Сергей Гомонов - Изгнанник вечности, полная версия

• Название: Изгнанник вечности, полная версия
• Автор: Сергей Гомонов
• Жанр: Научная Фантастика

Фраза-лидер:

«Сам себе и враг, и бог»…

Там, любознательный Путник, обнаружишь ты мир, полный всесильной магии, а также необычных явлений и знаний, носителями которых являются «бессмертные». Там люди при встрече говорили друг другу: «Да не иссякнет солнце в сердце твоем», а прощаясь: «Пусть о тебе думают только хорошее». Там «человек человеку — волк» (читай — друг), но может оказаться и так, что «человек человеку — человек». Не в лучшем смысле этого слова…

И когда человек явил свои пагубные стороны, позволил проявиться лжи, зависти, алчности, мелочности, ревности и беззаконию, явились в наш мир беды… Человек все-таки победил магию: он ее лишился…

Это история о том, как погибал Оритан. О том, как ори тяжело и скорбно искали себе новый дом взамен той ледяной пустыне, в которую превращалась их Колыбель. О том, как они любили и ненавидели, сражались за жизнь и погибали, побеждали и проигрывали.

Они стояли у истоков. Они сотворили наш нынешний мир. Они достойны того, чтобы мы, их потомки, знали о них.

На фоне быстрого угасания двух могущественных миров прошлого — Оритана и Ариноры — на Земле разворачиваются события, связанные с судьбой тринадцатого ученика целителя. Учитель всеми силами старается помочь тому вспомнить и осознать самое себя. Но слишком большое сопротивление со стороны объективной реальности лишь усугубляет ошибки Падшего Ала — того самого тринадцатого ученика, душа которого, однажды расколовшись, воплотилась сразу в трех телах.

Такая же беда произошла и с его попутчицей: отныне она воплощена в двух женщинах, которые… до смерти ненавидят друг друга, и речи о примирении не может и быть!

И остается лишь выяснить: в ком же из воплощений тринадцатого ученика затаился Минотавр — страж лабиринта, попасть в который можно лишь после жуткого испытания?!

КНИГА ПРЕДВАРЯЮЩАЯ ЦИКЛ

Приключения героев продолжатся в наше время в романе

«Душехранитель»

---

— А мы-то думали, что у них там дремучий упадок! — услышав их рассказ по прилете, посмеивались остальные.

Учителю было не до смеха. Он понимал, какая опасность будет угрожать всем вокруг, в том числе Тепманоре, если при общественном строе государства Ин орэмашины и прочую — в том числе военную — технику начнут выпускать в промышленных масштабах. И кто его знает, Ала, скольких еще союзников он приобрел в своих поездках за океан… И Сетен, и Фирэ хорошо помнили горящие волчьи глаза «братишки», когда окровавленное острие меча выскочило из спины струсившего подростка.

— Скоро Восход Саэто, — сказал Учитель, присаживаясь прямо на песок возле Фирэ, который играл со своим барсом.

Соскучившаяся зверюга утробно урчала, но не со злости, а от удовольствия. Казалось, она дерет и кусает руки хозяина, а на самом деле на загорелой коже его оставались лишь едва заметные следы — поверх тех уродливых рубцов, которые ему подарила на память рыжая кошка из Виэлоро одиннадцать лет назад.

— Да, — ответил Фирэ. — И рождение Коорэ.

— В самом деле! Что ж, приурочим наш визит к этим знаменательным событиям? — усмехнулся Тессетен, произнося фразу каким-то неестественным, словно раздвоенным голосом; второй в дуэте была женщина.

* * *

Колесница с грохотом промчалась мимо склонившегося перед правителем караула. Еще вчера Ал прибыл из поселения Оганги, которое навестил после плавания за океан, а сегодня уже успел съездить в Модисс. Измученные жарою гайны храпели и громко фыркали, роняя с боков кровавую пену.

На подножку вспрыгнул начальник стражи и торопливо сообщил Алу, что в город заявились бродячие музыканты.

— А почему я должен это знать? — почти удивился тот.

Совсем у этих гвардейцев мозги сварились на солнце, если они считают нужным донимать его подобными докладами…

— Простите, атме Ал, но там, с ними, явился и господин Тессетен… — подбираясь, будто перед прыжком, и чуть вжимая голову в плечи, объяснил стражник.

Ал едва не вздрогнул. Сдержался. Вот чего он меньше всего ожидал услышать еще раз в своей жизни, так это имя бывшего друга.

Повелев изменить привычный маршрут, Ал погрузился в раздумья — он привык к болтанке, она не сбивала его с мыслей, — а возница снова хлестнул гайн кнутом.

На главной площади, зажатой между храмами Двух Попутчиков и Тринадцати Учеников, было многолюдно, как по праздникам. Музыкантов окружили плотным кольцом. Зеваки висли даже на деревьях, фонарных столбах и статуях. Самые отчаянные — Ал нисколько не сомневался — могли бы забраться и на крыши храмов, но их туда не пускали.

Бродяги исполняли что-то бесшабашно веселое, заставляя зрителей приплясывать и подпевать. Игривый мотив скакал по улицам города, скликая публику лучше любого глашатая. Ал разглядел среди музыкантов сразу двоих северян, и оба они даже отдаленно не походили на Сетена. Может, страже померещилось чего? Мало ли какие галлюцинации порождает жара, а сегодня пекло стояло невыносимое — давно в саванне не было ливня!

Один из аринорцев пел почти басом, и от звука его мощного голоса вспархивали с крыш перепуганные птицы.

Ал поискал глазами. Не могло такое событие не долететь до дворца Тизэ, и жена наверняка уже где-то здесь. Ну точно: вон она, присела на перила лестницы, ведущей к большому фонтану, а рядом с ней — ее прислужница-дикарка. Танрэй уж и забыла, что он вот-вот приедет из Модисса.

