Анатолий Марченко - Пограничники

• Название: Пограничники
• Автор: Анатолий Марченко
• Издательство: Издательство «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1977

Эта книга рассказывает о жизни выдающихся героев-пограничников, руководителей и организаторов наших славных пограничных войск. Краткие биографии героев подобраны так, что перед читателем проходит вся история погранвойск страны.

---

С Сергеем Ильичом ехал его помощник по комсомолу Яков Козачок, энергичный, неунывающий капитан, с которым они служили еще в Ленинграде. В августе сорок первого боевой комсорг из пограничного отряда полковника Донскова был ранен под станцией Хитола в бедро бронезажигательной пулей. В госпиталь ехать отказался, уговорив командование и врачей, что он «отлично вылечится» и в санчасти. Узнав об этом, Гусаров удивился: «Почему Козачка не отправили в тыл, ранение у него тяжелое?» — «Да он уже ходит», — доложил полковник, не хотевший отпускать хорошего политработника. «Тогда пусть явится ко мне в политотдел», — приказал Сергей Ильич, уверенный, что Козачок, прикованный раной к постели, приехать на Каляева, 19 не сможет. На следующее утро сам Гусаров поехал к Донскову, чей отряд был преобразован в стрелковую дивизию и стоял на передовых позициях. Оказалось, что старшего политрука в расположении части нет — уехал в Ленинград. Вечером Сергей Ильич возвратился в политотдел, и Коптев доложил, что его весь день дожидается Козачок…

Гордость за человека, сумевшего не только преодолеть выпавшие на него тяготы и мучения, но и убедившего всех, что он выздоровеет здесь, в условиях блокады, в санбате близ передовой, и на самом деле почти выздоровевшего, переполнила военкома Гусарова. Этот старший политрук, оказалось, автоматом отгонял медиков, хотевших все-таки отправить его на Большую землю.

— Пройди-ка от дверей строевым шагом! — строго сказал Сергей Ильич, и Козачок послушно заковылял к столу. Какой тут строевой шаг, когда человек идет на одном упорстве…

— Ну вот что, Яков Яковлевич, — решил военком, — в дивизии ты обуза. Оставайся в политотделе. Будешь лечиться. И работать инструктором. А оправишься окончательно, станешь моим помощником по комсомолу.

И вот теперь водитель, чертыхаясь, везет Гусарова и капитана Козачка по адовой грязи. Машина проползает в сутки по 20 километров, к тому ж часто выходит из строя. Раздосадованный такой черепашьей ездой, Сергей Ильич приказывает ехать за обочиной — там, возможно, есть мины, но зато нет такой грязи, которая задерживает выполнение им приказа командования. На подъезде к мосту через какую-то невидную речонку подорвалась впереди подвода. Когда они подъехали, помогать было уже некому. Противотанковая мина разнесла повозку, лошадь, пожилого ездового в клочья, в куски. Сняли шапки, постояли несколько минут…

Полдня Гусаров, уступая настойчивости Козачка, терпеливо позволял «козлу» тащиться по грязи, потом не выдержал:

— Товарищ водитель, езжайте по целине, так мы до самой победы не приедем в Ростов…

Ехали иззябшие, простуженные, но бодрые. Во-первых, потому что наши наступали. Война повернула вспять, на запад, и теперь уже ничто не могло остановить уверенного победного движения Красной Армии. А во-вторых, хорошее настроение всем поддерживал Сергей Ильич. Хотя и водитель, и комсомольский секретарь видели и понимали, что генерал не железный и ему, как и им, холодно, сыро, да, кроме того, он должен нервничать из-за непредвиденных дорожных задержек, ни разу они не почувствовали, что Сергей Ильич злится, раздражается, выказывает усталость…

Прежде всего он не позволял ни себе, ни им звать женщин «мамаша». «Хозяюшка, можно у вас переночевать?..» «Спасибо вам, хозяйка, за приют и за ласку…» В деликатности этой формы обращения Яков убедился после того, как одну женщину назвал «мамашей». В старом тулупе, рваном платке, разбитых рыжих сапогах, усталая, понурая, она на улице глянулась парню старухой. И только в доме, когда она пригласила их войти, разделась, засмеялась гусаровской шутке, капитан понял со стыдом, что перед ним его ровесница…

— Ее горе согнуло, — заметил потом Сергей Ильич. — Как ты, Яков Яковлевич, неосторожно с ней обошелся.

В ее доме с одной-единственной комнатой жило 17 душ — дети, женщины, старики и старухи, среди них несколько обожженных. Враг, отступая, сжег все дома, чудом уцелел среди деревенского пепелища этот дом у дороги. А тут еще ввалилось их трое.

Как ни ужасающе тесно было в доме, их радушно пригласили переночевать: еще бы — приехали свои, родные, советские, и даже генерал, это настоящий праздник!

