Николай Лесков - Заячий ремиз (Наблюдения, опыты и приключения Оноприя Перегуда из Перегудов)

• Название: Заячий ремиз (Наблюдения, опыты и приключения Оноприя Перегуда из Перегудов)
• Автор: Николай Лесков
• Жанр: Русская классическая проза

---

Он вдруг надулся, сделал угрюмую позу рожи и ушел быстро, шевеля спицами своего вязанья.

Теперь это был настоящий сумасшедший, словам которого не всякий согласился бы верить, но любитель правды и добра должен с сожалением смотреть, как отходит этот дух, обремененный надетыми на него телесными болванами. Он хочет осчастливить своим "животным благоволением" весь мир, а сила вещей позволяет ему только вязать чулки для товарищей неволи.

ЭПИЛОГ

Оноприй Опанасович Перегуд почил великолепно и оставил по себе память в сумасшедшем доме. Отшел он отсюда в неведомый путь, исполненный лет и доброго желания совершить "всякое животное благоволение".

Последние дни своего пребывания на земле Перегуд испытал высокое счастие верить в возможность лучшей жизни в этой юдоли смерти. Сам он ослаб, как кузнечик, доживший до осени, и давно был готов оторваться от стебля, как созревшая ягода; он еще Думал об открытиях, с которых должно начаться "обновление угасающего ума".

Неустанно вязавши чулки, Перегуд додумался, что "надо изобресть печатание мыслей", Гутенбергово изобретение печатания на бумаге он признавал ничтожным, ибо оно не может бороться с запрещениями. Настоящее изобретение будет то, которому ничто не может помешать светить на весь мир. Печатать надо не на тряпке и не на папирусе, а также и не на телячьей и не на ослиной коже... Убивать животных не будут... Каждое утро, прежде чем заалеет заря в этот час, когда точат убийственный нож, чтобы, "сняв плуга ярмо, зарезать им пахаря", Перегуд видит, как несется на облаках тень Овидия и запрещает людям "пожирать своих кормильцев", а люди не слышат и не видят. Перегуд хочет, чтобы все это видели и слышали это и многое другое и чтобы все ужаснулись того, что они делают, и поняли бы то, что им надо делать. Тогда жить и умирать не будет так страшно, как нынче!.. Он все напечатает прямо по небу!.. Это очень просто. Надо только узнать: отчего блистает свет и как огустевает тьма...

Перегуд покидал чулок и рисовал и вырезывал из бумаги - огромные глаголицкие буквы: он будет ими отражать прямо на небо то, про что восшумит глас, вопиющий в пустыне: "Готовьте путь! Готовьте путь!" Уж слышен росный дух, и как только держащий состав вод отворит бездну, тогда сейчас твердый лед станет жидкой влагою и освежает все естество и деревья дубравные, и возгремит божие страшное великолепие!

И вот раз после жаркого дня, который, по обычаю, на рассвете предварила Перегуду Овидиева тень, стали сбираться тучи с разных сторон и столкнулись на одном месте. Буря ударила, пыль понеслася, зареяли молоньи, и загремели один за другим непрерывно громовые раскаты.

Пришло страшное явление юга - "воробьиная ночь", когда вспышки огня в небесах ни на минуту не гаснут, и где они вспыхнут, там освещают удивительные группы фигур на небе и сгущают тьму на земле.

В сумасшедшем доме, как и везде, где это было видно, царил ужас... кто стонал, кто трясся и плакал, некоторые молились, а кто-то один декламировал:

Страшно в могиле холодной и темной,

Ветры там воют - гробы трясутся,

Белые кости стучат...

Но Перегуд "победил смерть", он давно устал и сам давно хотел уйти в шатры Симовы. Там можно спать, лучше, чем под тяжестью пирамид, которые фараоны нагромоздили себе руками рабов, истерзанных голодом и плетью. Он отдохнет в этих шатрах, куда не придет угнетатель, и узнает себя снова там, где угнетенный не ищет быть ничьим господином... Он ощутил, что его время пришло! Перегуд схватил из своих громаднейших литер Глаголь и Добро и вспрыгнул с ними на окно, чтобы прислонить их к стеклам... чтобы пошли отраженья овамо и семо.

"Страшное великолепие" осветило его буквы и в самом деле что-то отразило на стене, но что это было, того никто не понял, а сам Перегуд упал и не поднимался, ибо он "ушел в шатры Симовы".

Многие из сумасшедших при погребении Перегуда имели на себе чулки его работы, и некоторые при этом плакали, а еще более чувствительные даже пали ниц и при отпевании брыкали обутыми ногами.

Комментарии

Печатается по тексту журнала "Нива", 1917 год, э 34-37 (16 сентября), стр. 518-545, с исправлением погрешностей текста по авторизованной рукописи, которая хранится в Центральном государственном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ). Эта рукопись представляет собою писарскую копию с значительной авторской правкой и с многими вновь написанными эпизодами. Здесь впервые появился образ Вековечкина и все связанные с ним ситуации. На первом листе рукописи зачеркнутое название "Игра с болваном". Над зачеркнутым рукою Лескова написано: "Заячий ремиз. Наблюдения, опыты и приключения Оноприя Перегуда из Перегудов". В конце рукописи, после авторской подписи, идут зачеркнутые автором слова: "Наибольшую выгоду от всего бытия и трудов Перегуда на земле извлекает и еще долго будет извлекать церковный причет на кладбище, где погребены бренные останки Оноприя. Над ним насыпан отдельный холм, в котором проткнута посредством шеста дыра, достигающая до гроба. В эту дыру..." (на этом рукопись обрывается).

