Николай Лесков - Зимний день

• Название: Зимний день
• Автор: Николай Лесков
• Жанр: Русская классическая проза

---

Хозяйка осталась одна и сейчас же спросила себе пальто и калоши, взяла в карман флакон с нюхательною солью и ушла из дома, сказав, Что хочет сделать покупки в "бракованной лавке".

Она чувствовала ту ужасную усталость, о какой может иметь понятие только актриса, исполняющая роль, которая не спускает ее целый акт со сцепы.

Она была очень утомлена, почти измучена, но в ней еще много силы для таких же борений. Она скоро оправится на воздухе и будет в состоянии дать наилучший отчет на своем месте.

А пока кошка в отсутствии, без нее начинают шалить домашние мыши.

По уходе хозяйки горничная с китайскими глазами и фигуркой фарфоровой куклы прошла по всем комнатам и везде открыла форточки, а потом отдернула портьеру и отворила дверь из гостиной в будуар, который служил тоже хозяйке и ее кабинетом и тайником. Здесь девушка убрала беспорядок, потом вынула из кармана подобранный ключик, открыла им стол и, достав оттуда надушенный листок слоновой бумаги, зажгла свечи и начала выводить:

"Если предложения ваши обстоятельны, то хотя ваши лета и не сходны, но за вежливость вашу я согласна иметь для вас полные чувства, только никак не в вашем собственном доме и не при ваших людев".

Она перечитала написанное и внизу после своей подписи еще приписала:

"Только пожалуста с ответом по почте".

Написав это письмо, девушка достала из бювара своей госпожи конверт и начала тщательно выводить адрес. В это время портьера раскрылась с другой стороны будуара, и в комнату, выпятив зоб, как гусыня, вошла рослая белая женщина лет сорока пяти, с большим ртом и двухэтажным подбородком. Это была домовая кухарка.

- Достань-ка мне у нее пару папиросок, - сказала она горничной.

- Возьми сама, - отвечала девушка и продолжала надписывать конверт.

Кухарка взяла из сердоликовой коробочки несколько папирос, закурила одну из них и, севши на шелковом пуфе перед зеркалом, начала выдавливать ногтями прыщик на подбородке, а потом она запудрила это место барыниной пуховкой и сказала:

- Мочи нет как прыщи одолели!

- Не лакай черного пива...

- И то уж не пью.

- Ну, так не тискай мальчонков, которые приносят покупки.

- Ты, что ли, это видала?

- Еще бы! Зеленщикова мальчонку вчера, думала, ты, как русалка, совсем защекочешь.

- Он ребенок, еще совсем без понятьев.

- Так ты и станешь дожидаться евонных понятьев!

- Нет, я ведь, ей-богу, я только всего и люблю баловать да помять их, красивых детишков. У меня крестник уж был шестнадцати лет, да вот помер, я и скучаю. А ты это на кого еще грех новый наводишь: кому это пишешь?

Девушка не ответила.

- Думаешь, я не знаю! А я знаю!

Китаянка опять промолчала.

- Хочешь, скажу?

- Ну, говори!

- Генерала ты путаешь, вот что!

- Ну, так и знай, что его самого!

Она стала наклеивать марку.

- Вот ты надо мной смеешься, что я ласкаю детишков, а сама хуже попалась.

- Ничего не попалась.

- А отчего ж ты ревешь и некрасивая стала?

- Реву о том, что дура была, - в верности жить полагала.

- Вот то-то и есть; а теперь и видать - непорожняя.

- И врешь, ничего еще пока не видать.

- Отчего же, когда батюшка был, он меня поблагословил и попить мне чайку дал с своего блюдца, а тебе нет?

- У меня на лбу петушки были натрепаны: он не любит. Да и не надо: не все то и сбывается, что он говорит.

Кухарка покачала головой и, вздохнувши, сказала поучительным тоном:

- Да, уж это неизвестно, почему так он по купечеству много отмаливает, а в разных званьях не может.

- Не потрафляет!

- Не надо, дружок, так говорить, потому что хотя он и не потрафляет и не все пусть сбывается, ну, а все мы должны верить в божье посланье, хотя я и сама... этой драчихе, которая царапает, так бы ей все космы выдрала!

- И отвели бы тебя под суд, - сказала девушка, у которой нрав был шкодливый, но робкий. Но кухарка, женщина опытная, смело ей отвечала:

- Ничего не значит: "нарушение тишины беспорядка! Восемь дней на казачьем параде!" Ей-богу, вздую!

15

В это время внезапно раздался звонок. Кухарка и горничная обе быстро вскочили: девушка проворно опустила письмо в карман и побежала отворить парадный вход, а кухарка прошла в коридор, соединяющий переднюю с кухней, и притаилась у двери.

Вошел Валериан и негромко спросил:

- Кто у нас?

- Никого, - ответила девушка.

- А мама?

- Вышли.

- Не вышел ли, кстати, и из тебя твой дурацкий каприз?

- Как не дурацкой! Скажите, пожалуйста... нечего мне капризничать?

