Эстель Монбрен - Убийство в доме тетушки Леонии

• Название: Убийство в доме тетушки Леонии
• Автор: Эстель Монбрен
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Транзиткнига
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-034521-6, 5-9713-1339-8, 5-9578-3318-5, 985-13-5903-3

Таинственные «черные тетради» Марселя Пруста.

По воспоминаниям домоправительницы, великий писатель уничтожил их незадолго до смерти.

Истина?

Ложь?

Легенда?

Для обсуждения загадки «черных тетрадей» в маленьком музее — «доме тетушки Леонии» собираются члены Прустовской ассоциации. Потрясающее открытие, о котором собирается сообщить председательница ассоциации, должно стать ключом к тайне исчезнувших рукописей — однако, к несчастью, именно оно становится мотивом для жестокого УБИЙСТВА…

---

Неожиданно ее разбудил шорох листка бумаги, подсунутого под дверь. С пылающими щеками Жизель вскочила с кровати, подобрала маленький квадратик, белеющий в темноте, и прочла: «Сумка найдена. Приходите в семь вечера к миругренскому пруду. Альбер».

Было двадцать минут седьмого.

Нельзя терять ни секунды.

Глава 23

— Мадемуазель Дамбер ушла!

Хозяйка гостиницы «Старая мельница», занятая проверкой мест, заказанных на сегодняшний ужин, очень спокойно произнесла именно те слова, которые комиссар Фушру так боялся услышать:

— Она пошла прогуляться и просила меня передать вам, что вернется часам к восьми. Кажется, она торопилась.

— Во сколько она ушла?

— Около половины седьмого. — Ничто не могло поколебать ее спокойствия. — Сразу после господина Дефоржа. Ему позвонили из Парижа, и он оставил вам записку.

— Давайте ее сюда. — Жан-Пьер Фушру не скрывал нетерпения.

— Да вот она, — сказала хозяйка, неспешно извлекая конверт с печатью своего заведения из кучи самых разных писем.

Он судорожно разорвал конверт и начал читать, Лейла заглядывала ему через плечо.

«Господин комиссар, неотложные дела призывают меня в Париж. В течение вечера Вы можете связаться со мной в издательстве Мартен-Дюбуа по телефону 45-99-62-33. Извините, что не смог Вас дождаться. Филипп Дефорж».

Жан-Пьер Фушру устало провел рукой по лбу, от напряжения покрывшемуся мелкими морщинками, и приказал:

— Дайте нам ключ от комнаты мадемуазель Дамбер.

— Но, господин комиссар, она взяла его с собой, — запротестовала хозяйка. — Когда она вернется…

— У вас есть запасной? Отмычка? — спросил он таким тоном, что у хозяйки не осталось никаких сомнений, что это очень срочно.

— Да, у мужа есть отмычка…

— Найдите ее, быстро… Это вопрос жизни и смерти.

Несколько мгновений спустя Жан-Пьер Фушру и Лейла Джемани проникли в комнату Жизель. Они обратили внимание на скомканные простыни на кровати и маленький квадратик белой бумаги на письменном столе в стиле Луи-Филипп.

— Слава Богу! — пробормотал комиссар Фушру, а Лейла, прочтя послание, не отдавая себе отчета, выдохнула:

— Тот же почерк…

Она никогда не забудет того, что произошло потом. Жан-Пьер Фушру как сумасшедший бросился к машине, припаркованной перед входом в гостиницу, вырвал у нее из рук ключи — он не водил машину уже три года, сел за руль и, внезапно обретя автоматизм, который он считал утраченным навсегда, стартовал, рискуя сломать себе шею, в направлении миругренского пруда…

Часом раньше Жизель окольным путем отправилась на встречу, столь странно ей назначенную. Она спрашивала себя: как же все-таки удалось Альберу найти ее сумку и почему он выбрал столь уединенное место, чтоб ее вернуть?

О Миругрене шла дурная слава. В конце прошлого века молодая женщина странного нрава, Жюльетта Жуанвиль д’Артуа, затворницей жила там с глухонемым слугой, что вызвало тогда немало пересудов. Она использовала то, что осталось от доисторических дольменов, разбросанных по соседним полям, чтобы «украсить» снаружи стены своего дома, который она чванливо называла «мой Храм». Слухи о сатанинском культе, черных мессах и кровавых жертвоприношениях с тех пор закрепились за «Миругренской скалой», хотя ныне это жилище принадлежало уважаемой парижской семье, превратившей его в свой загородный дом. Пруд был на самом деле запрудой Луара, изящный деревянный мост соединял остров с сушей.

Было темно и холодно. Жизель брела, утопая в грязи, по дорожкам в рытвинах и ухабах, зигзагами пересекавшим этот «речной пейзаж». Рассказчик «В поисках утраченного времени» в одном из изгибов своей причудливой топографии обычно ассоциировал его с прогулкой «по направлению к Германтам». Окружающая сырость по прихоти памяти неосознанно перенесла ее в ту дождливую ночь, когда она бродила по набережным Сены, в тот черный день, когда она в последний раз видела Селима.

