Константин Рыжов - 100 великих монархов

• Название: 100 великих монархов
• Автор: Константин Рыжов
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-9533-0909-0

Автор этой книги справедливо полагает, что «интерес к судьбам сильных мира сего, и прежде всего к жизни монархов, всегда был, есть и будет». Вот только выбрать из них сто великих весьма непросто. В этой книге вы прочитаете не только о тех правителях, чьё величие признано всем миром, не только о святых и победоносных владыках, но и о жестоких тиранах и даже о монархах, снискавших славу авантюристов и тем не менее оставивших в истории неизгладимый след. Отчасти в этом и заключается интрига повествования, герои которого предстают живыми людьми со всеми их пристрастиями и привычками.

---

КАЛИГУЛА

Гай Юлий Цезарь Август Германик, прозванный Калигулой, приходился внучатым племянником римскому императору Тиберию. Дед его, Друз, был младшим братом императора, а отец — знаменитый и чрезвычайно любимый римлянами Германик — был усыновлён Тиберием по приказу Октавиана Августа. В детстве Гай (он родился в 12 году) постоянно проживал вместе с родителями в военных лагерях. Прозвищем своим «Калигула» («Сапожок») он обязан был шутке легионеров, потому что подрастал он среди воинов, в одежде рядового солдата.

Тяжёлые удары, постигшие позже семейство Германика, миновали Гая стороной. Вместе с отцом он совершил в 19 году поездку в Сирию. Воротившись оттуда после его смерти, он воспитывался сначала у матери Агриппины, потом у Ливии, своей прабабки, а когда она умерла, перешёл жить к своей бабке Антонии. Девятнадцати лет, в 31 году, он был вызван Тиберием на Капри. К этому моменту старший брат его Нерон уже был убит, а мать и другой брат находились в заточении. На Капри многие хитростью или силой пытались вызвать у Гая выражение недовольства, но он ни разу не поддался искушению: казалось, он вовсе забыл о судьбе своих ближних, словно с ними ничего не случилось. А всё, что приходилось терпеть ему самому, он сносил с таким невероятным притворством, что справедливо о нём было сказано: «Не было на свете лучшего раба и худшего государя». Однако уже тогда не мог он обуздать свою природную свирепость и порочность. Он с жадным любопытством присутствовал при пытках и казнях истязаемых, по ночам в накладных волосах и длинном платье бродил по кабакам и притонам, с великим удовольствием плясал и пел на сцене. Тиберий это охотно допускал, надеясь укротить его лютый нрав. Проницательный старик видел его насквозь и не раз предсказывал, что Гай живёт на погибель и себе и всем, и что в нём он вскармливает ехидну для римского народа.

Немного позже он женился на Юнии Клавдилле, дочери Марка Силана, одного из знатнейших римлян. Затем он был назначен авгуром на место своего брата Друза, но ещё до посвящения введён в сан понтифика. Это было важным знаком признания его родственных чувств и душевных задатков: дом Тиберия уже лишён был всякой иной опоры, и Гай всё больше получал надежду на наследство. Чтобы ещё крепче утвердиться в ней, он, после того как Юния умерла в родах, вступил в связь с Эннией Невией, женой Макрона, стоявшего во главе преторианских когорт; ей он обещал, что женится на ней, когда достигнет власти, и дал в этом клятву и расписку. Через неё он вкрался в доверие к Макрону и тогда, как полагают, извёл Тиберия отравой. Умирающий ещё дышал, когда Гай велел снять у него перстень: казалось, что старик сопротивлялся, тогда Гай приказал накрыть его подушкой и своими руками стиснул ему горло; а вольноотпущенника, который вскрикнул при виде этого злодеяния, тут же отправил на крест.

Так Калигула достиг власти во исполнение лучших надежд римского народа. Пишут, что он был самым желанным правителем и для большинства провинций и войск, где многие помнили его ещё младенцем, и для всей римской толпы, которая любила Германика и жалела его почти погубленный род. Поэтому когда Гай выступил из Мизена, несмотря на то что он был в трауре и сопровождал тело Тиберия, народ по пути встречал его с зажжёнными факелами, напутствуя добрыми пожеланиями. А когда Калигула вступил в Рим, ему тотчас была поручена высшая и полная власть по единогласному решению сената и ворвавшейся в курию толпы.

