перестанет, писать. Нет, уж лучше предоставим критику времени: оно возьмет свое, а теперь не станем огорчать такого достойного человека безвременными замечаниями». Крылов молчал, но конечно думал также.

***

Одинаковые вкусы и симпатии связывали Крылова дружбою не только с семьей Оленина, но и с князем Шаховским. Крылов поселился в том же доме Гунаропуло у Синего моста, на углу Большой Морской. Квартиры их были рядом. Ни чтение па литературном вечере, ни чаепитие не начиналось раньше, чем придет Крылов. «Теперь все на лицо, Катенька», говорил князь, «как бы чаю». — «Ивана Андреевича еще нет», отвечала она и посылала сказать Крылову, что чай готов. Являясь, он всегда находил не занятым свое кресло в углу, возле печи. «Спасибо, умница, что место мое не занято», говорил он Екатерине Ивановне: «тут потеплее». Если читали новую пьесу и неумеренно хвалили автора, Крылов никогда не возражал, и лишь иногда улыбался или переглядывался с кем-нибудь поумнее из общества. «За что же, не боясь греха, кукушка хвалит петуха? За то, что хвалит он кукушку». Так сказал он в басне своей, много лет спустя. Впрочем Шаховской, которого, как начальника репертуарной части, забрасывали произведениями, сам раз ответил на советь топить этими пьесами свою холодную квартиру, что у него стало бы еще холоднее, так мало в них жизни и огня. «Совсем бы заморозило».

«А ты не слыхал», говорит князь Шаховской графу Пушкину, «что Крылов написал новую басню, да и притаился, злодей!» С этим словом он вскакивает с дивана и кланяется в пояс Крылову. Князь Шаховской толст и неуклюж, но проворен. Вся фигура его очень оригинальна, но всего оригинальнее нос и маленькие живые глаза, которые он беспрестанно прищуривает; говорит он скоро и пришепетывает.

«Батюшка, Иван Андреич», просит он: «будьте милостивы до нас бедных, расскажите нам одну из тех сказочек, которые вы умеете так хорошо рассказывать». Крылов смеется, «а когда смеется Крылов, так это не даром, должно быть смешно». Слушающие басню в первый раз уже знают ее наизусть. Обыкновенно умоляют его прочесть снова. Иногда — ко всеобщему восторгу — у него есть басенки две-три, иногда напротив нельзя упросить его читать. Читает он обыкновенно под конец литературного вечера, вознаграждая таким образом всех за скуку. Его приберегают к концу еще и потому, что после него никто не может решиться читать. Здесь, на вечере у Шаховского, прочел Крылов в мае 1807 года свою первую оригинальную басню «Ларчик», потом — «Оракул». Конечно и раньше не было бы недостатка у Крылова в оригинальном сюжете, но осторожный автор, сознавая, на какой великий путь вступает он, и имея соперника в знаменитом и популярном тогда баснописце Дмитриеве, счел более осмотрительным начать с подражания ему и Лафонтену. Но как скоро превзошел он его! «Ларчик» — первая оригинальная басня Крылова; она почти не потерпела изменений, тогда как первую переводную басню «Дуб и Трость» он переделывал 11 раз, все приближаясь к оригиналу. Напротив «Разборчивая невеста» написана им свободно и поэтому очень мало потребовала переделки. Также и впоследствии все басни, сюжеты которых взяты им у Лафонтена или Эзопа, обработаны так свободно, в духе русской народности и языка, что под его пером стали вполне оригинальны и мастерством рассказа часто превосходить даже Лафонтена. Такова, например, басня «Муха и Дорожные», где так прекрасен колорит русской жизни и природы:

«Гуторя слуги вздор, плетутся вслед шажком,
Учитель с барыней шушукают тишком,
Сам барин, позабыв, как он к порядку нужен,
Ушёл с служанкой в бор искать грибов на ужин».

