Пол Остер - Мистер Вертиго

• Название: Мистер Вертиго
• Автор: Пол Остер
• Издательство: ЭКСМО, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05009-4

На задворках «эпохи джаза», в стороне от гангстеров и бутлеггеров, кудесник Мастер Иегуда обучает малолетнего гопника Уолта летать — в прямом смысле и в переносном. Исполненная сильных чувств и неожиданных поворотов волшебная история — от признанного волшебника слова, знаменитого автора «Тимбукту» и «Нью-йоркской трилогии».

---

— Ему, крысеныш, жилось хуже, чем тебе. Я нашел его двенадцать лет назад в Джорджии, когда он, в лохмотьях, ковылял через хлопковое поле. К тому времени он не ел два дня, потому что его мамаша, которая и сама-то была ребенком, умерла от туберкулеза и лежала в их хижине, а от хижины до того поля было четырнадцать миль. Столько малыш и прошел. Он уже бредил от голода, и не наткнись я на него тогда, никто не знает, что было бы. Физически он остался с тех пор искалечен самым прискорбным образом, но голова у него — великолепный инструмент, и он уже превзошел меня почти по всем дисциплинам. Года через три хочу отправить его в колледж. Пусть продолжит учиться, а потом, когда выучится и войдет в жизнь, он станет примером и образцом для всех негров, сдавшихся перед насилием, процветающим в этой лицемерной стране.

Я не понял из его речи ни слова, однако любовь в голосе разобрал, и она меня обожгла. Пусть я и был глуп, однако что это означает, понял. Мастер любит Эзопа как сына, а я приблудный звереныш, кретин, на которого можно спустить собак и выгнать под дождь.

Мамаша Сью была, как и я, неграмотна, и мы могли бы с ней стать товарищами по невежеству и ничтожеству, и тем не менее этого не произошло. Мамаша Сью относилась ко мне неплохо, но вот меня от нее брала оторопь, и привыкал я к ней дольше, чем к тем двоим вместе взятым, хотя их тоже трудно было назвать нормальными. Даже сняв с головы шляпу и распаковавшись из одеял, она нисколько не походила на женщину. Почему-то это меня угнетало, но даже когда я подсмотрел за ней в замочную скважину и своими глазами увидел пару сисек и убедился, что между ног ничего не болтается, все равно поверил не до конца. У нее были грубые, как у мужчины, руки, могучие плечи, под одеждой буграми ходили мышцы, а лицо — если не считать редких мгновений, когда оно вспыхивало своей прекрасной улыбкой, — хранило настолько замкнутое и отстраненное выражение, что больше смахивало на полено. Но, кажется, еще больше, чем внешность, меня отталкивали ее молчаливость и манера смотреть сквозь меня, будто меня вовсе нет. Приставленный к хозяйству, я в прямом подчинении находился у мамаши Сью и, следовательно, имел с ней дело чаще, чем с теми. Она выдавала задания, проверяла, как я их исполнял, следила, чтобы я умывался и чистил зубы перед сном, однако в ту часть дня, которую я проводил с ней рядом, я чувствовал себя более одиноким, чем если бы был в доме один. В ее присутствии под ложечкой начинало тянуть и я становился будто меньше ростом. От моего поведения ничего не зависело. Я мог скакать на месте или стоять спокойно, мог орать во все горло, а мог молчать — ничего не менялось. Мамаша Сью была как стена, и всякий раз, приближаясь к ней, я ощущал себя облачком дыма, крошечным пепельным клубом, который вот-вот разлетится по ветру.

