Альваро Кункейро - Записки музыканта

• Название: Записки музыканта
• Автор: Альваро Кункейро
• Издательство: Радуга
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1990
• ISBN: 5-05-002556-7

Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.

_{Художник Е. Шешенин}

---

Пока полковник говорил, он все время вытягивал шпагу и кидал ее обратно в ножны. Взял глиняную кружку, но в ней не осталось ни капли шва. С досады разбил ее о каменную голову аббата, украшавшую надгробие. Этот поступок как будто дал выход его гневу.

— А в Бретани, в Шато-Карадё, у меня оставалась невеста, дочь адмирала Эрки, помолвка уже состоялась и была провозглашена в церквах, свадьба назначена на день Святого Андрея, когда королевские войска вернутся на зимние квартиры в Эльзас. И я всей душой рвался в замок Карадё, чтобы исполнить брачное обещание, уж очень мне хотелось иметь сына, который унаследовал бы после моей смерти все мое неотчуждаемое недвижимое имущество в Байе. И накануне расстрела я вступил в союз с дьяволом. На земле он прикидывался смирным человеком по имени Измаэль Бутон и в ту пору пробирался из Польши в Ирландию, спасаясь от бубонной чумы, которая, по его словам, двигалась с востока на запад. Сошлись мы на том, что в один прекрасный день, уже после смерти, я окажусь в Бретани, а уж он устроит так, чтобы моя дама разделила со мной ложе, и через неделю придет за мной, чтобы подогреть меня там, в преисподней, в кухне самого Сатаны. Так оно все и случилось, Измаэль Бутон сдержал слово, и моя дама, Каталина д’Эрки, возликовав сердцем, когда я явился, открыла для меня ночью дверь своих покоев. Надо сказать, что по договору с чертом, будь то хоть сам Сатана или его помощник, зачатие не может совершиться естественным путем, а надо, чтобы нечистый собственноручно поместил семя куда следует. Наутро я встал пораньше, чтоб никто в замке меня не увидел, и моя Каталина, которая возымела ко мне такую же пылкую страсть, что и я питал к ней, пожелала подарить мне на память часы-луковицу с гербом рода Эрки и сунула эти часы туда, где, как она полагала, находился мой жилетный карман, но это оказалась дыра от пули, которая попала мне в грудь во время расстрела. Часы проскользнули сквозь дыру и брякнулись об пол, так как рана была сквозная. К тому времени уже рассвело, и Каталина разглядела, что в груди у меня одиннадцать пулевых ран, тут мне пришлось признаться, что я мертвец. Она упала без чувств, а я поспешил уйти восвояси, ибо в доме просыпались люди. Поехал к развилке на Монмюран, где была назначена встреча с Измаэлем Бутоном, и стал его ждать; прошла неделя, но он не явился, и я пребывал все в таком же положении: днем-нормальный человек, а с наступлением темноты — смердящий труп. Как-то ночью, в ветреную погоду, на перекрестке появился всадник и спросил, не я ли покойный полковник Куленкур де Байе, и, получив утвердительный ответ, сообщил, что Измаэль Бутон задержится на двенадцать лет и один день, потому что в Ливерпуле его схватили как фальшивомонетчика и отправили на королевскую каторгу, к ногам приковали чугунное ядро, на котором выбит крест, из-за чего бежать он не может, а я должен скитаться, пока Измаэль отбывает наказание, и он прислал мне записку, в которой подробно написал, что мне можно делать и чего нельзя во время моих скитаний. И вот путешествую с этой компанией, здесь я вроде бы за казначея: как истрачу луидор, в кошельке сам по себе появляется новый. И я очень рад и доволен тем, что Каталина д’Эрки в положенное время родила мальчика, которого все зовут незаконнорожденным из Шато-Карадё; как ему исполнится двенадцать лет, его возьмут пажом в королевский дворец, а моя тетка записала на него в Дворянской палате мою недвижимость в Байе, потому что в одно прекрасное утро я явился к ней и рассказал всю эту историю. Но вот что значит попасть в куплеты и на картинки: тетка моя все допытывалась, действительно ли я тот самый насильник Куленкур, никак не могла в это поверить, хоть ты ее самое насилуй!

V

— История, которую я расскажу, — начал, вставая, господин де Нанси, сухой и суетливый скелет, — была бы, возможно, в некоторых эпизодах не для ушей мадам де Сен-Васс, если б она была живая, но раз уж она покойница, то ее едва ли смутят некоторые не очень-то благопристойные подробности моего происхождения и юных лет жизни. Моя мать прибыла в Дижон из приюта при капуцинском монастыре Святого Максимиана в городе Боне, где она штопала и латала монашеские одежды, и после ряда любовных приключений попала в тайный веселый дом, его держал некий марсельский парикмахер в пристройке за мясной лавкой. Родился я неизвестно от кого, так как постоянных клиентов у матери не было; марсельский парикмахер считал, что отцом моим был какой-нибудь подручный кузнеца, но сама мать полагала, что понесла от старого кабатчика, который как-то раз посетил это самое заведение дождливым вечером и еще потерял капюшон от плаща; и вот мать утверждала, что с той ночи у нее начались головокружение и тошнота по вечерами и она поняла, что беременна. Будь кабатчик помоложе и пей он только вино, он наверняка не поверил бы слухам, которые приписывали ему незаконное отцовство, но он был сам не свой до водки и ликеров, и от этого раньше времени превратился, извините за выражение, в развалину, и жена его сбежала с драгунским сержантом из Меца, а оправдывалась она тем, что муж-де не исполнял супружеского долга…

— В Лорене эта причина считается уважительной, — заметил нотариус из Дорна. — С разрешения присутствующих я приведу цитату из римского права, которая гласит: «Nox plaena in hebdomada», что означает: «Не реже чем раз в неделю».