Гай и сам делал всё возможное, чтобы возбудить любовь к себе в людях. Тиберия он с горькими слезами почтил похвальной речью перед собранием и торжественно похоронил. Тотчас затем отправился на Пандатерию и Понтийские острова, спеша собрать прах матери и братьев, приблизился к их останкам благоговейно, положил их в урны собственными руками и с великой пышностью доставил в Рим. В память их были установлены ежегодные поминальные обряды. После этого в сенатском постановлении Гай сразу назначил бабке своей Антонии все почести, какие воздавались когда-то Ливии, вдове Августа; дядю своего Клавдия взял себе в товарищи по консульству; своего троюродного брата Тиберия Гемелла (родного внука Тиберия) в день его совершеннолетия усыновил и поставил главою юношества. Он помиловал осуждённых и сосланных по всем обвинениям, оставшимся от прошлых времён. Должностным лицам Гай разрешил свободно править суд и даже сделал попытку восстановить народные собрания. Он облегчил налоги и многим пострадавшим от пожара возместил их убытки. Дважды раздавал по триста сестерциев каждому римлянину. Устраивал много раз и всевозможные зрелища на потеху всему народу. В первый же год Гай завершил строительство храма Августа, который Тиберий начал было строить, но так и не закончил, несмотря на то что правил двадцать с лишком лет. При Гае же начали строить водопровод из области Тибура. По сделанное им добро ни в коей мере не могло перевесить тяжкий груз злодеяний и сумасбродств, которым он стал предаваться почти сразу после получения верховной власти.

Бабку Антонию, воспитавшую его, он вдруг невзлюбил, начал третировать и многими обидами и унижениями (а по мнению некоторых — и ядом) свёл в могилу. После смерти Калигула не воздал ей никаких почестей и из обеденного покоя любовался на её погребальный костёр. Своего троюродного брата и приёмного сына он неожиданно казнил в 38 году, обвинив его в том, что от него пахнёт лекарством и что он принял противоядие, перед тем как явиться на его пир. Префекта преторианцев Макрона, доставившего ему власть, принудил покончить жизнь самоубийством, а его жену и свою любовницу Энниею велел казнить. Точно так же довёл до самоубийства тестя Силана за то, что тот не захотел плыть вместе с ним в бурную погоду в Пандатерию за останками его матери.

Со всеми своими сёстрами Гай жил в преступной связи, и на всех званых обедах они попеременно возлежали на ложе ниже его, а законная жена — выше его. Говорят, одну из них, Друзиллу, он лишил девственности ещё подростком, и бабка Антония, у которой они росли, однажды застигла их вместе. Потом её выдали за Луция Кассия Лонгина, сенатора консульского звания, но Калигула отнял её у мужа, открыто держал как законную жену и даже назначил её во время болезни наследницей своего имущества и власти. Когда в 38 году она умерла, он установил такой траур, что смертным преступлением считалось смеяться, купаться, обедать с родителями, женой или детьми. С этих пор все свои клятвы о самых важных предметах, даже в собрании перед народом и перед войсками, он произносил только именем божественной Друзиллы. Остальных двух сестёр он любил не так страстно и почитал не так сильно: не раз даже отдавал их на потеху своим любимчикам, а потом лицемерно судил за разврат и, обвинив в намерении убить сестёр, сослал на Понтийские острова.

