Джойс Оутс - Ангел света

• Название: Ангел света
• Автор: Джойс Оутс
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-005706-7

Ангелы Света бьются о стены Тьмы?.. Или — юные души, еще не постигшие цинизма и подлости «взрослого» мира, пытаются добиться справедливости там, где ее нет и быть не может… В какой же миг Ангелы Света превратятся в Ангелов Смерти, а «святая месть» за погибшего — убитого? — честного человека станет диким, нелепым преступлением? В какой миг «Орест и Электра Америки» на собственной шкуре, как и положено Оресту и Электре, почувствуют, что свобода лежит по другую сторону не просто отчаяния, но — безумия и безнадежности?..

---

* * *

Было это на третий или четвертый год их супружества, после шумного, затянувшегося и совершенно чудесного ужина в Джорджтауне, куда Мори не хотелось ехать; Изабелла, считавшая, что она знает своего компанейского, трудолюбивого и слепо влюбленного мужа — насколько женщина вообще может знать мужчину, — вынуждена была, к своему огорчению, сказать себе, что она вовсе его не знает.

На ужине были неглупые, живые, хорошо информированные, умеющие выпить люди, не слишком, прямо скажем, высокого ранга, и в этой компании Изабелла, причесанная на французский манер — гладко, с тугим узлом, — сияя красотой в своем белом шелковом брючном костюме с глубоким вырезом, состязалась в остротах, колкостях и смелых анекдотах с самыми веселыми и бесшабашными гостями. Она рассказала длинную, закрученную и хоть и смешную, но в общем-то грустную историю о некоем X, высокопоставленном чиновнике госдепартамента, явно покатившемся под уклон и ставшем добычей вашингтонских сплетников; история эта пошла от журналистки Эстер Джексон, у которой в течение нескольких лет был роман с X, не слишком бережно хранившийся в тайне, и которая знала о бедняге самые невероятные вещи.

История имела огромный успех. Изабелла еще в школе овладела искусством рассказывать зло, остроумно, со знанием дела, а после замужества — с тех пор как она «заняла подобающее место», став популярной вашингтонской дамой, — она еще и отточила свое мастерство, напуская на себя эдакий забавно-наивный вид. Своим слегка вибрирующим голосом, прикрываясь красотой как щитом, она несла такое, чего, казалось, и сама не понимала, — в этом-то и состояла коварная сила ее воздействия. Хотя женщины не находили ее столь занятной, как мужчины, но и они смеялись вместе с мужчинами и потом рассказывали по всему городу, как миссис Хэллек всех очаровала. Она умела быть теплой — к отдельным людям, умела помалкивать и даже держаться скромно — в определенной компании. Это, видимо, было частью ее стратегии, хотя дамы этого пока еще не раскусили.

Мори вздумалось уехать с ужина в половине двенадцатого, что было уж очень рано, и Хэллеки несколько минут обсуждали, ехать ли ему домой в такси, а Изабелла останется еще на часок и потом вернется домой на машине; или же Мори поедет на машине, а Изабелла возьмет такси; или же — и это было наиболее вероятно — Изабеллу подвезет кто-нибудь из гостей? Там было немало одиноких мужчин — вдовцов, разведенных, разъехавшихся с женами, — которые охотно вызвались бы выполнить эту миссию. Однако в конце концов Изабелла и Мори решили ехать вместе.

По дороге домой она заметила, что муж сидит какой-то притихший, замкнутый и не склонен поддерживать разговор. Машину он вел менее ровно, чем обычно. И в профиль казался пожилым человеком — усталым, ушедшим в себя, даже слегка осуждающим. Его совсем измучила эта работа в Комиссии, подумала Изабелла: ведь он вынужден сидеть там по десять часов в день, а то и больше, или, несмотря на все еще скромное положение, он уже занимается весьма щекотливыми делами, главным образом потому, что возникли серьезные проблемы с одним из заместителей директора Комиссии, возглавляющим отдел Мори. А потом, ему претит — во всяком случае, не нравится — вашингтонская «светская круговерть», как он это упорно именует. «Но так уж устроена наша жизнь, — говорит, защищаясь, Изабелла, — в такой среде мы живем». Однако сегодня она соглашается, что вечер был не слишком выдающийся, двое или трое мужчин перепились, а дамы были даже скучнее обычного.

Только когда они стали укладываться спать, Изабелла поняла, что дело худо всерьез. Раздеваясь в гардеробной, она наблюдала за мужем в зеркало на двери — а дверь находилась в глубине спальни — и увидела, что он стоит неподвижно на ковре, полураздетый, сняв брюки с узловатых, коротких ног. Стоит в носках, в боксерских трусах и белой рубашке с расстегнутыми манжетами. Губы его шевелились, он еле заметно покачивал головой, словно препирался с кем-то.

— Мори!.. — шепотом окликнула его Изабелла. Но он не услышал.

