Сергей Михалыч - Параллельные общества. Две тысячи лет добровольных сегрегаций — от секты ессеев до анархистских сквотов

• Название: Параллельные общества. Две тысячи лет добровольных сегрегаций — от секты ессеев до анархистских сквотов
• Автор: Сергей Михалыч
• Издательство: Ультракультура 2.0
• Жанр: Контркультура
• Год: 2011
• ISBN: 978-99970-0004-Х

Нужно отказаться от садистского высокомерия, свойственного интеллектуалам и признать: если кого-то устраивает капитализм, рынок, корпорации, тотальный спектакль, люди имеют на всё это полное право. В конце концов, люди всё это называют другими, не столь обидными именами и принимают. А несогласные не имеют права всю эту прелесть у людей насильственно отнимать: всё равно не выйдет. Зато у несогласных есть право обособляться в группы и вырабатывать внутри этих групп другую реальность. Настолько другую, насколько захочется и получится, а не настолько, насколько какой-нибудь философ завещал, пусть даже и самый мною уважаемый.

«Параллельные сообщества» — это своеобразный путеводитель по коммунам и автономным поселениям, начиная с древнейших времен и кончая нашими днями: религиозные коммуны древних ессеев, еретические поселения Средневековья, пиратские республики, социальные эксперименты нового времени и контркультурные автономии ХХ века. Рассматривая историю добровольных сегрегаций, автор выявляет ряд типичных тенденций и проблем, преследовавших коммунаров на протяжении веков.

---

Первые монастыри появились в Сирии и Египте в III–IV веках. Обычно сценарий их возникновения описывается так: желая освободиться от скверны и соблазнов мира, одинокий святой уходит в далекое труднодоступное место, чтобы там каяться во грехах, спасать свою душу постом и молитвой и общаться только с Богом. Первыми, кто его «замечает», становятся птицы и животные. Вороны приносят отшельнику хлеб, лев помогает ему строить дом в пещере, собака или кот становятся вместе с ним на молитву, а скорпионы и змеи защищают его от разбойников и прочих лихих людей. «Созданная Богом» природа признает отшельника чем-то лучшим, чем она сама, обладающим особенной благодатью. В свою очередь отшельник вынимает у львов занозы из лап и проповедует птицам и насекомым христианство, рассказывая им историю жизни Спасителя и передавая его слова.

Услышав об отшельнике, вокруг него собираются первые ученики, которые видят в нем подобие Христа, а свою жизнь хотят уподобить жизни апостолов. Очень часто само появление этих людей (в отличие от животных) вызывает гнев и неприятие отшельника. Он называет себя грешником, не достойным быть их учителем, и прогоняет их прочь либо сам пытается уйти еще дальше: «я не звал вас и не хотел». Это важная часть сюжета, потому что в будущем именно она будет оправдывать абсолютный авторитет учителя и его преемника, а также абсолютную неизменность оставленного им «общежитийного устава».

С самого начала монастырская община признает себя чем-то пассивным, объектным, нуждающимся в правильном управлении, формы которого никем не обсуждаются и никогда не меняются. Всякая внутренняя демократия в такой общине исключена, это маленькая мистическая монархия. После долгих уговоров и увещеваний пустынник все же соглашается возглавить общину и дать ей правила спасения. Кроме беспрекословного соблюдения этих правил, моделью монастырского поведения является подражание учителю во всем, насколько это возможно. Теперь он не просто одухотворяет природу, но и становится примером альтернативной, «не мирской» жизни для самых духовно чутких из людей. Весь этот «египетский» сюжет в деталях был перенесен на русскую почву и ровно через тысячу лет лег в основу жития Сергия Радонежского, которому медведи в лесу помогали строить его первый уединенный скит, основателя самого известного монастыря и автора самого распространенного монастырского устава.

Логика первых монастырских общин такая: большое общество (то есть на тот момент не принимавшая христианства или едва терпевшая его Римская империя) полностью находится во власти «князя мира сего» и «врага рода человеческого». Один спастись от него ты вряд ли сможешь. Общество как целое, даже если оно внешне примет «правильную религию» (что и происходило на глазах пустынножителей IV века), качественно не изменится. Как целое общество не способно к сопротивлению власти сатаны и отказу от его соблазнов. Остается маленькая община, которая обособила себя от слепой толпы, чтобы иметь то, за что бесполезно бороться в большом обществе.

Монастыри оказались гениальным социальным изобретением, позволившим на огромной территории всей Европы и Ближнего Востока спасти античную культуру (в христианской упаковке) во времена крушения империи и последующих нескольких веков непрерывных войн и нестабильных ранних варварских королевств. Только когда в VIII–IX веках европейские королевства относительно стабилизировались, непосредственно от монастырей произошли первые университеты, но до этого момента монастырь оказывался единственным центром культуры, мастерской «высоких» сакральных искусств, библиотекой и школой. Запрет на сексуальную жизнь, а также однополость общин накапливали в монахах или монахинях достаточную энергию для развития иконописи и зодчества, непрерывного переписывания древних книг, усердного изучения латыни и греческого. В большинстве монастырских общин разрешалось иметь скромное количество личной собственности: у тебя может быть твой крест и твоя Священная Книга, но не может быть «твоего» хлеба и «твоей» кельи.