— А кабатчику, как я сказал, — продолжал лоренский палач, — лестно было, что он, прошу прощения, состряпал меня так запросто в тот осенний вечер, и он сказал: «Что ж, наверно, так оно и было». И даже признал, что у меня его волосы, такие же черные и густые, и я похож на его брата, господина де Нанси, который в ту пору уже девять лет исполнял должность городского палача в Лорене, и его там очень ценили за веселый нрав: как вздернет кого-нибудь на площади, так всегда с помоста помашет рукой знакомым или отпустит какую-нибудь любезность знатным дамам. Мать моя вскоре сошлась с одним немцем, который ездил по городам Бургундии, показывая волшебный фонарь, и укатила с ним, а меня отвела к кабатчику — да, я еще не сказал вам, что его звали Коле, а прозывали Котелком, — и он вырастал меня очень быстро, так как в рожок с молоком добавлял сладкого красного вина, а в кашу — мускателя; он снимал с меня штаны, ставил на бочонок безансонского ликера и орал: «Ну разве мой кукленыш не пистолеро?» Все весело подхватывали шутку, а Коле Котелок, выставляя мой срам на всеобщее обозрение, хотел этим показать, что не такой уж он каплун, как утверждала его бывшая жена, и я, мол, унаследовал от него внушительных размеров причиндалы: откуда возьмется у сына то, чего нет у отца? Отсюда ясно, что он, как я уже говорил, признавал меня своим незаконнорожденным сыном.

Господин де Нанси взял из табакерки щепоть табаку, но никому другому на этот раз не предложил — то ли слишком мало осталось, то ли он был увлечен своими воспоминаниями, — в три приема заправил понюшку в нос и, вынув платок, стал дожидаться чиха. Прочихался всласть, не спеша и отерся платком, проведя им заодно и по черепу, будто его пот прошиб: мертвому нелегко отделаться от обретенных при жизни привычек.

— Я так думаю, мне шел уже восемнадцатый год, я вырос стройным и пригожим парнем, когда в одно прекрасное утро в кабачок заявился гость, на вид — важный господин, приехал он в почтовом дилижансе из Лиона с двумя слугами и представился как преемник моего лоренского дяди, брата моего отца Коле, которого причетник женского монастыря ордена Святой Клары велел мне считать законным отцом. Новый господин де Нанси привез моему отцу Коле серебряные часы, трость со шпагой внутри и с гравюрой на набалдашнике, там были изображены различные узлы, применявшиеся на королевских виселицах, очень тонкой работы гравюра, она сослужила добрую службу моему дядюшке (его я, стало быть, тоже должен был считать законным) и помогла ему заполучить почетную должность палача; часы, трость да еще пес по кличке Мистер и дюжина фламандских фунтов, одолженных у некой графини, которая получала их почтовым переводом из Пондишери (это такой город в Индии), — вот и все свободное от обложения налогом имущество, оставшееся от моего дяди. Хозяин кабачка пустил слезу — как тут не оплакать смерть близкого родственника, занимавшего к тому же такое высокое положение, — и не стал препятствовать тому, чтобы я отправился с новым господином Де Нанси в Лорену, во-первых, потому, что дядиному преемнику надо было находиться поближе к графине, которая ждала новых переводов из Пондишери, а во-вторых, потому, что господин палач, человек с понятием, брал меня в ученики и назначал соответствующее вознагражденье. И вскоре настали для меня блаженные дни, ибо мой новый хозяин большую часть времени проводил за чтением «Жиль Блаза»[22] и за вязаньем чулок, которые получались у него ровно по мерке, а он еще вывязывал на них цветочки и птичек; но в скором времени стали судить всяких там отравителей, и работы прибавилось, так что я освоил ремесло без особого труда и с самого начала вызывал одобрение публики непринужденностью, с какой держался на помосте, да еще я придумал способ поднимать бамбуковой палкой щеколду затвора на колодках осужденного, глядя в небо и не нагибаясь, а палку эту подарила мне та самая графиня, что ждала переводов из-за моря. Мой хозяин немного меня осадил, сказав, что я обезумел от тщеславия. А я все чаще захаживал в дом графини, у которой были фламандские фунты, и она, видя, что я освоил все изображенные на набалдашнике дядиной трости узлы и придумал еще свои, мне одному ведомые, просила, чтобы я помогал ей завязывать тесемки на нижнем белье, ну, там на нижней юбке, корсете, лифе и так далее — в общем, на всем, что надевается под платье и закрепляется с помощью тесемок или лент; таким образом, меня звали одевать графиню, а она была полная, пышногрудая, с белой кожей и очень боялась щекотки; быстро научившись одевать графиню, я со временем научился и раздевать ее, и по вечерам ей приходилось посылать за мной, потому что завязанные мною узлы никто другой развязать уже не мог. А вскоре господин де Нанси стал сильно кашлять, слег, стали его одолевать одышка да мокрота. Когда же он умер, меня без промедления назначили его преемником. Выйдя из Палаты, где мне вручили соответствующие грамоты, я возблагодарил Бога за то, что так быстро и без особого труд стал человеком полезным и уважаемым.