Франсуаза Декруазетт - Повседневная жизнь в Венеции во времена Гольдони

• Название: Повседневная жизнь в Венеции во времена Гольдони
• Автор: Франсуаза Декруазетт
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Культурология
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02663-2

В книге французской исследовательницы Франсуазы Декруазетт на широком историческом материале воссоздана общественная и культурная жизнь Венецианской республики в XVIII веке, время ее расцвета и «упадка».

Карло Гольдони был не просто уроженцем Венеции — для многих он стал Венецианцем с большой буквы, творцом, который перенес на сцену и обессмертил все те проблемы, надежды и чаяния, которыми жили его современники.

---

На вилле Ангвиллара, принадлежащей семейству Тронов, хозяйство ведется превосходно.[236] Глава семьи, Никколо Трон, как только ему удается выкроить время после работы в Совете, встречается со своими управляющими и подробно расспрашивает их о ходе ирригации и мерах по улучшению плодородия засушливых участков: он хочет превратить их в поля для выращивания риса. Его сыновья, Андреа и Винченцо, наследуют его интерес к сельскохозяйственным работам. В противоположность Момоло они постоянно контролируют деятельность своих управляющих, принимают решения относительно приобретений, работ, введения новшеств, распределения доходов, взаимоотношений с крестьянами. В частности, в 1793 г. Винченцо отправляет одному из своих управляющих в Тревизо патерналистское по форме и четкое по содержанию распоряжение предоставить крестьянам возможность получать свою долю прибылей, чтобы таким образом побуждать их трудиться лучше:

Так как крестьяне из лености, по бедности или из ложных предрассудков не склонны к введению новшеств в свой труд, приказываю: приобретите на рынке или в ином месте двенадцать коров горной породы и сделайте так, чтобы паслись они отдельно… Мне хотелось бы, чтобы из молока этих коров сделали масло, продали его и половину выручки отдали бы тому; кому коровы сии были отданы в аренду, дабы тот убедился в выгоде нововведений.

После 1764 г. в «Итальянском журнале», издаваемом Франческо Гризелини, стали печатать множество материалов из европейской прессы, посвященных сельскому хозяйству, что, несомненно, способствовало подогреванию интереса к сей области деятельности.[237] За десять лет было опубликовано более тысячи статей, посвященных злакам, рогатому скоту, фуражному зерну, шелковичным червям, откорму скота, разведению пчел, насекомым-вредителям, свободе торговли зерном, экспорту сельскохозяйственной продукции.[238]

Наряду с возникновением явного интереса к сельскому хозяйству можно также отметить строительство «идеальных» вилл, подобных вилле Пьяццола на Брейте, «оснащенной и снабженной всем, что необходимо для коммерции и жизни гражданина», или же вилле Прато делла Балле, сооруженной в 1767 г. по планам прокуратора Андреа Меммо на месте осушенных болот. В этом поместье, вызвавшем восторги Гёте, жилые и хозяйственные постройки, а также павильоны для коммерческой деятельности были расположены вокруг просторной эспланады, пересеченной двумя перпендикулярными аллеями и служившей торговой площадью.[239]

Глава III ДВОРЦОВЫЕ ТАЙНЫ

В субботу утром я проводил иностранцев в Совет. Какое восхитительное зрелище! Более восьмисот дворян, собравшихся в одном зале! Нигде более не увидят они такого собрания.

К. Гольдони. Венецианские октавы[240]

Правительство, единственное в мире

«Неприкосновенное, непорочное, вечное и бесподобное». Такими словами Франческо Сансовино, описав красоты города Венеции, начинает рассказ о венецианском правительстве. В XVIII в. все четыре определения с восторгом повторяют к месту и не к месту. Гольдони восторгается собранием патрициев, представшим взорам нескольких заезжих немцев во время праздника Вознесения 1760 г., когда Совет собрался на свое открытое заседание. И хотя в хвалах его не звучит мысль о вечности правительства, тем не менее уверенность в том, что это собрание не имеет себе равных, что оно единственное и бесподобное, как, впрочем, и город, прославленный его трудами, присутствует в каждой строчке. Говоря языком сложившегося в XVI в. политического мифа,[241] правительство и город находятся в отношениях официальных, но тем не менее прилежно копируют друг друга. Переводчик «Истории правительства Венеции» Амло де ла Уссе, граф делла Торре, будучи посланником, в 1712 г. писал:

