Михаил Булгаков - «Мой бедный, бедный мастер…»

• Название: «Мой бедный, бедный мастер…»
• Автор: Михаил Булгаков
• Жанр: Советская классическая проза

Известный знаток творчества Михаила Булгакова В.И.Лосев реконструировал исто рию создания одного из самых известных романов XX века. В томе представлены все сохранившиеся важнейшие редакции романа. Каждый из текстов заметно отличается от последующих, каждый по-новому интерпретирует описываемые события и героев «за катного» романа, добавляя к ним новые яркие штрихи…

Представлен в томе и канонический текст «Мастера и Маргариты».

Для любящих творчество М.А.Булгакова чтение этого подробно и со знанием дела откомментированного тома – увлекательнейшее занятие. Читатель проследит эволю цию замысла, увидит, как крепла рука мастера, как преображалось произведение, связанное тончайшими нитями с современной писателю действительностью.

---

Тут под звуки меланхолического вальса из кулисы выехала тол стая блондинка в юбочке, усеянной звездами, на сиденье на конце высочайшей тонкой мачты, под которой имелось только одно ма ленькое колесо. И блондинка заездила по сцене. Встречаясь с ней, человечек издавал приветственные крики и ногой снимал котелок. Затем выехал молодой человек с необыкновенно развитыми муску лами под красным трико и тоже на высокой мачте и тоже заездил по сцене, но не сидя в сиденье, а стоя в нем на руках. И, наконец, малют ка со старческим лицом, на крошечной двуколеске, и зашнырял де ловито между взрослыми, вызывая раскаты смеха и хлопки.

В заключение вся компания под тревожную дробь барабана под катилась к самому краю сцены, и в первых рядах испуганно шарахнулись, потому что публике показалось, что компания со своими маши нами грохнется в оркестр. Но велосипедисты остановились как раз тогда, когда колеса уже должны были соскользнуть на головы джазбандистам, и с громким воплем соскочили с машин, причем блон динка послала воздушный поцелуй публике. Грохот нескольких ты сяч рук потряс здание до купола, занавес пошел и скрыл велосипеди стов, зеленые огни в проходах угасли, меж трапециями, как солнца, вспыхнули белые шары. Наступил антракт.

Единственным человеком, которого ни в какой мере не интересо вали подвиги велосипедной семьи Рибби, выписанной из Вены, был Григорий Максимович Римский.

Григорий Максимович сидел у себя в кабинете, и если бы кто-ли бо увидел его в этот момент, поразился бы до глубины души. Никто в Москве никогда не видел Римского расстроенным, а сейчас на Гри гории Максимовиче буквально не было лица.

Дело в том, что не только Степа не дал больше ничего знать о се бе и не явился, но пропал и совершенно бесследно Варенуха.

Что думал о Степе Римский, мы не знаем, но известно, что он думал о Варенухе, и, увы, это было до того неприятно, что Рим ский сидел бледный и одинокий и по лицу его проходила то и дело судорога.

Когда человек уходит и пропадает, не трудно догадаться, что слу чилось с ним, и Римский, кусая тонкие губы, бормотал только одно: «Но за что?»

Ему почему-то до ужаса не хотелось звонить по поводу Варенухи, но он все-таки принудил себя и снял трубку. Однако оказалось, что телефон испортился. Вызванный звонком курьер доложил, что ис портились все телефоны в «Кабаре». Это, казалось бы, совершенно неудивительное событие почему-то окончательно потрясло Римско го, и в глазах у него появилось выражение затравленности.

Когда до слуха финдиректора глухо донесся финальный марш ве лосипедистов, вошел курьер и доложил, что «они прибыли».

Замдиректора почему-то передернуло, и он пошел за кулисы, что бы принять гастролера.

В уборную, где поместили иностранного артиста, под разными предлогами заглядывали разные лица. В душном коридоре, где уже начали трещать сигнальные звонки, шныряли фокусники в халатах с веерами, конькобежец в белой вязанке, прошел какой-то бледный в смокинге, бритый, мелькали пожарные.

Прибывшая знаменитость поразила всех, во-первых, своим неви данным по покрою и добротности материала фраком, во-вторых, тем, что был в черной маске, и, в-третьих, своими спутниками. Их было двое: один длинный, тонкий, в клетчатых брючонках и в треснувшем пенсне. Короче говоря, тот самый Коровьев, кото рого в одну секунду узнал бы товарищ Босой, но товарищ Босой, к сожалению, в «Кабаре» быть никак не мог в это время. И второй был неимоверных размеров черный кот, который как вошел, так и сел непринужденно на диван, щурясь на ослепительные огни гри мировальных лампионов.

В уборной толкалось много народу; был маленький помощник ре жиссера в кургузом пиджачке, чревовещательница, пришедшая под тем предлогом, что ей нужно взять пудру, курьер и еще кто-то.

Римский с большим принуждением пожал руку магу, а длинный и развязный и сам поздоровался с Римским, отрекомендовавшись так: «Ихний помощник».