В этой спальне, обставленной красивыми вещами — доставшимися в наследство от Хэллеков, подаренными под влиянием момента стариком Луисом, а французское кресло-качалку Изабелла сама купила на аукционе, — бедный Мори Хэллек выглядел человеком случайным, этакий гном, с мальчишеским, преждевременно изборожденным морщинами лицом, забредший в чужие владения. Он был грустный, слегка комичный, даже чуточку пугающий: Изабелла видела, как шевелятся его пальцы, и он, несомненно, разговаривал сам с собой. А ведь выпил с семи часов вечера всего два бокала, причем один бокал сухого белого вина.

Он сошел с ума, в панике подумала Изабелла. И в эту секунду ей вспомнились давно забытые слова матери: «Твой отец рехнулся… это с ними бывает… с мужчинами… накатывает и проходит… с ними нельзя жить… не повторяй моей ошибки…» — слова, слышанные Изабеллой, когда ей было лет шесть или семь; и странные слова Ника Мартенса, сказанные в больнице, где она лежала после рождения Оуэна, а Ник прилетел, чтобы поздравить счастливых родителей и стать крестным отцом младенца: «Если когда-нибудь что-то случится, Изабелла, я хочу сказать, если… если Мори когда — нибудь… Если между вами произойдет разлад… Если он когда-нибудь… Трудно такое говорить, но… в школе Бауэра, да и в колледже… случалось, он вел себя довольно странно… Он ведь по натуре эксцентричен, от природы он одинокий волк, и это, конечно, замечательно, что он сумел выбраться из своей скорлупы и женился, а теперь еще и стал отцом, и он так счастлив… это изменило всю его жизнь… но я не уверен, что он сможет изменить свой образ жизни… ты понимаешь, о чем я говорю, это не кажется тебе бессмыслицей? Или я только оскорбляю тебя?» «Оскорбляешь», — холодно произнесла Изабелла. И вот сейчас, когда Изабелла подошла к мужу в своей длинной шелковой ночной сорочке, с распущенными по плечам волосами, без туши на ресницах и без теней на веках, вообще без всякого грима, лишь с тонким слоем крема на лице, он поднял на нее глаза и долго смотрел — так, что ей стало не по себе. Он словно увидел привидение, и, хотя она и красавица или, во всяком случае, претендует на то, чтобы считаться красавицей, это она была здесь человеком случайным.

— Ты!.. — хриплым шепотом произнес он.

И прежде чем Изабелла успела хоть что-то сказать, прежде чем она успела спросить этого нелепого человечка, какого черта на него накатило, Мори Хэллек — уму непостижимо — принялся, заикаясь… рыдая… поносить… обвинять, и это было так неожиданно, что Изабелла стояла точно парализованная и в изумлении молча лишь смотрела на него. Ни разу прежде!.. Ни разу за все время их супружества!.. Чтобы такая злость! Такая брызжущая слюной ярость!

С губ его срывались бессвязные слова, а она была в таком ужасе, что даже не пыталась их осознать, и поток слов извергался и извергался — голос его дрожал, и руки тряслись, даже колени дрожали, и она вдруг вспомнила, как Ник не раз говорил ей: «Если он когда-нибудь сорвется с крючка», подразумевая под этим: «Немедленно вызывай меня», и вот она стояла, застыв, глядя на своего мужа, который обожал ее, такого глупого, и ребячливого, и одержимого любовью к ней, а слова сыпались ей на голову, и она не пыталась защищаться — да и как бы она могла? — даже не пыталась понять, что значат эти слова.

— Как ты могла… развлечения ради… только чтоб рассмешить этих идиотов… как ты могла изобрести такое… исказить… солгать… такая безответственность… жестокость… цинизм… придумать забавы ради… такое презрение к правде… это преступно… этому нет названия… несправедливо… преподнести такое дуракам, чтоб их потешить… да как же ты могла… и Ник туда же… я не могу с этим мириться… я не стану… такое высокомерие… такая мания величия… презрение… ехидство… полуправда и ложь… взять человека и распорядиться им как своей собственностью… устроить из его жизни фарс… а вся сложность жизни, личная биография… человечность… это невыносимо… и ты, и все эти люди… и Ник… я же пытался объяснить… пытался тебе сказать… вам обоим… такое полное пренебрежение… такое неуважение ко всем… такое презрение… не только к вашим жертвам, но и к слушателям… а истина… о том, какова истина… справедливость… равновесие… общность… закон… Да как же ты могла, ты, моя жена!..

Не сразу — собственно, только через неделю или дней через десять — позвонила Изабелла Нику в Бостон на службу и рассказала о том, как взорвался Мори. К тому времени ярость у Мори, естественно, прошла, он извинился, Изабелла всячески показывала, что все забыто.

— Я, конечно, знаю, что ты вовсе так не думал, — сказала она, успокаивая встревоженного мужа. — Я, конечно, знаю, что ты любишь меня.