Заметив мужа, она стала спускаться к его колеснице, за нею засеменила ее служанка, но Ал снова отвернулся на песельников, поскольку музыка вдруг оборвалась. Тогда правитель решил подойти поближе, и толпа с трепетом распахнулась перед ним. Послышались вскрики и стоны придавленных, но никто не оглядывался, все восторженно кланялись атме Алу и присоединившейся к нему Танрэй.

И только тогда, когда подошли они вплотную, Ал увидел Тессетена. Оказалось, что вместе с приемным сыном, похожим в своей бесформенной черной хламиде на ворона, мрачного, нахохлившегося ворона, они сидят прямо на земле возле чехлов от музыкальных инструментов и нехитрого скарба, который свалили прямо в кучу на мостовой.

— Оу! Братишка! — вскричал тот, вскакивая и криво улыбаясь из-под засаленных косм, все таких же длинных, как и десять лет назад: Сетен себе не изменил, разве только в былые времена он ухаживал за ними по-человечески, а теперь возиться с этими патлами ему было негде и незачем.

Экономист выглядел как пугало — весь в жутком рванье, заросший, с забинтованной ногой, на костыле — что не мешало ему вести себя с прежней развязностью и передвигаться вполне шустро, хотя и хромая. Кто бы мог подумать, что этот заносчивый, как целая армия северян в одном лице, и настырный парень позволит себе настолько опуститься? И не только опуститься, но и показаться таким на глаза старым знакомым? Ал едва не поморщился. Даже он, не будучи таким высокомерным, как бывший приятель, и то постарался бы избежать подобного позора. Видимо, они забрели сюда наугад, а теперь уже поздно отступать, да и не в характере этого аринорца идти на попятную, даже когда впереди ждет верное поражение. Уж Ал-то хорошо помнил эту особенность Тессетена, приобретенную в драках с соседскими мальчишками еще на Оритане!

Если ты, дружок, в тюрьму попал
И три года солнца не видал…

Да и голос у него остался прежним. Казалось, это поет двадцатилетний юноша, таким чистым был его тенор. Но то, что он начал распевать, нагло поглядывая в глаза Алу…

Сетен дразнил его. Он нарочно останавливал песню, не допевая слово или даже целую строчку в том месте, где в безобидных куплетах о том, что в жизни будет все прекрасно, какие-то сильно остроумные шутники подставили другие фразы. Тем самым они превратили песенку в опасную пародию с ярко выраженным политическим подтекстом. И этот бродяга сейчас нагло исполнял ее, не сводя смеющихся глаз с Ала, останавливая в особенно острых местах — и тогда вместо него строчку заканчивала музыка, так искусно извлекаемая из целого оркестра инструментов, что слова эти буквально слышались в аккордах. Не перейдя границ дозволенного, Сетен допел ее до конца.

Толпа быстро поредела. Еще не закончились куплеты, а на площади не было уже никого, кроме солдат, Ала с Танрэй и Хэттой и пришлых бродяг. Ал тихо распорядился, чтобы нищих накормили и позволили им вымыться. Пока он говорил это на ухо стражнику, взгляд жены сделался настороженным — она ведь не слышала, какой приказ он отдает гвардейцу. Это была небольшая месть ей за издевку ее ненаглядного Сетена. Улыбнувшись про себя, Ал специально подпустил грозности в выражение лица. Танрэй даже слегка побледнела, глупая, а вот Сетен всё разгадал и только качнул головой, показывая, что они теперь квиты.

— Домой, — подсадив жену в колесницу и запрыгивая следом сам, распорядился Ал.

Колесница умчала их к Тизскому дворцу. Наверное, подумалось правителю, я в последний раз вот так еду вместе с Танрэй по этому городу, в одной повозке…

Терпела она недолго. Он еще не успел толком просмотреть первый десяток заваливавших его стол документов, как жена потребовала встречи и ворвалась на его половину.

Увы, но к этому времени Ал уже понял, что Сетен шел сюда целенаправленно, откуда-то узнав, чья эта страна и в каком именно городе живет попутчица. Приятеля хватило на целых десять лет — вечность для разлученных людей, которым на роду написано быть вместе! Но вопреки всему зов попутчицы вернул его обратно. Паском все объяснил и ни в чем не ошибся, разве только не предсказал точного времени, когда это произойдет.

Тессетен пришел за Танрэй, и впервые за все эти годы в груди Ала ощутимо шевельнулись тоска и сожаление. Но пусть будет так, как идет. Этот черновик жизни им уже не исправить.

Видимо, ни при каких обстоятельствах нельзя разуму утверждаться в той истине, что жизнь «куарт» — это очень и очень длинная эстафета во времени, изредка прерываемая отдыхом на период очередной смерти. Ибо, утвердившись, мозг утрачивает необходимый трепет перед физической гибелью, уважение к величию и серьезности Той, что последней заглядывает в глаза. И человек перестает жить — он играет в жизнь, играет с жизнью, одинаково безразличный к ней и к тому, что будет после нее. Но самое страшное, что в точности так же он начинает относиться и к жизням других, его мировоззрения, может быть, и не разделяющих: всегда можно переиграть на другой лад, зачем драматизировать сущую безделицу?

Такие знания нельзя получать тому, кто не готов. А он, воплощение рассудка, не был готов — и получил их от собственного Учителя! Вот незадача-то!

Прикрыв глаза рукой, Ал тихо засмеялся, а когда отнял ладонь, увидел перед собой Танрэй. Как забавна она была, свято полагая, будто он ничего не знает, не видит и даже не догадывается! Обвинить разум в такой недальновидности — как же это недальновидно!