Хозяйка согрела чай, в чугунке сварила мерзлую картошку. Военные достали консервы, сахар, хлеб. За столом все 20 человек уместиться не могли, и всех досыта накормить тоже оказалось невозможным, но Сергей Ильич всем нашел место: кому на лежанке, кому на полу, и все наличные припасы честно были разделены на всех едоков. А от кровати, предложенной ему, генерал отказался наотрез: пассажиры «козла» легли в углу на плащ-палатках, укрылись шинелями, на рассвете сердечно распростились с жителями, и Яков смущенно под одобрительным взглядом Сергея Ильича попросил прощения у женщины за давешнюю оплошность…

В Ростове, недавно освобожденном от фашистов, разбитом их бомбами и уличными боями, но по-особому красивом, даже Величественном, как и всякий не сдавшийся врагу город, долго не задержались, помчались на фронт.

Охрану фронтовых тылов бдительно и неустанно несли пограничники. То была напряженная, бессонная, опасная боевая работа. Она приходилась по душе Гусарову. Без нее он не мыслил в огневую военную пору своего существования. Одни пограничные отряды теперь реорганизованы в стрелковые полки и дивизии, они дерутся на Харьковском направлении, под Ленинградом, в Кавказских горах. Другие отряды, тоже ставшие полками, расставили свои комендатуры и заставы в ближних тылах фронтов, наступающих и стоящих в обороне. Здесь, на юге, всё в движении, в бурном неостановимом порыве на запад, на запад. А пограничники, придерживаясь давнего доброго правила, выработанного при охране государственных рубежей, несут службу на контрольно-пропускных пунктах, ходят в наряды, в разведывательные дозоры, высылают разведывательно-поисковые группы, устраивают засады на путях возможного движения вражеских диверсантов.

Из Ростова в Таганрог, потом в район Купянска, опять в Воронеж, затем в Брянск… Как моряки, ставшие морской пехотой, свято берегут свои бескозырки и надевают их перед атакой вместо пилоток или шапок, такие милые гусаровскому сердцу зеленые фуражки непременно даже в мороз носят пограничники. Фронтовики, жители освобожденных районов очень любят своих пограничников, оказывают всяческую помощь в вылавливании фашистской агентуры. Гитлеровцы, отступая, оставляют сеть своих агентов. Они маскируются под «выходцев из окружения», «бежавших из плена», «жен советских командиров», «оседают» во время движения фронта на запад; их забрасывают на парашютах в район штабов крупных армейских соединений, на узловые станции, к большим мостам, в города; в лесных массивах после выхода оттуда партизан оказываются не успевшие убраться группы фашистских солдат, власовцы, сбившиеся в бандитские шайки предатели из числа старост и полицаев, дезертиры, буржуазные националисты…

Возвратившись в Москву, генерал Гусаров получил назначение начальником войск по охране фронтового тыла действующей Красной Армии Южного фронта. «…Немцы драпают, — писал Сергей Ильич жене из Донбасса, — вы слушаете и смотрите салюты, а мы задыхаемся, так как при движении вперед количество работы по очистке тыла расширяется».

Сергея Ильича захватил тот подъем, который испытывали войска, рвущиеся на запад, к Днепру.

«Управлять в этом беспрерывном движении — дело нелегкое, и все ж у меня получается неплохо, чему я чрезвычайно рад».

Рад генерал Гусаров еще и потому, что, переведенный с политработы на командную должность, он успешно справляется с новой работой и по-прежнему на хорошем счету у командования фронта, у руководства пограничными войсками Союза.

И вдруг «генерал-майору Гусарову явиться в распоряжение начальника Главного управления пограничных войск». Сергей Ильич и боялся этого (хотелось довоевать, дойти до ненавистного Берлина), и желал тоже (ясно, что вызывали ради того, чтобы поручить ему где-то организацию охраны рубежа). Оказалось третье: довоевывать и восстанавливать границу будут другие, а он примет на Кавказе пограничный округ. Сергей Ильич дисциплинированно, по-солдатски ответил: «Слушаюсь!» — и надолго отбыл из Москвы.

Воротился туда лишь летом сорок восьмого начальником Политуправления пограничных войск СССР. Он понимал: этим назначением ему оказали огромное доверие, и, несмотря на приближающуюся грозную болезнь, он на своем последнем посту оставался до конца. С этой должности ушел в отставку. Она была, как у людей такого, как у Гусарова, идейного, нравственного, душевного склада, недолгой. Как и последняя его работа. Но в Политуправлении его уважали и любили все.

И помнят доныне!

Помнят, как много усилий затратил ради того, чтобы был восстановлен Музей обороны Ленинграда.

Помнят, как любил встречаться и беседовать с молодежью, радовался, что парни в пограничные войска теперь приходят почти сплошь со средним образованием. Говорил солдату-туркмену: «Так мы с тобой земляки. Я перед войной у вас служил, город Мары знаешь, на самом краю пустыни? Там однажды мальчишки-колхозники среди тюков хлопка обнаружили шпиона в полном снаряжении. Шел, да не дошел!..» — «Говорят, товарищ генерал, — отвечали Сергею Ильичу, — у вас половина страны земляки». — «В два раза больше! — серьезно замечал он. — В Москве родился, в Смоленске учился и работал. В Белоруссии, на Сахалине, в Даурии, на Кавказе служил, в Ленинграде и на Украине воевал. Да любого старого пограничника спросите — у него в каждой республике земляки…»