Питер Барбье - История кастратов

• Название: История кастратов
• Автор: Питер Барбье
• Издательство: Издательство Ивана Лимбаха
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: 5-89059-076-6

Предлагаемое авторитетное исследование рассматривает все аспекты жизни кастратов: их социальное происхождение, строгие правила обучения, их блестящие карьеры, но также и темные стороны существования певцов… Каково происхождение самого этого феномена? Почему нужно было делать мальчиков кастратами ради удовлетворения причудливых вкусов барочного общества, требовавшего, чтобы на сцене пели женскими голосами?

Превосходное описание одного из самых странных периодов в истории оперы воздает должное наиболее экстравагантной форме артистизма.

Патрик Барбье — профессор Западно-Католического университета в Анжере, специалист по истории оперы, автор биографии Фаринелли.

---

Путь к кастрации

Почти все певцы оказывались кастрированы в результате одного и того же развития событий. Сначала церковный регент или органист находил у мальчика не рядовые музыкальные способности и — с согласия родителей — приступал к его обучению, зачастую весьма примитивному, если только отец не брал издержки на себя. То был поворотный момент в жизни мальчика: если у него обнаруживались примечательные вокальные данные, это обычно приводило к немедленной ранней кастрации, так как музыка и карьера оказывались важнее любых моральных соображений. Правда, в таком случае следовало заручиться согласием родителей, что иногда бывало чистой формальностью, а иногда непреодолимым препятствием.

Типичным тому примером служит судьба юного Кафарелли. Гаэтано Маджорано (таково было его настоящее имя) родился в крестьянской семье в Битон-то, близ Барии{14}. Его необычайное влечение к музыке, и в частности к церковному пению, расходилось с намерениями отца, не видевшего для сына иного будущего, кроме работы на земле. Гаэтано был замечен музыкантом Кафаро, вскоре нашедшим у него многообещающие вокальные данные: маэстро постарался убедить родителей мальчика, что его кастрация пойдет на пользу всей семье, и преуспел — Гаэтано был кастрирован в Норчии{15} и вернулся в Бари, чтобы продолжить занятия с Кафаро. Учитель сделал всё возможное для развития голоса, позднее с течением лет уже не изменявшегося. Необычайная одаренность мальчика и его успехи побудили благородного и скромного Кафаро передать ученика лучшему из всех учителей, гениальному неаполитанцу Порпора. Позднее юноша, как и многие другие певцы, выказал первому учителю больше благодарности, чем отцу с матерью, и решил в его честь называться Кафарелли.

Эта история, сама по себе обычная, требует некоторых пояснений. Даже самых упрямых родителей можно было переубедить доводами куда более реальными, чем надежда на деньги и почести. Постепенно возник самый настоящий рынок, правила которого гарантировали семье кастрата долю в его будущих доходах. Архивные документы свидетельствуют, что в римском театре Балле такие гарантии давались родителям, еще только намеревавшимся извлечь прибыль из таланта своего отпрыска. Впрочем, не все родители были жадны до денег — некоторых куда больше привлекало, что судьба сына сложится благоприятнее, чем назначено его скромным происхождением.

Предполагалось, что кастрация производится над мальчиками не моложе семи лет и только над теми, кто сам того просит. Все это было удобным лицемерием. Шарль де Бросс пишет, что соблюдения подобных условий требовала полиция, «чтобы сделать свою терпимость чуть менее нетерпимой»2. Нетрудно вообразить, чего стоила просьба семи или восьмилетнего ребенка, побуждаемого родителями согласиться на операцию, физические и психологические последствия которой представить себе он был не в состоянии, — а с другой стороны, «психологически подготовленному» ребенку могла казаться весьма привлекательной блестящая театральная жизнь «полубогов», о чьих подвигах ему столько рассказали. Юный Антонио Банньери, воспитанный при французском дворе в начале царствования Людовика Четырнадцатого, буквально требовал, чтобы его кастрировали и так сохранили его замечательный голос, более того, он ухитрился самостоятельно (правда, с помощью родственника-хирурга) сговориться об операции. В один прекрасный день король узнал об этой истории, пришел в ярость и вызвал певца, чтобы выяснить, кто решился на подобное преступление. Банньери умолял не заставлять его выдавать имя, на что Людовик ответил: «Ты прав, иначе мне придется его повесить, потому что только так я поступлю с первым, кто дерзнет совершить подобное»3. Известно также, что Луиджи Маркези, страстно увлеченный музыкальными занятиями и поддерживаемый советами учителя, настойчиво и вопреки желанию родителей требовал, чтобы его кастрировали, и такая настойчивость оказалась обоснованной, ибо он стал одним из величайших певцов конца XVIII века.