Они условились о встрече ближе к вечеру в кафе «Сара Бернар» на набережной. Словно актриса, она несколько раз прорепетировала, как сообщит ему новость. Она купила новое платье — тех цветов, которые он любил, надела линзы, делавшие взгляд ее синих глаз еще более темным, — сделала все, чтобы ему понравиться. Когда она сообщила Селиму, что беременна, его ответ причинил ей больше страданий, чем любые родовые схватки.

— От кого? — деловито поинтересовался он.

Прошло несколько секунд, прежде чем она нашла в себе силы произнести хоть слово. Кафе кружилось у нее перед глазами. Красные и зеленые пятна напитков на столах безнадежно перемешались. Она только спросила, не шутит ли он.

— Нет, — был сухой ответ. — Не шучу. Я не имею ни малейшего представления, как ты проводишь свои дни и большую часть ночей. Я не слежу за тобой.

Она объяснила, что ждет ребенка от него.

Из произнесенных им обтекаемых фраз явственно вытекало, что это ее личная проблема, но что, как честный человек, он готов взять на себя расходы по прерыванию беременности.

Она заплакала.

Решительным жестом Селим подозвал официанта, заплатил по счету и поднялся.

— Ты же не думаешь, в самом деле… — начал он.

Помотал головой, пожал плечами, будто заявляя о своем бессилии, и направился к двери.

Вокруг не осталось ничего, кроме множества разноцветных кругов — на зеленом кругу стола белый круг блюдца, а на нем осталась надорванная салфетка. На белом круге другого блюдца выделялось черное пятно чашки с кофейными разводами, а она склонилась над бледно-желтым кругом своего стакана с оставшимся на нем полумесяцем ярко-красной помады.

Потом всю ночь она бродила по мокрым набережным Сены, отвратительно пахнувшим грязью и тиной. Ей не пришлось делать страшный выбор: она упала — не нарочно, — потеряла ребенка и сама чуть не умерла. Тогда она никому ничего не сказала, но теперь придется обо всем рассказать Ивонне.

Не встретив ни единой живой души, в пять минут седьмого Жизель подошла к пригорку, на котором высился Миругрен. Несколько минут спустя она по мостику перешла через Луар и, напряженно всматриваясь в темноту, поискала глазами фигуру Альбера. В нос ударил тошнотворный запах стоячей воды с плавающими мертвыми корнями, останками водных растений и падалью. Она рискнула ступить на небольшую доску, служившую причалом, чтобы окинуть взглядом весь пруд. Звук раздвигаемых веток заставил ее резко обернуться к тропинке, ведущей к хижине садовника.

— Альбер? — неуверенным голосом позвала она.

Но тут же, остолбенев от неожиданности, узнала молча приближавшегося к ней человека.

— Вы?

И поняла, что происходит, только когда руки в перчатках — она никогда не подозревала в них подобной силы — толкнули ее в гниющую воду. Тяжелые сапоги и зимняя одежда сразу же потянули ее на дно пруда, покрытое толстым слоем ила. Шпильки, удерживавшие пучок, рассыпались, мерцая как падающие звезды. Пресная ледяная вода залила одновременно нос и рот, а распущенные волосы опутали ее подобно смертоносным водорослям. Чудовищный подводный мир с головастиками и водяными пауками сомкнулся над ее головой, как жидкая могила. «Когда опущусь на дно, надо оттолкнуться ногами, и тогда я всплыву», — попыталась она рассуждать насколько возможно здраво. Но она упала в воду так, что сначала коснулась песчаной мели правым плечом, и это ей помешало. С невероятными усилиями она изогнулась и умудрилась оттолкнуться от рыхлого дна обеими ногами. Она вынырнула, высунулась из пруда и наполнила легкие долгим спасительным глотком воздуха, прежде чем безжалостные руки снова погрузили ее голову под воду. Жизель яростно сопротивлялась, ударилась виском о гвоздь, торчащий из моста, пытаясь ухватиться за одну из свай, и даже умудрилась два раза подряд выпростать голову из воды, чтобы вдохнуть. Сквозь занавесь, образованную мокрыми волосами, она с ужасом узрела неумолимую решимость, сверкавшую в глазах склонившегося над ней палача. Филолог до гробовой доски, Жизель Дамбер не к месту вспомнила «Муху» Кэтрин Мэнсфилд[38] и поняла, что третьего раза уже не будет. Она утонет, как несчастное насекомое, которое вопреки его воле затолкали на дно чернильницы. И перед тем как погрузиться в черный водоворот смерти от удушья, она как будто услышала знакомый голос, выкрикивавший ее имя, далекое, как эхо.

Со страшным скрежетом шин, вдребезги разбившим ледяное безмолвие деревенской глуши, Жан-Пьер Фушру остановил машину на вершине склона, как раз напротив калитки Миругрена. Едва успев выключить мотор, он выскочил из машины, сделал два прыжка и растянулся на скошенной траве от невыносимой боли. Одна из железных скоб, удерживавших на месте его искусственное колено, не выдержала, и он, задыхаясь, остался лежать на мокрой и холодной земле, как сломанная кукла.