Стив Сем-Сандберг - Отдайте мне ваших детей!

• Название: Отдайте мне ваших детей!
• Автор: Стив Сем-Сандберг
• Издательство: Астрель, Corpus
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-35670-4

В этой книге рассказывается о еврейском гетто, созданном нацистами в польском городе Лодзь, о Мордехае Хаиме Румковском, который возглавлял юденрат, орган еврейского якобы самоуправления гетто, и о повседневной жизни в гетто. Румковский был крайне противоречивой фигурой — «отец гетто», сначала отвечавший за все, потом лишившийся всякой возможности влиять на события, казнивший и миловавший, строивший школы и приюты и подавлявший забастовки, которого многие считают предателем и слепым орудием в руках немцев, но который разделил с жителями гетто их судьбу до конца, был депортирован в Освенцим и погиб со всей семьей. Это роман о жизни в обнесенных колючей проволокой районах на глазах у всего города, о предписанной немцами мертвящей дисциплине, об уносящем жизни рабском труде, холоде, голодных смертях — и о сытой, полной светских развлечений жизни элиты гетто. О депортациях, когда из семей вырывают детей, стариков, больных и отправляют на смерть, и о том, как постепенно из гетто отправляют в лагеря смерти все 250 тысяч жителей. Лишь 10 тысяч из них чудом выжили. Но в первую очередь это книга о том, как люди остаются людьми, заботятся о других, о чужих, о том, как они всем миром создают «Хронику гетто» — газету, служившую автору уникальным источником информации, о том, как они учат детей, хранят веру, влюбляются, спасают любимых. Своим романом Стив Сем-Сандберг дает незабываемое, не имеющее прецедентов в мировой литературе представление о реальности Холокоста. Книга переведена на двадцать языков, удостоена высшей шведской литературной награды — «Приза Августа». Эта книга, которую теперь уже нельзя не прочитать.

---

Помимо этих специфических задач, была и более общая: «тайком — так и сказано! — собирать материал для будущего изображения (=истории) гетто и самостоятельно вести записи, отвечающие этой цели».

С самого первого дня, с первого номера газеты — 12 января 1941 года — и до последней записи за месяц до ликвидации гетто «Хроника» мыслилась в первую очередь как свидетельство для будущих читателей.

Возможно, современный читатель не сразу это поймет. До сентября 1941 года «Хроника», которая в это время издается по-польски, не очень напоминает коллективный дневник; это скорее нечто вроде открытого формуляра, где регистрируются определенные регулярно происходящие события. В этом отношении она часто походит на пинкасы, или Gemeindebücker, которые предыдущие поколения вели в еврейских общинах Польши и всей Восточной Европы. «Хроника» вмещает в себя, например, колонки о погоде, о рождениях и смертях; в ней есть извлечения из полицейских рапортов, сообщения о разгружающихся или прибывающих транспортах с провизией и топливом; записи об изменении рабочих часов и условий труда на фабриках гетто и так далее. Кроме того, «Хроника» публикует большую часть распоряжений, издаваемых секретариатом Румковского или немецкой администрацией, а также (в форме стенографических записей) почти все речи председателя.

Это последнее — документирование — играет очень важную роль. Благодаря ему Румковский смог через «Хронику» принять участие в истории собственного правления.

Однако понемногу форма и содержание «Хроники» меняются. Наиболее заметно это становится с осени 1941 года, когда нескольких прибывших незадолго до этого «западных евреев» принимают на работу в архивное отделение и они начинают писать в «Хронику». По крайней мере двое из них, Оскар Зингер и Оскар Розенфельд, уже состоявшиеся писатели и журналисты с многолетним опытом работы в условиях бюрократической цензуры. С этого времени «Хроника» становится менее формализованной и более полифоничной; вводятся разные жанры, начинает звучать критика (часто в сатирической форме). Однако весьма важно помнить, что с этого времени газета также в большой мере отражает (и соглашается с ней) картину происходящего в гетто, утвержденную Румковским.

Характер «Хроники гетто» — носителя традиций и свидетеля времени, но одновременно и рупора Румковского — делает ее конкретной и точной (в деталях), но в общем и целом ненадежной в качестве источника сведений о том, что на самом деле происходило в гетто.

К тому же сегодняшний читатель «Хроники» должен уметь отличать свою нынешнюю осведомленность от того, о чем тогдашние хроникеры только догадывались. Сегодня мы, возможно, знаем не намного больше, чем знали пленники гетто. Но наше знание — иного характера: у нас есть историческая прозрачность, ясность в деталях, какой не было у авторов «Хроники».

Уже в феврале или марте 1942 года появились убедительные доказательства того, что большинство эшелонов, в декабре 1941-го — января 1942 года отправленных из гетто, ушли прямиком в лагеря смерти. Румковский очень рано — если не вообще с самого начала — понял, что жителей гетто истребляют у него на глазах. Но далеко не все знали об этом наверняка, и отсутствие стопроцентной уверенности создавало ту удивительную серую зону между сомнением и надеждой, в которую целиком вписывалась «Хроника». Несмотря на все доказательства, многие упорно верили: должна быть жизнь за пределами гетто, где-то, какая-то; и эта твердая, до последних дней, надежда на спасение накладывает отпечаток на «Хронику гетто». Она видна и в последнем опубликованном «Хроникой» изображении Хаима Румковского, человека, который возвел неопределенность в ранг государственной идеологии, чтобы таким образом беспрепятственно поставлять материал нацистской машине истребления.