Однако официальной просьбы мальчика и неофициальной просьбы родителей было недостаточно: очень немногие семьи признавались, что кастрировали сына, чтобы сделать из него певца, — у них, как правило, находился для кастрации еще какой-нибудь повод, позволявший не чувствовать себя слишком виноватыми ни перед собой, ни перед соседями, ни перед мальчиком, когда тот повзрослеет. Это было еще одно лицемерие — нуждаться в кастратах, использовать кастратов, но не нести ответственности за кастрацию. Медицинская необходимость служила извинением также и исполнителю операции, знавшему, что его могут отлучить от Церкви, если уличат в оскоплении без серьезного повода. А поводом в результате могло быть что угодно: природный изъян, падение с лошади, неудачный укус животного, неудачный удар кого-то из детей. Из некоторых замечаний взрослых кастратов, относившихся к родителям весьма неприязненно, ясно, что они в свое время не понимали, зачем им сделана операция, и вынуждены были довольствоваться обычными объяснениями старших, что это, мол, из-за болезни или из-за несчастного случая, а многие и того не знали, ибо совершенно теряли связь с родственниками, которые были далеко и с которыми они помногу лет не виделись.

Характерно в этом смысле поведение Доменико Мустафы, певшего в папской капелле в XIX веке и так никогда и не узнавшего, зачем его кастрировали. По официальной версии, в раннем детстве он остался один в поле, где свинья якобы очень сильно покусала его половые органы, но кое-кто, возможно кто-то родственников, уверял его, что операция оказалась необходима из-за их врожденной деформации. Как ни удобны оба объяснения, мы до сих пор сочувствуем Мустафе, зная, что всю жизнь он страдал из-за посещавших его время от времени сомнений: как и многие другие кастраты, он мучился вопросом, не собственной ли выгоды ради подвергнул его операции родной отец. Такие мысли приходили ему в голову все чаще, неизменно вызывая приступ ярости. Однажды, когда он сидел за столом с друзьями, кто-то из гостей бестактно упомянул о его физическом «несовершенстве», и Мустафа тут же схватил нож, воскликнув; «Если бы я наверное знал, что отец сам меня обкарнал, я бы прямо сейчас зарезал его вот этим самым ножом!».

Необходимость отыскивать юных кастратов по всей Италии приводила к неожиданным и забавным происшествиям. Такова, например, история пажа, служившего у французского поэта, композитора и лютниста Шарля д'Ассуси. Путешествуя по северу Италии, тот получил приглашение посетить мантуанского герцога Карла Третьего, покровителя искусств и большого меломана, и тогда-то сопровождавший его паж по имени Пьер-Валентен совершенно покорил герцога красотой своего голоса. Сам д'Ассуси признавал, что этот паж — «лжец, сорванец и выпивоха, но голос имеет несравненный». Итак, три месяца спустя Карл Третий послал своих людей забрать мальчика у хозяина и отправить в Венецию, чтобы там его кастрировали под надзором аббата Гримани-Калегри, бывшего — вместе с двумя своими братьями — содиректором театра св. Иоанна и Павла. Д'Ассуси изо всех сил старался заступиться за пажа, но тщетно. Снова они встретились лишь через шесть лет, в Неаполе, уже после смерти герцога. К тому времени Пьер-Валентен был переименован в Валентино и успел прославиться как певец по всей Италии, но успех ударил ему в голову: капризный и неблагодарный, он разорил бывшего хозяина, отняв у того остатки денег, и бежал, но являться во Францию более не решался.

О местах, где совершалась кастрация, много спорят и часто заблуждаются. Для начала следует отчетливо уяснить, что Неаполь, справедливо воспринимаемый как столица кастратов, вовсе не был, как предполагали иные путешественники, также и столицей кастрации. Древняя Партенопея могла создавать такую иллюзию просто потому, что содержала четыре самых больших «заповедника» кастратов — четыре консерватории. Известно, что мальчики прибывали туда из всех областей Италии совсем детьми, однако из этого вовсе не следует, что там их и кастрировали. Тогда действительно было принято привозить одаренного ребенка в неаполитанскую или иную известную школу на прослушивание к одному из ведущих хормейстеров, но тот бывал очень осторожен в приговоре, стараясь не высказываться о способностях мальчика чересчур восторженно или чересчур неодобрительно и определенно воздерживаясь рекомендовать кастрацию, — а после прослушивания родители и учителя возвращались вместе с мальчиком домой.

Вероятно, в Италии мальчика можно было кастрировать практически всюду, но чаще всего это делалось в Милане, Венеции, Болонье, Флоренции, Луке{16}, Норчии, Риме, Неаполе и Лечче{17}. Все эти места были хорошо известны, хотя операции проводились почти тайно и уж во всяком случае не рекламировались. Как пишет в самой цитируемой главе своей книги доктор Чарльз Берни, «путешествуя по Италии, я не раз пытался разузнать, в какой город лучше обратиться для кастрации будущего певца, но так и не сумел добиться точного и удовлетворительного ответа: из Милана меня посылали в Венецию, из Венеции в Болонью, в Болонье все отрицали и винили Флоренцию, во Флоренции ссылались на Рим, а в Риме на Неаполь… Итальянцы так стыдятся этого занятия, что каждая область взваливает вину на другую»*1. Вот одна из причин, почему кажется столь невероятным, чтобы какие-то заведения могли прямо на вывеске гордо объявлять всему свету, что, мол, «кастрируем дешево» или «здесь исправляют мальчиков».