***

Литературные вечера не были однако особенно веселы, особенно для человека с умом и вкусом Крылова. Только дружеские связи заставляли его являться, а ужины выкупали несколько обязанность скучать. Ужина многие, как и он, ждали с нетерпением, и жаловаться в этом отношении обыкновенно никто не мог. Крылов говорил, что перестанет ужинать лишь в тот день, когда перестанет и обедать. Ему старались угодить русскими тяжелыми блюдами, и утомить его количеством их было невозможно. Враг иноземцев, он не был врагом иноземных устриц, истребляя их зараз хотя не более 100 штук, но и не менее 80.

Раннею весною любимейшим местом гулянья всего Петербурга были, как и теперь, Невский проспект да еще Адмиралтейский бульвар. Но и Биржа становилась тогда клубом целого города; открытие навигации и прибытие первого иностранного корабля составляли эпоху в жизни петербуржца. В лавках, за накрытыми столиками прельщались гастрономическими устрицами, привезенными известным в то время голландским рыбаком на маленьком ботике, в сообществе одного юнги и большой собаки. Тут же коренастый голландец, в чистом фартуке, быстро вскрывал их обломком ножа. Крылов отдавал честь устрицам, как гастроном, и в то же время оставался наблюдателем. Из маленьких окошечек трехмачтового корабля выглядывали хорошенькие розовые личики — немок, швейцарок, англичанок, француженок, приехавших на должности в барские дома. Тут же выгружались английские буцефалы, и их окружали знатоки. Набережная и лавки превращались в импровизированные рощи померанцевых и лимонных деревьев, пальм, фиг, вишен в цвету и т. д. Были тут и птицы заморские, и другие редкости. На Неве по воскресным дням бывали еще кулачные бои. Крылов любил развлечения и зрелища всякого рода. После обеда, под вечер, гулял он в Летнем саду, слушая музыку. Еще в Екатерининское время давались здесь празднества для народа, и гуляющих привлекала роговая музыка придворных егерей в великолепных мундирах, тогда зеленых, а теперь красных с золотым позументом, и в трехугольных черных шляпах с белыми плюмажами. В увеселительных садах Крылов охотно смотрел пантомимы, потешные огни и представления «мастеров физических искусств», и т. п. Одна только часть Петербурга была еще в запустении — невские острова,

остававшиеся необитаемыми. Сообщения между ними, т. е. мостов, не было. «Густая зелень сих островов меня восхищала», говорит современник: «зелень берегов отражалась в зеркале Невы. Само глубокое молчание, которое царило вокруг и было прерываемо только шумом весел, имело что-то величественное. Изредка попадались ялики, нагруженные купеческой семьей и самоваром». Нева еще не успела одеться в свой гранить, но и это совершилось на глазах «дедушки» Крылова, в его долгий век.

***

Князь Шаховской своим происхождением с одной стороны, службой и любовью к сцене с другой — связывает два мира: вельмож и знатных лиц с кругом литераторов. Но и литературные друзья его часто занимают видное положение: Оленин, Державин, Шишков и др. — все люди с высоким положением и связями. На литературных вечерах, происходивших по очереди у них, а также у сенатора Захарова, общество бывает такое, что вечер часто больше походит на раут у дипломата. В самом деле, здесь толкуют о войне, — иногда присутствует сам главнокомандующий Каменский, тоже любитель литературы, — или о мерах внутренней политики. Споры о Наполеоне и Европе кончаются иногда заявлением Шишкова, что император знает во всяком случае, что делать. Либеральными мерами Александра и его дружбой с Наполеоном после Тильзитского мира здесь недовольны, тем более, что это сближение отражается опять-таки в заимствованиях, которых эти люди так не любят. Это настроение неудовольствия против перемен отразилось в баснях Крылова: «Огородник и Философ», «Парнас», «Синица», «Воспитание Льва» и других. Литературные вечера были прелюдией знаменитого концерта «Беседы любителей русского слова», общества, более известного под названием просто «Беседы». Раньше чем сложилось общество, выразителем мнений этого кружка служил «Драматический Вестник».