Монастырь был коллективным собственником земли, зданий, утвари и даже одежды монахов. Однако в процессе институциализации церкви, «пережившей империю», и превращения ее в многоступенчатую международную иерархию с огромным политическим и экономическим влиянием, даже эта коллективность собственности утратилась, потому что монастыри стали во всем подчиняться папе (или патриарху, главе ордена и т. п.). Теперь судьба общины и даже кандидатура настоятеля решались церковным начальством далеко за стенами монастыря. Появилась «специализация» монастырей, одним отводилась роль тюрем для высланных из столицы лиц, другим роль преуспевающих феодальных хозяйств, эксплуатирующих окрестных крестьян, а третьим — роль художественных мастерских, обеспечивающих дворцы и столичные соборы предметами роскоши.

Монастырская община — это такая форма добровольной сегрегации, в которой изоляция от соблазнов мира, конечно, есть, но способность к социальному творчеству заблокирована неизменным уставом и непререкаемым авторитетом сакральной власти, и остается только творчество религиозное, например иконопись или церковное пение, но опять же постоянно сверяемое со старинным каноном. В этой консервативной форме добровольной сегрегации, фактически в «микромонархии», запечатлен свойственный аграрной эпохе культ неизменности и повторяемости событий, необходимых для спасения души. Со временем мало что осталось от «автономии общин», монастыри стали просто специфической частью культурной политической и экономической Большой Системы. Традиция же более творческих общин, допускавших экономический, культурный и педагогический эксперимент, досталась вышеупомянутым еретическим сектам и тайным обществам, а затем и светским коммунам социалистов, экологов и неформалов.

5/ Исламский вариант

5.1/ Аламут

Внутри мусульманской цивилизации никакой «уход общины от мира» вообще-то не задан, и потому там нет никаких, в строгом смысле слова, монастырей. Ислам как политическая доктрина обращен ко всему обществу, которое должно быть «правильно» организовано, а вовсе не к «общине избранных». Основатель этой религии, до того как встретил ангела на горе, был успешным торговцем-караванщиком, а после, создав вокруг себя преданную армию, завоевывал города. Пафос обособления от мира исламу не свойствен, мир не является «плохим», общество не является «помехой», и человек от рождения не имеет на себе никакого «первородного греха», который он должен «искупать», отказываясь от благ мира и социальных связей. Однако, как только исламская цивилизация включила в себя миллионы людей, объективное стремление многих к самосегрегации неизбежно породило специфические и очень интересные формы автономных общин, самая известная из которых Аламут в иранских горах (XI–XII века).

Их харизматический лидер Хасан ибн Саббах планировал создать целую сеть подобных крепостей, в которых некачественный «человеческий материал» переплавлялся бы в «сверхлюдей», занимающих промежуточное положение между ангелами и людьми, в «воинов между землей и небом». Эта тайная элита должна была негласно управлять миром, то есть отдавать всем правителям приказы, за невыполнение которых полагалась смерть. При этом она должна быть радикально отрезана от мира и не связана ни с одним народом или государством, чтобы не потерять понимания мудрости, данной пророку-харизматику в откровениях, а также записанной в «неразглашаемых свитках», доставшихся лидеру, согласно их вере, от древнееврейского царя Соломона (Сулеймана Премудрого), построившего храм на иерусалимской горе. Свитки эти показывались лишь самым совершенным, прошедшим до конца путь «отказа от себя ради Аллаха», копировать их запрещалось. Что касается той части знания, которая передавалась непосредственно от пророка, то записывать ее вообще не разрешалось, и эти сокровенные слова передавались устно. Насколько известно, это были в основном необычные, «более глубокие» трактовки «обычного» ислама, авторская расшифровка Корана и сунны, которая открывается единицам. Например, очень сложная концепция нахождения души не в голове и не в сердце, но в «говорящем горле» человека и т. п. Самый простой и эффективный способ создать тайный язык для посвященных — это наделить всем с детства известное поразительным и крамольным смыслом.

Политической целью «общины горного старца» была загадочная «отмена всех законов» в соответствии с аламутским лозунгом: «нет истины на земле и все дозволено на ней». Конечно, уход в горную крепость означал обрыв всяких семейных и вообще «прежних» связей. Вход женщин в Аламут в любой роли был запрещен под страхом смерти. Хасан ибн Саббах сделал следующий радикальный шаг в практике социального инобытия, усилив свою власть над сознанием общины до максимума за счет нового тезиса: «у тебя не просто не может быть ничего своего, но и само твое тело, казалось бы, неотъемлемое от рождения “твоё”, больше тебе не принадлежит и управляется извне». Даже в состоянии полного «братства имуществ» отдельность человеческих тел мешает реализовать утопию о тайном ордене сверхлюдей. Право на тело как минимальная основа индивидуальности мешает «войти в пророческий луч», в котором все принадлежит Богу, а воля Бога транслируется через харизматического лидера. Поэтому тело, как и сознание «братьев» из горной общины, должно было полностью контролироваться учителем.