О браках его трудно сказать, что в них было непристойнее: заключение, расторжение или пребывание в браке. Ливию Орестиллу, выходившую замуж за Гая Пизона, Калигула сам явился поздравить, тут же приказал отнять у мужа и через несколько дней отпустил, а два года спустя отправил в ссылку, заподозрив, что она за это время опять сошлась с мужем. Лоллию Павлину, жену Гая Меммия, консулярия и военачальника, он вызвал из провинции, прослышав, что её бабушка была когда-то красавицей, тотчас развёл с мужем и взял в жёны, а спустя немного времени отпустил, запретив ей впредь сближаться с кем бы то ни было. С последней своей женой Цезонией Гай сошёлся в 39 году. Хотя она не отличалась ни красотой, ни молодостью и уже родила от другого мужа трёх дочерей, Калигула любил её жарче всего и дольше всего. Именем же супруги он удостоил её не раньше, чем она от него родила, и в один и тот же день объявил себя мужем и отцом её ребёнка.

Его государственные деяния были смесью нелепых чудачеств и злого фарса. Он словно задался целью смешать с грязью всё, чем привыкли гордиться римляне, высмеять предания и обычаи, утрируя их до невероятной степени. Начать с того, что он присвоил множество прозвищ: его величали и «благочестивым», и «сыном лагеря», и «отцом войска», и «Цезарем благим и величайшим». Не довольствуясь этим, он объявил, что решил обожествить себя ещё при жизни, не дожидаясь суда потомства, и распорядился привезти из Греции изображения богов, прославленных и почитанием и искусством, в их числе даже Зевса Олимпийского, — чтобы снять с них головы и заменить своими. Палатинский дворец он продолжил до самого форума, а храм Кастора и Поллукса превратил в его прихожую и часто стоял там между статуями близнецов, принимая божеские почести от посетителей. Своему божеству он посвятил особый храм, где находилось его изваяние в полный рост. Он назначил жрецов, а должность главного жреца заставил отправлять по очереди самых богатых граждан.

Войной и военными делами он занялся один только раз в 39 году совершенно неожиданно для всех. Гай ехал в Меванию посмотреть на источник и рощу Клитумна. Тут ему напомнили, что пора пополнить окружавший его отряд батавских телохранителей. Тогда ему и пришло в голову предпринять поход в Германию; и без промедления, созвав отовсюду легионы и вспомогательные войска, произведя с великой строгостью новый повсеместный набор, заготовив столько припасов, сколько никогда не видывали, он отправился в путь. Двигался он то стремительно и быстро, так что преторианским когортам иногда приходилось вопреки обычаям вьючить знамёна на мулов, чтобы догнать его, то вдруг медленно и лениво, когда носилки его несли восемь человек, а народ из окрестных городов должен был разметать перед ним дорогу и сбрызгивать пыль. Прибыв в лагеря, он захотел показать себя полководцем деятельным и строгим: легатов, которые с запозданием привели вспомогательные войска, уволил с бесчестием, старших центурионов, из которых многим оставались считанные дни до отставки, он лишил звания под предлогом их дряхлости и бессилия, а остальных выбранил за жадность и выслуженное ими жалованье сократил вдвое. Однако за весь этот поход он не совершил ничего: только когда под его защиту бежал с маленьким отрядом Аминий, сын британского короля Кинобеллина, изгнанный отцом, он отправил в Рим пышное донесение, будто ему покорился весь остров, и велел гонцам не слезать с колесницы, пока не прибудут прямо на форум, к дверям курии, чтобы только в храме Марса, перед лицом всего сената передать его консулам. А потом, так как воевать было не с кем, он приказал нескольким германцам из своей охраны переправиться через Рейн, скрыться там и после дневного завтрака отчаянным шумом возвестить о приближении неприятеля. Всё было исполнено; тогда он с ближайшими спутниками и отрядом преторианских всадников бросился в соседний лес, обрубил с деревьев ветки и, украсив стволы наподобие трофеев, возвратился при свете факелов. Тех, кто не пошёл за ним, он разбранил за трусость и малодушие, а спутников и участников победы наградил венками. В другой раз он велел забрать нескольких мальчиков-заложников из школы и тайно послать их вперёд, а сам внезапно, оставив званый пир, с конницей бросился за ними и в цепях привёл назад. Участникам этой погони он предложил занять место за столом, не снимая доспехов, и даже произнёс, ободряя их, известный стих Вергилия: