Дмитрий Добродеев - Возвращение в Союз

• Название: Возвращение в Союз
• Автор: Дмитрий Добродеев
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• ISBN: 5-86793-043-2

В книгу финалиста Букеровской премии — 1996 вошли повести "Возвращение в Союз", "Путешествие в Тунис" и минималистская проза. Произведения Добродеева отличаются непредсказуемыми сюжетными ходами, динамизмом и фантасмогоричностью действия, иронией и своеобразной авторской историософией.

---

Уносит в коридор, передает. Коробку сует в карман товарищ Уборенко — начальник охраны. Ему поручено — отдать коробку самому Андропову. Меня уносят. Я слышу за спиной протяжный хрип, стук падающего тела. Прощай, товарищ Брежнев!

ЧЛЕНИСТОКРЫЛЫЙ ЗОМБИ

Латунная коробочка была помещена в другую, картонную, куда обычно кладут вещдоки. Ее прижал к груди майор Рябинников, и мы поехали. В кромешной тьме я набожно сложила лапки и предалась раздумью о горестной судьбе всех тех, кто попадает в жернова большой политики. Сик транзит!

Безжалостная гонка с сиренами и взвизгами на поворотах длилась каких-то полчаса, но это время мне показалось вечностью. Затем — по тормозам, железный скрежет ворот и топот по коридорам. На лифте, снова топот, все, прибыли! Я услыхала: «Оперативная команда 05–08 на месте. Доложьте лично товарищу Андропову!»

Меланхолическая пауза, дрожь пальцев на моей коробке, затем звонок и слабый голос в матюгальнике: «Пускай войдут!» Чеканным шагом входят, коробка раскрывается, и сквозь ажурные хитросплетения моей латунной клетки я вижу: громадный кабинет, опущены гардины и — крючконосый старец, сидит, устало положив распухшие фаланги на сукно. Он барабанит: «Докладывайте, братцы!»

Полковник Чижиков, исправно припечатав шаг, подходит к Ю. В. Андропову и рапортует: «Задание готово! Зловредная коробочка доставлена. Тем самым игра в знахарство и проча ересь прекращены… Однако…» — он наклоняется к Андропову и что-то шепчет. Тот дал ему рукой отмашку, скривился с энною брезгливостью, потом с усилием поднялся и подошел к окну. Чуть приоткрыл гардинку.

Москва, ноябрь 82-го. Железный Феликс доминировал над пестрыми потоками машин. Простые, беззаботные, шныряли москвичи вокруг Лубянской площади. На стенах — портреты членов Политбюро. 65-я годовщина ВОСРа стояла на пороге. Андропов хрустнул пальцами и тихо произнес: «Не уследили, хлопцы, за Ильичом… сдается, что непростое время выпало на долю нашей Родины, СССР. Дожить бы до победного конца!»

Андропов проглотил слюну, прошелся вдоль стола, нажал на кнопку магнитофона. Мелодия «Странников в ночи» печальным джазом окутала нас, тварей дрожащих. Андропов выдохнул: «Но это прискорбное событие, товарищи, нас не должно удерживать от продолжения борьбы с врагами Страны Советов, к которым относятся и разные шаманы, и даже много хуже… Ну, где там ваша мундовошка, показывай!»

Коробочку поставили под лампу. Андропов нагнулся с громадной лупой и начал рассматривать фактуру моего тела. Он что-то бормотал под нос, потом сгруппировался и вынес окончательное резюме: «Есть сведения, что эта муха обладает губительной биоэнергией. Прошу вас проверить лабораторным путем, в чем дело, и доложить. Все, за работу!» — и он захлопнул папку, где значилось: «Джаваха-Муха».

Усердные ребята почапали по коридорам Великого строенья КГБ, когда-то — Охраны батюшки-царя. На бесконечных вереницах дверей стояли номера, и мириады этих табличек без имени мозолили глаза, которые я терла мохнатыми своими лапками, пытаясь различить, куда же, собственно… На спецподъемнике спустились в подземелье и там, пройдя сквозь целую систему спецдверей, мы очутились в лабораторном помещении. Сплошные колбы, мензурки, датчики, а также центрифуга. Меня немедленно прикнопили к стеклу и начали рассматривать да замерять. Убийцы в белых халатах склонились надо мной.

Произошел замер. Отдельно каждой волосинки. Они пропитывали меня растворами, вертели на кончике пинцета и были в целом недовольны: объект не отвечал поставленной задаче — найти источник биополя, способного питать энергию дряхлеющего человека. Профессор Бардаков утер салфеткой лоб и произнес: «Придется — в генератор пси-энергии!»

Они распяли меня на маленьком штативе и поместили между двух пластин. Потом рванули на себя рубильник, и я увидела, как синий змеевидный ток прошел сквозь маленькое тело. Я стала корчиться, запахло жареным, они же подбавляли току, и хруст трещащих сочленений стал вовсе невыносим. И вот, когда совсем прощалась с жизнью, увидела: из-под мохнатых сочленений вскипает белая и молодая плоть, она неудержимо разрывает старое членистокрылое начало. Напор, еще напор, и вот я встал на обе ноги, плотно, и разметал проклятую машину пыток.

«Они» попятились: да это, знай, невиданно… сенсация… наш опыт удался… Так вот кто крылся под долбаной личиной этой мухи… Смотрите, он зомбирован! Ведь это — муха-зомби, она же человек!

На что я им, ступив два шага и послюнявив кулак: «Ну вы, знай, сатанисты, давай одежду!» — Они попятились, швырнули мне какое-то рванье. Я еле влез в штаны и майку, потребовал вина, и тут они набросились со всех сторон, пытаясь скрутить меня и положить на землю. Одним движеньем я расшвырял всю эту братию, ногою выбил железну-дверь, потом вторую и начал бег.

Гудела сирена по всей Лубянке, мигали лампочки, и топот бесчисленных сапог преследовал меня на этом пси-маршруте. Когда почувствовал, что дело плохо, плечом нажал одну из камер, вошел, прикрывши за собою дверь. Когда глаза привыкли к темноте, увидел: какое-то, знай, существо, без возраста и пола, заросшее седым вонючим волосом, сидит на четвереньках. Однако — не испугалось, подковыляло на четырех и протянуло передню-лапу: «Профессор Несмеянов. А вы кто будете, милостивый государь?»

— Я — анархист Нечаев. Попал сюда за пропаганду вольнодумия. А вы за что?

— За то, что верил в эволюцию и творческую силу интеллекта…

— Ну и давно вы здесь, папаша?

Профессор протер глаза, подполз к стене и начал пальцами ощупывать какие-то зарубки: «Уж долгих сорок семь с крючком. Я был посажен в июне 35-го. Сегодня — ноябрь 82-го..»

— А почему вас не расстреляли?

— Да потому, что я носитель секрета «вечной жизни». Я разработал теорию всеобщего живительного дела. А тот, кто ей владеет, имеет в руках весь мир…

Профессор подполз к стене, и я увидел: какие-то крючки и формулы. Безумный столетний старец водил по стенам крючкообразным пальцем и бормотал: «Дисциплинированные батальоны творцов бессмертия, создание свободных мастерских, цехов… аккумуляция энергий тела и души… прыжок из царства несвободы в царство воли..»

— И почему «они» не взяли на вооружение теорию «живительного дела»?

— Да потому, что рассмотрение вопроса длится по сей день. Никто не ставит подписи.

Во мне все сжалось… Весь этот русский бред, мессианизм. Толстые, Тимирязевы, Кропоткины… Их утопическая ересь — так называемый российский бред! Когда я это слышу, я зверею…

…Как часто я зверею… наверное, сие есть следствие бунтов и революций. Да, наших, русских. Хочу дать в морду, ударить палкой, унизить и растоптать. При звуке любого выспреннего слова. Сей ген сидит из нас, в каждом после 17-го года. Взять первого, кто встретится, сказать: «Ну что, сука, улыбишься?» И в рожу дать, и с хрустом челюсть своротить. Потом — потом могу поговорить и о духовном.

Впрочем, довольно рассуждать! Я выпрямился, подал руку: «Прощайте, папаша! Желаю вам успешного раденья. На благо обща-дела. Бывайте!» — и вышел за порог.

Удар дубиной по голове поверг меня в смятенье. Я рухнул, как сноп подкошенный, и эти господа поволокли мое безжизненное тело по бесконечным коридорам Лубянки. В бреду я слышал имена: Дзержинского, Войновича и Сталина.

ЗДРАВСТВУЙТЕ, ТОВАРИЩ ЛЕНИН!

Они подняли меня как куль и кинули мордасом на заднее сиденье: «Поехали!» Машина заревела как зверь, помчала по улицам Москвы. Петляя от невидимой погони. Уткнувшись носом в чьи-то галифе, я краем глаза вижу: мелькающие фонари, метель, тугой затылок человека за рулем. А краем уха: «Гони скорее, чтоб «этот» не прочухал».

— Что, «этот» не того? — Кажись, в порядке, Иван Семеныч! — Однако ты поосторожней…

«Этот» — это, наверно, я. Они готовят меня для непонятной роли, но интуиция мне говорит, что все это — смердит. Буквально и переносно. Я напрягаю внутреннее зрение и вижу: сейчас — 7 января 24-го, поганый год! По их понятию, я должен стать диверсантом, прокравшимся к больному Ленину. Затем я буду ликвидирован с оружием в руках. Кому-то это нужно. И потому они вогнали мне в задницу длиннющий шприц какой-то гадости. И потому я вырубаюсь. Медленно, но верно. Москва, ленивая хавронья, мелькает за окном. Какого хрена? Непра… я не…

…Прошло неизвестно сколько времени: час, два? Я раскрываю зены: сплошная темнота, ребята… Сижу, обнявши руль. Ну, значит, влип! На ощупь тыкаю в панель: безумно ярко вспыхивают фары… Что это? Сижу в «роллс-ройсе», сияющем, недвижном в мертвой тишине. За ним — аэросани, немецкие, с полозьями, за ними — еще один «роллс-ройс»… 16-го года выпуска. Так, значит, я в Горках! И Ленин — рядом. Лишь он имеет все это в России января 24-го… Да, все-таки я здесь!

Я выхожу из гаража: огромный, чистый небосвод, усеянный созвездиями. Я напрягаю зрение: зверек, похожий на горностая, бежит по снегу — в соседний темный лес. Уныло-бледная луна беззвучно созерцает действо.