Римский очень принужденно осведомился у артиста о том, где его аппаратура, и получил глухой ответ сквозь маску:

– Мы работаем без аппаратуры…

– Наша аппаратура, товарищ драгоценный, – ввязался тут же клетчатый помощник, – вот она. П р и нас! Эйн, цвей, дрей! – И тут наглец, повертев узловатыми пальцами перед глазами от шатнувшегося Римского, вытащил внезапно из-за уха кота собст венные золотые Римского часы, которые были у него до этого в кармане под застегнутым пиджаком, с продетой в петлю цепоч кой.

Кругом ахнули, и заглядывавший в дверь портной крякнул.

Тут затрещал последний сигнал, и под треск этот кот отмочил штуку, которая была почище номера с часами. Именно, он прыг нул на подзеркальный стол, лапой снял пробку с графина, налил воды в стакан и выпил ее, после чего пробку водрузил на место. Тут даже никто не ахнул, а только рты раскрыли, и в дверях кто-то шепнул:

– Ай! Класс!

Через минуту шары в зале погасли, загорелись зеленые надписи «выход», и в освещенной щели голубой завесы предстал толстый, ве селый, как дитя, человек в помятом фраке и несвежем белье. Видно было, что публика в партере, узнав в вышедшем известного конфе рансье Чембукчи, нахмурилась.

– Итак, граждане, – заговорил Чембукчи, улыбаясь, – сейчас пе ред вами выступит знаменитый иностранный маг герр Воланд. Ну, мы-то с вами понимаем, – хитро подмигнув публике, продолжал Чембукчи, – что никакой белой магии на самом деле в природе не су ществует. Просто мосье Воланд в высокой степени владеет техни кой фокуса. Ну а тут двух мнений быть не может! Мы все, начиная от любого уважаемого посетителя галерки и вплоть до почтеннейшего Аркадия Аполлоновича, – и здесь Чембукчи послал ручкой привет в ложу, где сидел с тремя дамами заведующий акустикой московских капитальных театров Аркадий Аполлонович Семплеяров, – все, как один, за овладение техникой и против всякой магии! Итак, попро сим мистера Воланда!

Произнеся всю эту ахинею, Чембукчи отступил на шаг, сцепил обе ладони и стал махать ими в прорез занавеса, каковой и разошел ся в обе стороны. Публике выход Воланда с его помощниками очень понравился. Замаскированного великана, клетчатого помощника и кота встретили аплодисментами.

Коровьев раскланялся с публикой, а Воланд не шевельнулся.

– Кресло мне, – негромко сказал Воланд, и в ту же минуту неизве стно каким образом на сцене появилось кресло.

Слышно было, как вздохнула публика, а затем наступила тишина.

Дальнейшее поведение артистов поразило публику еще более, чем появление кресла из воздуха.

Развалившись на полинявшей подушке, знаменитый артист не спешил ничего показывать, а оглядывал публику, машинально покру чивая ухо черного кота, приютившегося на ручке кресла.

Наконец послышались слова Воланда:

– Скажи мне, рыцарь, – очень негромко осведомился он у клет чатого гаера, который стоял, развязно опершись на спинку крес ла, – это и есть московское народонаселение?

– Точно так, – почтительно ответил клетчатый циркач.

– Так… так… так… – загадочно протянул Воланд, – я, надо при знаться, давненько не видел москвичей… Надо сказать, что внешне они сильно изменились, как и сам город… Появились эти… трамваи, автомобили…

Публика внимательно слушала, полагая, что это прелюдия к маги ческим фокусам.

Между кулисами мелькнуло бледное лицо Римского среди лиц ар тистов.

На физиономии у Чембукчи, приютившегося сбоку одного зана веса, мелькнуло выражение некоторого недоумения, и он чуть-чуть приподнял бровь. Воспользовавшись паузой, он вступил со словами:

– Иностранный артист выражает свое восхищение Москвой, ко торая значительно выросла в техническом отношении, а равно так же и москвичами, – приятно улыбаясь, проговорил Чембукчи, про фессионально потирая руки.

Тут Воланд, клоун и кот повернули головы в сторону конферан сье.

– Разве я выразил восхищение? – спросил артист у клетчатого.

– Нет, мессир, вы никакого восхищения не выражали, – доло жил клетчатый помощник.

– Так… что же он говорит?

– А он просто соврал, – звучно сказал клетчатый и, повернув шись к Чембукчи, прибавил:

– Поздравляю вас, соврамши!

На галерее рассмеялись, а Чембукчи вздрогнул и выпучил глаза.

– Но меня, конечно, не столько интересуют эти автобусы, теле фоны и… прочая…

– Мерзость! – подсказал клетчатый угодливо.

– Совершенно верно, благодарю, – отозвался артист, – сколько более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне, э?

– Важнейший вопрос, мессир, – озабоченно отозвался клетча тый.

В кулисах стали переглядываться, пожимать плечами, но, как бы отгадав тревогу за кулисами, артист сказал снисходительно:

– Ну, мы заговорились, однако, дорогой Фагот, а публика ждет от нас чудес белой магии. Покажи им что-нибудь простенькое.

Тут зал шевельнулся, и пять тысяч глаз сосредоточились на клет чатом. А тот щелкнул пальцами, залихватски крикнул:

– Три, четыре!..

Тотчас поймал из воздуха атласную колоду карт, стасовал ее и лен той пустил через сцену.