Единственным человеком, кто относился ко мне и впрямь по-человечески, был Эзоп, но я с самого начала был настроен враждебно, и что бы он ни говорил, как бы ни поступал, мое отношение оставалось неизменным. Я ничего не мог сделать. Презрение к черным было в крови, а Эзоп к тому же был еще и безобразней всех, кого я имел несчастье видеть за свою жизнь, и я чувствовал себя оскорбленным уже тем, что вынужден жить с ним под одной крышей. Это шло вразрез с правилами, опрокидывало законы природы и все святыни, и я не позволял себе с ним примириться. К тому же говорил Эзоп так, как не говаривал еще ни один цветной, — даже не как американец, а будто английский лорд; к тому же он был любимчиком мастера, и всего этого оказалось достаточно, чтобы я и думать о нем не мог без судорог. Еще хуже мне было оттого, что, когда он вертелся рядом, приходилось держать рот на замке. Конечно, позволь я себе тогда разок ругнуться, и гнев мой немедленно вылился бы наружу, а я не забыл палец мастера, вонзавшийся в подбородок, и не имел ни малейшего желания снова подвергнуться пытке.

Но еще хуже было то, что самого Эзопа, похоже, нисколько не волновало мое презрение. Я пустил в ход весь свой арсенал гримас и косых взглядов, но, когда начинал кривляться, Эзоп лишь качал головой и чему-то улыбался. Я чувствовал себя дурак дураком. Как я ни старался причинить ему боль, мне ни разу не удалось его даже поддеть и хоть как-то открыть счет в свою пользу. Мало того что в нашей войне ему принадлежала окончательная победа, этот черный дьявол одерживал верх в любой, самой незначительной, самой паршивой стычке, и в конце концов я стал думать, что коли я здесь разучился вести честный и равный бой с честным обменом ударами, так виновато в этом проклятие, которое лежит на здешних местах. Я жил словно в кошмарном сне и чем отчаянней рвался проснуться, тем больше в нем увязал.

— Ты слишком держишься за свое, — сказал мне Эзоп как-то однажды днем. — Ты до того зациклен на своей собственной праведности, что слеп ко всему. Учти, тот, кто не хочет видеть дальше своего носа, никогда не заглянет в себя и не поймет, кто он такой.

— Я и так знаю, кто я такой, — сказал я. — Вот этого у меня никто не отнимет.

— Мастер и так не собирается у тебя ничего отнимать. Наоборот, он дает тебе почувствовать великий дар.

— Слушай, сделай мне одолжение, а? Не поминай при мне этого филина. Мутит меня от него, от твоего мастера, и чем реже о нем вспоминать, тем лучше.

— Он тебя любит, Уолт. Он верит в тебя всей душой.

— Да пошел бы он со своей душой знаешь куда? Этот врун хвоста крысиного за так не подарит. Цыганский князь — вот он кто, и если у него и есть душа, в чем лично я сомневаюсь, так ничего там нет, кроме злобы.

— Цыганский князь? — Эзоп выпучил свои и без того выпученные глаза. — Ты правда так думаешь? — Эта мысль, должно быть, показалась ему смешной, поскольку он тут же схватился за живот и покатился от хохота. — Да, голова у тебя работает что надо, — сказал он, вытирая с глаз слезы. — С чего, скажи на милость, ты так решил?

— Ладно тебе, — сказал я, покраснев от смущения. — Допустим, он не цыган. Тогда кто же он?

— Венгр.

— Кто?.. — Я запнулся. Я никогда в жизни не слышал такого слова, и оно меня настолько ошеломило, что я утратил дар речи.

— Мастер — венгр. Он родился в Будапеште, но с детства живет в Америке. Вырос он в Нью-Йорке, в Бруклине, а отец у него и дед оба были раввины.

— Это еще кто такие — вроде крыс, что ли?

— «Раввин» по-еврейски «учитель». Но на самом деле это что-то среднее между священником и правителем.

— Понятно, — сказал я, — вот оно что. Тогда все понятно, а то! Значит, он хуже цыгана, этот твой Доктор-Черные-Брови, он жид. Хуже жида быть не может, как их только земля носит.

— Смотри, чтобы он не услышал, — сказал Эзоп.

— Я знаю свои права, — сказал я. — И слово даю, не позволю собой помыкать какому-то там еврею.