Писарская копия этой рукописи хранится в отделе рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. С этой копии производился набор повести для журнала "Нива". Рукопись содержит типографские пометки и редакторскую правку, снятую в настоящем издании.

Произведение закончено Лесковым в ноябре-декабре 1894 года (С. Н. Шестериков, К библиографии сочинений Н. С. Лескова. - "Известия русского языка и словесности". 1926, т. XXX; см. также письмо Лескова В. А. Гольцеву от 16 ноября 1894 года - "Памяти В. А. Гольцева", М., 1916, стр. 253), но не было опубликовано по цензурным причинам. "Написал он его любовно, с огромным захватом, с великолепною своею сочностью, - сообщал А. Измайлов, - и понес и туда и сюда и везде встретил отказ. Невозможной казалась повесть по тогдашним временам" (А. Измайлов. "Нива", 1917, э 41-43, обложка).

Лесков долго не мог окончательно остановиться на заглавии произведения, заботясь о том, чтобы оно "было смирнее и непонятнее". "Рукопись была готова, а я все не лажу с заглавием, которое мне кажется то резким, то как будто мало понятным, - писал Лесков Стасюлевичу. - Однако пусть побудет то, которое я теперь поставил: то есть "Заячий ремиз", то есть юродство, в которое садятся зайцы, им же бе камень прибежище" (Письмо М, М. Стасюлевичу О Т.8 января 1895 года. - "Шестидесятые годы", М. - Л., 1940, стр. 356). Лесков был очень озабочен судьбой повести. В письме от 16 ноября 1894 года он предложил ее журналу. "Русская мысль", напечатавшему "Зимний день", доказывая, что "Заячий ремиз" в цензурном отношении безопаснее "Зимнего дня". "В повести есть "деликатная материя", но все, что щекотливо, очень тщательно маскировано и умышленно запутано. Колорит малороссийский и сумасшедший. В общем, это легче "Зимнего дня", который не дает отдыха и покоя ("Памяти В. А. Гольцева". М., 1916, стр. 253). Но у либеральной "Русской мысли" недостало смелости напечатать повесть Лескова. Решительный отказ редакции напечатать эту повесть содержало письмо В. М. Лаврова от 13 декабря 1894 года. "Рукопись Вашу, - писал В. М. Лавров, - мы с В(иктором) А(лександровичем) (Гольцевым. - А. Г.) прочли и решили, что в настоящее время печатать ее положительно невозможно. Именно по поводу тех вопросов, которых Вы касаетесь, цензура освирепеет и на нас и на Вас, Это очень грустно, но мы надеемся, что Вы не поставите нам в вину то, что всецело нужно отнести за счет теперешних порядков, Рукопись, хотя и скрепя сердце, возвращаем" (Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина). Получив отказ "Русской мыс ли", Лесков обратился с предложением к редактору "Вестника Европы" М. М. Стасюлевичу, также пытаясь доказать, что все нецензурное в этой повести тщательно замаскировано. "Писана эта штука, сообщал Лесков Стасюлевичу, - манерою капризною, вроде повествования Гофмана или Стерна, с отступлениями и рикошетами. Сцена перенесена в Малороссию, для того что там особенно много было шутовства с "ловитвою потрясователей", або тыiх, що троны шатають", и с малороссийским юмором дело идет как будто глаже и невиннее" (Письмо М. М. Стасюлевичу от 8 января 1895 года. - "Шестидесятые годы", М. - Л., 1940, стр. 356). Но Стасюлевич, так же как и редакция "Русской мысли", нашел повесть опасною и отказался ее напечатать. В письме к Лескову он писал: "Опять я с немалым удовольствием прочел Ваш "Заячий ремиз", но никак не могу рискнуть, чтобы поделиться этим удовольствием с другими: можно очень самому обремизиться и остаться, как говорят специалисты, без трех, а не то и без пяти в червях. Можно подвергнуться участи "разгневанного налима", с тою только разницею, что никто Вас не украдет, и непременно попадете в архиерейскую уху, ради которой, кстати сказать, все наши редакторы, если они не раки, опущены на веревочке в пруд, называемый в просторечии печатью" (Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. Ф. 360, он. 2, ед. хр. 24).

С горькой иронией и плохо скрытой обидой Лесков ответил Стасюлевичу: "Есть поговорка: "пьян или не пьян, а если говорят, что пьян, то лучше спать ложись". Так и я сделаю: "веселую повесть" я не почитаю за такую опасную, но положу ее спать... я вам верю, что поводы опасаться есть, и, конечно, я нимало на вас не претендую и очень чувствую, как вы хотели "позолотить пилюлю". Подождем. Возможно, что погода помягчеет".