Мишель Дюшен - Герцог Бекингем

• Название: Герцог Бекингем
• Автор: Мишель Дюшен
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2007

---

Историки по большей части придерживаются мнения, высказанного Кларендоном, который, как мы помним, писал двадцать лет спустя: «Все проистекало из-за личной вражды между Бекингемом и Оливаресом, единственным фаворитом испанского двора, и от несходства между суровостью испанского темперамента и игривостью, царившей при дворе принца. Оливареса шокировала фамильярность отношений герцога с принцем, каковая в его стране считалась преступлением. Однажды он сказал, что, если инфанта, выйдя замуж за принца, сразу же не положит этому конец, она в результате пострадает сама, – герцог же из-за этих слов испугался, что ему грозит опала, и стал противиться намечавшемуся браку» {214}.

Не менее определенно высказывается Генри Уоттон, друг и биограф герцога: «Я не могу не сравнить встречу этих двух Плеяд [Бекингема и Оливареса] с тем, что астрологи именуют неблагоприятным соединением светил. Они противостояли друг другу так упорно, как могут противостоять двое вельмож, одинаково могущественных благодаря поддержке своих суверенов. Самым опасным было то, что графу [Оливаресу] сначала показалось, будто маркиз [Бекингем] намекает на готовность принца перейти в католичество, однако маркиз пылко отрицал это, и Оливарес возмущенно воскликнул, что тот повел себя как обманщик… В другой раз, когда граф сказал маркизу, что ходят слухи, будто принц собирается тайно покинуть Испанию, Бекингем ответил, что раз любовь заставила его господина совершить это путешествие, то ни страх и никакое другое чувство не заставят его закончить дело бесчестным образом» {215}.

В данном случае причина понятна – несовместимость характеров Оливареса и Бекингема, несомненно, сыграла роль в провале переговоров. Бристоль, более дипломатичный, более уравновешенный, умевший лучше сдерживать чувства, смог бы, конечно, избежать тех скандалов, в которых, похоже, находил удовольствие Бекингем. Что до того, сумел ли бы он добиться заключения брака, то тут возникают серьезные сомнения, поскольку с обеих сторон к тому имелось огромное количество политических и религиозных препятствий.

Мадридцев шокировало все в поведении Бекингема, даже его одежда: «Его одеяние на французский манер [сразу представляешь себе кружева, ленты, вышивки, не говоря уж о бриллиантовых пуговицах, присланных королем Яковом], его насмешливый ум, его невероятная фамильярность с принцем были настолько чужды этому суровому и здравомыслящему народу, что некоторые [испанские] министры говорили, что предпочли бы бросить инфанту в колодец, нежели отдать ее в подобные руки» {216}.

Со временем заговорили также о личной жизни Бекингема в Мадриде, и впоследствии именно эти слухи, должным образом расцвеченные и снабженные живописными деталями, поспособствовали созданию «мрачной легенды» о фаворите Якова I. Такой блистательный летописец, как епископ

Гудмен, высказывается об этом сдержанно: «Испанские дамы, тела которых из-за жгучего солнца становятся сухощавыми и смуглыми, не столь увлечены роскошью, как женщины других стран [sic!|, а потому Бекингем не имел у них того успеха, на какой рассчитывал. К тому же их религия побуждает их к целомудрию…» {217} Другие же современники не отличались подобной сдержанностью в суждениях. «Говорят, что Вы неуважительно вели себя по отношению к принцу, – писал Бекингему после его возвращения в Англию некто Джеймс Уодворт. – Сообщают, что Вы сидели в его комнате в неглиже, на Вас не было ничего, кроме халата; что во время одного из праздников Вы повернулись спиной к инфанте; что Вы вели себя вызывающе, не были постоянны, изменяли своему мнению и слову до такой степени, что Вам уже никто не доверял…» {218}Критика достигала своего апогея в одном из писем, отправленных посольством Испании в Лондоне весной 1624 года. Впрочем, стоит ли придавать этому письму слишком серьезное значение? Итак: «Как можно было потерпеть, чтобы столь важным, столь значительным для христианского мира делом руководил легкомысленный, неуравновешенный и неопытный человек, не знакомый с обычаями и правилами учтивости? Ведь герцог Бекингем совершил множество поступков, оскорбительных для такого великого государя, как король Испании. Он позволял себе сидеть, когда принц стоял, и при этом бесстыдно клал ноги на соседний стул! Он не снимал шляпу, когда принц был с открытой головой! Он обращался к принцу, используя смехотворные прозвища! Он обесчестил дворец испанского короля тем, что приводил туда женщин дурного поведения, тем, что в присутствии принца устраивал недостойные пантомимы комедиантов! В театре он осмелился сидеть в присутствии короля Испании, чего еще никто никогда не делал!» {219}

Сам тон этого документа, дышащего возмущением, снижает его ценность как свидетельства. Чувствуется, что автор (возможно, сам испанский посол) собрал все слухи, верные или лживые, которые могли бы очернить Бекингема в глазах короля Якова, ибо данная диатриба была адресована именно ему. Впрочем, высказав обвинения в неподобающем поведении, он переходит к очень серьезным претензиям, намекая не более и не менее, как на государственную измену: главный адмирал якобы сознательно, по собственной воле, помешал заключению брака, как и впоследствии будет мешать любому другому браку, дабы наследник английского трона остался не женат, а корона в конце концов перешла бы к сыну пфальцского курфюрста, который женится на столь любимой Яковом дочери Бекингема, очаровательной Молли, в результате чего потомки Бекингема будут править Великобританией {220}.

Дабы не задерживаться слишком долго на этих сплетнях, ограничимся рассмотрением того, что кажется более достойным доверия, а именно: распутства главного адмирала с женщинами во время пребывания в Испании. Он был красив, умел соблазнять, пригоршнями раздавал золото и драгоценности… Люди с подобными привычками во всех странах находят радушный прием. Нет никаких сомнений, что в Мадриде не одно женское ушко внимательно прислушивалось к его комплиментам («Нет ничего удивительного в том, что такой человек вызывал к себе любовь [sic!\ как у себя дома, так и в Мадриде, который был двором принцев», – написал епископ Хэккет, обычно благосклонный к фавориту {221}).

Кейт Бекингем была в курсе этих слухов, но не верила им. «Все вокруг говорят мне, что мне повезло быть замужем за таким человеком, как Вы, – писала она герцогу в августе, – и что Вы не обращаете внимания на испанских дам, несмотря на то, что они строят Вам глазки. Сэр Фрэнсис Коттингтон сказал мне вчера, что Вы поклялись не прикасаться к женщинам до своего возвращения. Вы можете представить, какую радость это вызвало в моей душе, хотя я и раньше в Вас не сомневалась… Умоляю Вас прислать мне Ваш портрет, дабы, не имея вблизи оригинала, я могла хотя бы утешаться лицезрением образа. Надеюсь, что Вы скоро уедете из этого проклятого Мадрида (that wicked Madrid) и увезете с собой инфанту» {222}.

Как бы то ни было, летописцы не оставили нам имен тех «испанских дам», которые «строили глазки» красавцу Бекингему. За исключением – и тут мы вторгаемся в сферу самых невероятных дворцовых сплетен – за исключением… графини Оливарес!

Эта женщина, урожденная Инес де Суньига-и-Веласко, принадлежала к высшей кастильской знати. Ей было сорок лет. Даже не доверяя Кларендону, который ни разу ее не видел, но описал как «столь старую, столь малопривлекательную и даже уродливую, что она явно не могла возбудить аппетита герцога, который, разумеется, отдавал должное плотской страсти, если объект ее обладал изяществом и красотой» {223}, – трудно не признать абсурдной мысль о возможности связи между английским герцогом и суровой испанской дамой. Повод для сплетен дала, впрочем, симпатия, проявленная к Бекингему этой графиней, которая была фрейлиной инфанты и, как таковая, виделась с ней ежедневно. Она с готовностью (несомненно, с согласия мужа) стала доверенным лицом и посредницей между принцем Карлом и его невестой и весьма благосклонно относилась к предстоящему браку. Однако от этого до подозрения в любовной интрижке с Бекингемом слишком далеко! Впрочем, многие обратили внимание на то, что, уезжая из Испании, герцог не попрощался с графиней, что вполне справедливо было расценено как новое доказательство его неучтивости {224}.

Итак, в заключение мы можем отметить, что многие особенности поведения Бекингема в Испании, мягко говоря, не соответствовали обстоятельствам, даже если сочиненные его врагами скандальные истории и стоит воспринимать с изрядной долей скепсиса.

При этом все же было бы преувеличением считать его промахи причиной неудачи переговоров. Будь он даже образцом тактичности и сдержанности – каковым он, разумеется, не был, – трудно себе представить, каким образом это обстоятельство помогло бы смягчить испанских богословов, помочь разобраться в запутанной проблеме Пфальца или убедить папского нунция. Напротив, следует отдать должное Бекингему: задолго до Карла и короля Якова он понял, что переговоры с самого начала были опутаны неустранимой сетью лжи, умолчаний и уловок. Именно из-за того, что он загнал Оливареса в угол – используя малопривычные при дворе выражения, – тот стал впоследствии обвинять его в саботаже. Не Бекингем разрушил здание дипломатической договоренности. На деле само это здание было всего лишь карточным домиком.