— Полегче, Уолт. Ты сам напрашиваешься на неприятности.

— А эта ведьма, мамаша Сью? Она что, тоже жидовка?

Эзоп покачал головой и перевел взгляд в пол. Голос у меня звенел такой яростью, что он не решился дальше смотреть мне в лицо.

— Нет, — сказал он. — Она сиу. Ее дед был родным братом Сидящего Быка, в молодости она выступала в шоу Буффало Билла «Дикий Запад» и ездила без седла лучше всех.

— Издеваешься, — сказал я.

— И в мыслях не было. Все, что я рассказал, истинная, чистая правда. Ты живешь под одной крышей с евреем, индианкой и негром, и чем скорей ты с этим смиришься, тем легче тебе будет жить.

К тому времени я продержался на ферме целых три недели, но после разговора с Эзопом терпение мое лопнуло. Я слинял в ту же ночь — выждал, пока они уснут, встал с постели, крадучись спустился по лестнице, на цыпочках подошел к двери и выскользнул на мороз в декабрьскую ночь. Луны на небе не было, не было даже звезд, а едва я оказался на улице, поднялся такой ветер, что меня прижало к стене. Меня сдуло, будто пушинку хлопка. Ночь взревела, загрохотала, воздух полетел, загудел, будто бы нес голос Бога, гневаясь на любую живую тварь, которой хватило глупости ему противостоять. Да, это было глупо, но я снова и снова вставал с земли и шел вперед, одолевая двор шаг за шагом и дюйм за дюймом, прямиком направляясь в пасть чудовищной бури. Предприняв десять или двенадцать попыток, я почувствовал себя выпотрошенным, разбитым и вконец обессилевшим. Я все же добрался до хлева, задержался там передохнуть, потом опять подошел к двери и встал на четвереньки, чтобы продолжить путь, но глаза у меня сами собой закрылись, и я потерял сознание. Прошел не один час. Я пришел в себя, когда на небе появилась полоска рассвета, и обнаружил, что лежу в окружении четырех похрапывавших свиней. Свались я в любом другом месте, то за ночь замерз бы до смерти. Вспоминая об этом сегодня, я вижу в случившемся чудо, но тогда, в то самое утро, открыв глаза и увидев, где нахожусь, я вскочил, плюнул и проклял свое невезенье.

Я нисколько не сомневался в том, кто опять виноват. Тогда, в начале нашего знакомства, я приписывал мастеру все сверхъестественные способности и не колеблясь решил, будто он нарочно вызвал этот чудовищный ветер, чтобы я никуда не делся. Потом несколько недель кряду я строил на его счет самые дикие теории и догадки. Самая страшная была про Эзопа — будто Эзоп на самом деле белый. При одной мысли об этом меня бросало в дрожь, однако все, что я узнал, казалось, ее лишь подтверждало. Говорит же Эзоп как белый, как кто же еще? Ведет он себя как белый, думает как белый, и на пианино играет тоже как белый, и с какой стати я должен верить глазам, когда я нутром чувствую, что это неправда? Напрашивался единственный вывод — Эзоп на самом деле белый. Значит, мастер нашел его много лет назад, и Эзоп стал первым его учеником и тоже учился летать. Потом мастер велел ему спрыгнуть с сарая, и тот прыгнул, только не сумел поймать воздушный поток и не спланировал, а рухнул вниз, переломав себе кости. Потому он и стал такой, кривой и кособокий, но мастеру этого показалось мало, и он решил еще больше наказать Эзопа за свою неудачу. Он вызвал сто еврейских демонов, ткнул перстом в ученика и превратил его в мерзкого негра. Он сломал Эзопу не только кости, а всю жизнь, и я нисколько не сомневался, что подобная участь ждет и меня. Мне тоже придется доживать остаток дней чернокожим уродом и, что еще хуже, до конца дней сидеть над книгами.