Девушка забирала самую бранчивую ноту.

- Возьми, пожалуйста, вот это себе и не дуйся, как дама женского пола.

- Что это такое?

- Серьги.

- Мне не серьги нужны, а добудь мне средство.

- После добуду.

- Нет, вы меня обманываете! Я вам не дура!

- Бери пока это!

- Не надо.

- Что за глупость! Кому же я их отдам?

- Мне что за дело? Я не хочу! Ничего от вас не хочу, потому что вы не благородный господин и студент, а самый низкий и подлый мужчина!

Валерий хотел ее остановить какою-то грубостью, но она дернулась и сказала:

- Смей-ка, посмей! - и ушла в свою каютку.

Молодой человек юркнул туда же за нею и заговорил с лаской:

- Послушай... Ведь ты же хотела... ты просила сережки... Бери же теперь, когда куплено!

- Куплено!.. Где?.. В чьем магазине? Иди, быть может, сдернул шутя у Савки на лавке?

- Зачем ты этакие пошлости говоришь?

- А как же не спросить? Быть может, их и носить нельзя?

- Это еще что за глупость?

- А, может быть, эта жимолость увидит и с ушами оторвет.

Молодой человек вспыхнул.

- Какая "жимолость"? - вскричал он.

- Да старуха-то эта... ваша Камчатка... Ведь она... жимолостная...

- Какая Камчатка!

- Не знаешь!

- Разумеется, не знаю!

- Полно дурака-то валять!

- Я тебе говорю, что не знаю: что такое Камчатка и почему Камчатка!

- Так ты у нее спроси, что это она сама Камчатка или за нее других посылают в Камчатку, а только я ее не боюсь и говорю, что она самая преподлая-подлая и уж давно бы ей бы пора умирать, а не ребят нанимать, которые хуже самой болтущей девчонки.

- Однако ты действительно невыносимо забываешься!

- Что же? Мне еще можно. Зато, когда старухой сделаюсь, не позабудусь.

Валериан бросил свой подарок на комодик девицы и, сжав ее руку, прошептал:

- Я тебя ненавижу!

- Чего благороднее, как теперь ненавидеть!

- Ты сама довела, что мне стала противна.

- А противна, так зачем ты сюда пришел?

- Я только и хотел тебе это сказать, что ты скверна!

- Ну да! Сделайте одолжение!.. Непременно скверна!.. Для кого-нибудь не скверна, а ты сказал, и уходи. Совсем напрасно ваши пульсы бьются...

- Ты врешь, мои пульсы не бьются!

- Ну да!.. Оно и видно!

- Ну так я тебе это сейчас объясню, для чего они бьются.

- Э, нет, брат, нет, нет! Я уж от этих ваших объясненьев-то вон каким уродом стала, что даже все замечают.

Он что-то сказал, но она отвечала: "нет", потом опять: "нет", и потом еще:

- Нет, нет, нет! Что-о?.. Ага!.. Нет!.. Подаренье мне - это в состав не входит, а ты виноват и прощенья проси.

- И еще попроси!

- И еще!

- Ну, вот так! А то ступай вон... Вашего брата надо пробирать!

Подслушивавшая кухарка от этих последних слов пришла в восторг и, озарившись радостной улыбкой, плюнула и прошептала:

- Ах ты шельма! давно ли из деревни, а как умеет! Это она опять на колени его поставила! Тьфу! Ей-богу, в ее черт ложку меду кладет!

И кухарка еще сильнее затаила дыхание, чтобы наблюдать, что будет, но дальнейшей проборки уже не было слышно, потому что дверь маленькой каютки закрылась, а с другого конца коридора, где своим чередом совершалась забота о пище, пополз невыносимый чад.

Кухарка бросилась к своему бурливому алтарю и застала на плите самый полный беспорядок: одно перекипело и било через край, другое перегорело, пережарилось и все наполняло смрадом помещение с потолка и до пола.

Кухарка рассердилась и закричала:

- О, черт бы вас взял с вашими пульсами и с вашею проборкой! Все, дьяволы, будете нынче без жратвы!

С этим, полная гнева, она вскочила на стол, открыла форточку и размахнула настежь дверь с черного хода; но едва она это сделала, как вся просияла; на ее конце улицы тоже заходил праздник: у самого порога стоял румяный лавочный мальчик с корзиною на голове и не решался перешагнуть.

- А-а! - приветствовала его весело белая баба, - то-то я, братцы, слышу: кто это с такою великолепною гордостью ползет и катится, а это ты, шышь-пыжь - лавочная мышь? Здорово, Петрунька!

Мальчик дулся и молчал, а кучерявая бабелина рассмеялась и, потянув его за фартук в кухню, бойко продолжала:

- Полно дуть губу!.. Дурак! Ведь жив, чай, остался!

- Только и есть, что жив вам достался! - ответил плаксиво розовый мальчик и враз изменил голос, крикнув: - Принимай, что ли, скорее корзинку! Мне не время!

- А мне что за дело? Тут не снимай!.. Видишь, здесь чадно! Неси вон туда, в мою комнату.