Если Республика — это тело, то Синьория[242] является его головой; дож — уста этой головы и ее язык, ибо ему приходится отвечать на вопросы посланников. Советники — это ее глаза и уши, ибо они просматривают письма, адресованные в Сенат, а также все записки и просьбы, представленные в Коллегию. Именно они выслушивают чиновников, прибывающих из других городов, а также иных лиц, выступающих на поприще деятельности общественной. Шеей вышеуказанной головы является Коллегия, она соединяет голову с ее политическим телом, и через нее проходят все дела, поступающие в Сенат. Этот последний может рассматриваться как желудок и чрево, ибо он содержит все благородные органы государства и органы эти питает. Особые чиновники подобны нервам и костям, кои всё поддерживают, а Совет десяти осуществляет связи между всеми частями тела, препятствуя их отделению друг от друга и следя за тем, чтобы резкие движения не сдвинули их со своих естественных мест.[243]

Прекрасно уравновешенная пирамида — своеобразный залог стабильности, счастья и вечности. Впрочем, разве на удивление долгая жизнь правительства в Республике, свободной и никогда не сотрясаемой внутренними катаклизмами, не является гарантией вечности сей Республики?

Ибо можно говорить все, что угодно, но факт остается фактом: Венеция обладает тем преимуществом, что существует гораздо дольше самых знаменитых республик античности. Спарта просуществовала семьсот лет, Афины, Фивы и Родос неоднократно утрачивали свою независимость, Коринф продержался и вовсе недолго. А самая знаменитая Римская республика прожила всего пять столетий.

На чем основано долголетие Венеции? Если бы речь шла только о правительстве, «не имеющем равных», объяснение превратилось бы в сплошную развернутую метафору. Ногаре, посланник Франции в Венеции в 1760 г., в официальной «Записке», адресованной Сенату, настроен на поэтический лад: секрет «бесподобного» правительства Республики в том, что «пружины» ее государственной машины «ведомы только тем, кому само божество назначило править миром».[244] Более рациональный Лаэ Вантеле пытается вычислить «максимы», которыми руководствуются лица, стоящие у власти.[245] Для других, привычных к терминологии мифа, Республика была единственной и неповторимой, потому что «являла собой самый совершенный образец»[246] исключительного, парадоксального сочетания трех возможных типов правления: монархического, аристократического и демократического.

Тень государя

Монархия — это дож, в его лице сосредоточены все прерогативы королевской власти. «Он сидит на троне, убранном воистину по-королевски, и все граждане и сенаторы должны разговаривать с ним стоя и снимать шляпу, как перед государем», — отмечает в XVI в. француз Бельфоре.[247] В официальных документах он именуется Государем, а Светлейшая Республика отождествляется с городом, которым он правит. На его имя направляются дипломатические послания, от его имени издаются законы, в ночь выборов чеканят монеты с его профилем. Его парадное платье «воистину отличается королевской роскошью»[248]: длинный плащ из затканной золотом материи, поверх которого наброшена горностаевая мантия с большими пуговицами по горловине; снизу надето платье из тонкой ткани; на ногах черные туфли, украшенные золотом и пурпуром; красные штаны облегают ноги. В руках у него bacheta, символ власти дожа, напоминающий королевский скипетр. Форма его короны весьма своеобразна, в ней просматриваются византийские мотивы, что, возможно, должно напоминать о политических связях Венеции с Восточной Римской Империей. Вот как описывает эту корону Монтескье: «Это высокий колпак, украшенный крупными жемчужинами и столь же крупными драгоценными камнями». Колпак блестит, ибо изготовлен из златотканой материи, на производстве которой специализировалась Венеция; золото лежит на нем в два слоя: это настоящее сокровище (zogia, как говорят венецианцы). Среди драгоценностей, украшающих золотой головной убор дожа, выделяются семьдесят редчайших сверкающих гемм (рубин, изумруд, алмаз и двадцать четыре жемчужины в форме капель).

Ритуалы и церемонии, проводимые во дворце, чрезвычайно многочисленны — церемониальный устав дворца содержит описания почти тридцати девяти церемоний, устраиваемых ежегодно по случаю побед и празднеств святых, а также трехсот тридцати семи торжественных литургических обрядов. Во время этих мероприятий дож всегда появляется во всем своем великолепии. Например, во время церемонии вступления в должность он предстает перед народом в сооруженной на помосте часовне, а затем вместе с главным комендантом Арсенала садится в паланкин, который специально отряженные для этого люди проносят вокруг площади, в то время как дож с высоты разбрасывает в толпу новые, только что отчеканенные монеты со своим профилем. Похороны дожа также являются церемонией, обставленной с поистине «королевской пышностью».[249] Тело дожа выставляется для обозрения в зале Piovego, возле него постоянно дежурят три инквизитора, а также сенаторы и каноники из собора Святого Марка. После того как тело в последний раз покажут толпе, его переносят в церковь Сан-Джованни-э-Паоло, где обычно хоронят дожей. По дороге тело проносят под аркадами Часовой башни, а затем по Мерчерии — путь этот символизирует прощание дожа с городом.