Еще в январе 1944 года некоторые авторы «Хроники» пытались обобщить опыт гетто в «Энциклопедии гетто». «Энциклопедию» можно рассматривать в качестве приложения к «Хронике» или (если угодно) как дальнейшую попытку сделать современность гетто видимой для потомков.

В «Энциклопедии гетто» на маленьких библиотечных карточках записаны сведения об огромном числе людей и явлений, значимых для повседневной жизни, управления, администрации. «Энциклопедия» не только объясняет многие характерные для гетто слова и выражения, языковые новообразования и заимствования (чаще всего — польских слов или австрийских канцеляризмов, привнесенных «заграничными» евреями), но и доносит до нас биографии-миниатюры стоявших во главе гетто людей. К влиятельным персонам, изображенным в «Энциклопедии», принадлежат, среди прочих, Арон Якубович, руководитель Центрального бюро по трудоустройству, Давид Гертлер и сменивший его на посту шефа могущественной зондерабтайлунг Мордка Клигер.

Но не Мордехай Хаим Румковский.

Отсутствие карточки Румковского может объясняться разными причинами. Или ее никогда не было, что кажется неправдоподобным — ведь он был самым могущественным в гетто человеком. Или карточку изъяли и уничтожили. В этом случае «Энциклопедия» — еще одно свидетельство того, чему «Хроника» приводит несколько непрямых доказательств: вымысел или, скорее, литературная обработка вымысла о гетто началась еще во время немецкой оккупации.

Хотя большая часть происходившего в гетто задокументирована необыкновенно тщательно, в хронологии событий существуют разрывы, ощущается нехватка достоверных свидетельств. Это касается, например, того, что происходило во время дней «szper'ы», когда Хаим Румковский предпочел «устраниться» и предоставил вести переговоры с властями Давиду Гертлеру. Это касается также раздела, в котором подробно излагаются обстоятельства усыновления Румковским одного из приютских детей и его отношение к этому ребенку. То, что Румковский регулярно насиловал приютских детей, поразительно хорошо, учитывая обстоятельства, подкреплено доказательствами. В своей книге «Rumkowski and the Orphans of Łódź» (1999 г.) Люсиль Эйхенгрин истолковывает эти посягательства, свидетельницей и жертвой которых она была, не столько как выражение сексуальных наклонностей Румковского, сколько как его постоянную потребность утверждать свои власть и авторитет в гетто на всех уровнях. В мире, где можно было выживать только подчиняясь, роль сексуальности трудно точно определить, но недооценить невозможно. Определение, данное Румковскому в вымышленном дневнике Веры Шульц — «чудовище», — взято из книги Эйхенгрин. Подобным образом я поступил и со свидетельствами многих других выживших. Так, например, длинное описание первого появления в Лодзинском гетто так называемых «западных евреев» опирается на то, как Оскар Розенфельд описывает дорогу от Радогоща в гетто и взято мною из книги «Wozu noch Welt: Aufzeichnungen aus dem Getto Lodz» (1994 г.).

В отличие от Розенфельда, который в романе сохраняет анонимность, большинство конторских служащих и функционеров разного уровня действуют под своими собственными именами. В первую очередь из-за того, что их деяния и бездействие так хорошо задокументированы (не в последнюю очередь благодаря расследованиям «Хроники» и «Энциклопедии»), что попытка придумать этим людям имена показалась бы избыточной маскировкой. К тому же я считаю, что характер событий, имевших место в Лодзи в 1940–1944 годах, делает подобную маскировку сомнительной с моральной точки зрения.

И наконец, несколько строк о фотографиях на обложке и во вклейках этой книги. Это несколько снимков из в общей сложности четырехсот фотографий, сделанных австрийцем по имени Вальтер Геневайн, главным бухгалтером немецкой администрации гетто. Геневайн фотографировал гетто на редкую для того времени цветную пленку, которую заказывал непосредственно в лаборатории «И. Г. Фарбениндустри» в Швейцарии. Никто не знал о существовании этих фотографий, пока в 1988 году родственник скончавшегося незадолго до этого Геневайна не выставил негативы на продажу в одном из антикварных магазинов Вены. Геневайн, убежденный нацист, служил в немецкой администрации гетто, пока она существовала. Кто-то в администрации, возможно, сам Бибов, поручил фотографу-любителю Геневайну фиксировать жизнь гетто. Поразительно в этих фотографиях еще и то, как мало они показывают собственно жизнь гетто; как мало на них голода, болезней, нужды, бедности. Даже смерть присутствует у Геневайна лишь в виде стилизованных облаков и трамвайных путей, идущих мимо полуразрушенных домов и мастерских.

На фотографиях Геневайна мы видим историю гетто так, как видели ее Геневайн и прочие нацистские функционеры. Или внушали себе, что так она будет выглядеть потом, когда ее напишут. Геневайн хотел, чтобы его фотографии увидел наблюдатель из будущего — точно так же, как (хотя и по совершенно иной причине) писавшие «Хронику» и «Энциклопедию гетто» обращались к «позднейшему» или «не знакомому с реальностью гетто» читателю со своими дневниковыми записями и биографиями-миниатюрами. Однако ничто в фотографиях Геневайна не указывает на желание сознательно обработать или приукрасить действительность, которую он снимал. Скорее всего, он видел гетто именно так, как оно выглядит на его фотографиях. Из его письма родным в Австрию отчетливо явствует: в его глазах гетто было безусловно изолированным и находящимся под полицейским надзором, но совершенно нейтральным районом города Лодзь/Лицманштадт, где бедные евреи более или менее добросовестно отрабатывают свое содержание на рабочих местах, которые немцы, в своей безграничной щедрости, им предоставили.