Альваро Кункейро - Записки музыканта

• Название: Записки музыканта
• Автор: Альваро Кункейро
• Издательство: Радуга
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1990
• ISBN: 5-05-002556-7

Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.

_{Художник Е. Шешенин}

---

IV

Незаметно подкрались сумерки. Усопший из Кельвана дремал, и мадам де Сен-Васс накинула на него плед. Музыкант изрядно проголодался, да и горло у него пересохло: меж тем проехали рысью мимо таверны в Клуземеле, над дверью которой висела виноградная ветка-знак того, что готов молодой сидр; такую же ветку музыкант увидел и над дверью трактира в Ле-Пьё, воспетого местными охотниками. Там садишься за мраморный столик, к тебе подходит одна из младших дочек хозяина и из кувшина цветного стекла наливает в стакан сидра, подобного кипящему золоту, а девушки эти и летом, и зимой выходят к гостям в полотняных блузках с короткими рукавами. Музыкант сглотнул слюну. Вскоре после Ле-Пьё свернули с большой дороги и поехали проселком по полю. Неразговорчивый народ эти мертвецы, ехали час за часом, и никто не проронил ни слова.

— А когда мне можно будет поспать? — осмелился спросить музыкант, обращаясь по-прежнему к Куленкуру.

— Я признаю, — ответил скелет в военном мундире, — что мы обошлись с вами не так любезно, как вы того заслуживаете; даже когда вы час тому назад так искусно усладили наш слух торжественными звуками похоронного марша, мы вам не поаплодировали; но, как я полагаю, это потому лишь, что каждый из нас денно и нощно думает о той минуте, когда найдет упокоение в могиле, ведь через три года мы все здесь присутствующие разом отойдем в землю, и вам, наверно, приятно будет узнать об этом. Какой сладкой музыкой будет для меня перестук комьев земли о крышку орехового гроба, который дожидается меня на кладбище в Байе! И еще я должен рассказать вам о том, что мы, будучи мертвецами, не можем развести огонь в очаге или войти в дом, где он горит, не можем также есть пшеничный хлеб и пищу, содержащую соль или оливковое масло, не можем пить вино. А сейчас мы направляемся в развалины монастыря Святого Евлампия, там в бывшей кухне, где монахи готовили себе пищу, Мамер хранит бочонок двойного мартовского пива и сдобренный перцем окорок, который мы заказали обжарить в Динане, перед тем как отправились в это путешествие. Надо также предупредить вас, что с наступлением ночи мы часов на шесть возвращаемся в наше естественное состояние, то есть обращаемся в скелеты. Даже обрамленная шелком грудь мадам де Сен-Васс, эта белая камелия, влекущая к себе взоры всех на свете мужчин, обращается в мелкий прах, источающий аромат любви! Мы все — скелеты, за исключением Ги Черт Побери — у него кости сгорели на костре, и он к ночи превращается в голубоватый огонек — это все, что от него осталось.

— Да вот он! — воскликнула мадам де Сен-Васс, голос которой стал громче и доносился словно из глубокой пещеры. — Вы только взгляните: прямо-таки Венера, сияющая над вершинами гор! Никогда я не устану любоваться тобой, Ги!

И в самом деле: на полке над передним сиденьем рядом с корзиной доктора Сабата сияла маленькая голубая звездочка, похожая на Венеру (наш музыкант тоже любил смотреть на эту планету, когда она восходила над холмами Рошфора и Плёрмеля): огонек мерцал точь-в-точь как Венера и так же отливал серебром. При свете его музыкант сумел разглядеть, что все его спутники превратились в пожелтевшие, покрытые могильным прахом скелеты. Парик на голом черепе мадам де Сен-Васс подпрыгивал при каждом толчке — карета катилась по дороге, по которой давным-давно уже никто не ездил. Но тем не менее палач из Лорены продолжал нюхать табак и потчевать им спутников. Усопший из Кельвана проснулся. Так как он умер лишь накануне, на его костях была еще вся его плоть, но побелевшая и уже с легким душком.

— Поначалу я не мог выносить собственного запаха, — сказал нотариус из Дорна, — и я очень благодарен покойному кавалеру из Комбура, который своевременно привез меня сюда, на кернаскледенское кладбище, и на ночь поместил в яму, откуда раньше добывали известь. Из нее я вышел чистым от гнили и, проходя мимо сада возле дома приходского священника, сорвал с куста розу и пожевал ее лепестки, чтоб отбить последние остатки дурного запаха, который исходил от моей грешной плоти и дурманил голову.

Доктор Сабат взял у господина де Нанси щепоть табаку и усмехнулся.

— Господин музыкант, — сказал господин де Нанси, — как поужинаете, можете устроиться на ночлег в большом ларе, в котором когда-то монахи хранили хлеб. Но возможно, вы предпочтете остаться в нашем кругу, чтобы послушать историю каждого из нас, а усопший из Кельвана тем временем будет очищаться от грешной плоти в известковой яме.

Первый страх у музыканта прошел, и теперь его терзала лишь мысль о том, что он никак не может известить мадам Клементину, попросить, чтобы она оставила на треножнике поближе к огню кастрюльку с супом из зелени и яйцо в мешочек; беспокоило его и то, что нет рассыльного, с которым можно было бы отправить записку настоятелю церкви, извиниться за свое отсутствие на хорах, объяснив это тем, что его похитила и увезла с собой компания с того света. Вдали показались огоньки, судя по времени и ходу кареты — огни города Кернаскледена.

— Рассказывать наши истории, — сказал скорей для себя, чем для музыканта, полковник Куленкур, — рассказывать их друг другу, а также всякому встречному и поперечному, и так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, — разве это не суровое наказание?

— А вот мне трудней всего рассказывать о том, как реннский палач надевал на меня петлю. Веревка была грубая и жесткая, из испанского дрока, какие плетут в Таррагоне. Он слишком затянул петлю, перед тем как надеть мне на шею, голова не пролезала, и пришлось ему немного ее отпустить, но все равно веревка оцарапала мне все лицо. Я, уже наполовину задушенный, сказал ему: «Полегче, братец, я ведь тоже христианин!»

— А что он на это ответил? — поинтересовался музыкант.

— Да ничего. Поплевал на руки и затянул петлю как следует.

— Легкий хлеб у тамошних палачей! — заметил господин де Нанси. — А вот у нас, в Лорене, полагается приготовить петлю так, чтоб можно было накинуть ее на шею осужденному легко и свободно, точно лассо.

— Там действуют папские законы, — пояснил все знающий нотариус из Дорна. — Недаром записано: «Lotharingia reget lege romana»[11].

Лаяли пастушьи собаки. Мамер Хромой пощелкивал кнутом. Теперь карета катилась среди жнивья. Вот и развалины монастыря Святого Евлампия. Когда карета наконец остановилась в одном из внутренних двориков, в ночной тиши трижды прокричала сова.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ИСТОРИИ

I

Глиняная кружка ходила из рук в руки, от уст к устам. Господин музыкант собирался с духом, чтобы заставить себя приложиться губами к кружке, из которой пили мертвецы; доктор Сабат нарезал окорок длинным гасконским ножом — и делал это с большим искусством. Окорок так был наперчен, что нельзя было заметить даже отсутствие соли. Мертвецы жевали не спеша, в молчании, одни стоя, другие — сидя на каменных плитах, мадам де Сен-Васс сидела, завернувшись в пушистую пеструю шаль, извлеченную из корзины господина де Нанси. Когда музыкант решился наконец пригубить пива из кружки, послышались чьи-то тяжелые шаги.

— Господин кавалер, к нам прибыл капитан из Комбура. Надеюсь, известь не повредит вашему пищеварению, — сказал доктор Сабат, обращаясь к усопшему из Кельвана.

Шагая вразвалку, вошел еще один скелет с волочившейся по земле длинной шпагой, на левом плече у него сидел птичий скелет. Мамер поднял фонарь, при свете которого они вкушали трапезу, и музыкант с удивлением увидел, что этот господин, капитан из Комбура, носит синие и желтые цвета Наваррского кавалерийского полка, где он сам мог бы служить, если бы судьба не распорядилась им иначе.

— Где тот смельчак, который отважился убить собственного демона? — спросил капитан, посмеиваясь.

Птичий скелет слетел с его плеча, словно у него были перья на крыльях, и сел на колени мадам де Сен-Васс.

— Я здесь, капитан, и меня сразу можно узнать, потому что я здесь единственный, с кого еще не сошла грешная плоть.

— А кто такой вон тот, что смахивает на церковного служку?

— Это живой человек, господин капитан, а с нами едет из-за того, что я упомянул его в завещании. Зовут его де Крозон, он музыкант из Понтиви, играет на бомбардине в церкви — как видите, он сидит на футляре, в котором носит свой инструмент.

— Знавал я одного де Крозона, любителя совать нос не в свое дело, а было это в те времена, когда меня выбили из седла у замка в Жослене. Но вы, конечно, не тот де Крозон, о котором я говорю, тот был крив на левый глаз.

— Это был мой отец, — пролепетал музыкант.

Капитан Наваррского полка пристально и сурово посмотрел на музыканта, держа руку на эфесе шпаги, но очень скоро гнев его прошел, и он снова расхохотался:

— Уж лучше б вам быть просто сукиным сыном!

Все рассмеялись. Летающий птичий скелет, как рассказали потом музыканту, принадлежал ручному ворону капитана из Комбура, его убили и похоронили вместе с хозяином у Жосленского замка. Мадам де Сен-Васс стала кормить ворона, отщипывая для него кусочки ветчины, и он охотно брал их с ладони красавицы. Капитан прибыл так поспешно затем, чтобы поместить усопшего из Кельвана в хорошую известковую яму, пока он не начал смердеть. Новопреставленный и капитан из Комбура распрощались и покинули компанию на несколько часов; после их ухода кружку с пивом дважды пустили по кругу, чтобы прикончить бочонок. Ворон остался дремать на коленях мадам де Сен-Васс, Мамер Хромой повесил фонарь на руку статуи Святого Евлампия, святой стоял на пьедестале посреди портика и внимательно смотрел на ночных гостей. Увидев святого так близко, музыкант обрадовался и почти совсем успокоился, однако на всякий случай, сославшись на сквозняк, пересел к самому подножию статуи, облокотился на босую ступню святого и подпер голову рукой. Нащупал на каменном постаменте какую-то надпись, почти стертую временем и непогодой, и стал водить по ней пальцами, словно хотел на ощупь разобрать буквы и слова, при этом ему казалось, что он вроде бы читает святую молитву.