Александр Тарасов - Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений

• Название: Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений
• Автор: Александр Тарасов
• Издательство: Ультра.Культура
• Жанр: Контркультура
• Год: 2005
• ISBN: 5-9681-0067-2

Революции — вид социальной медицины. Они лечат общество от застарелых недугов. И точно так же, как и в деле врачевания, в деле революции не обходится без шарлатанов, в том числе и таких, которые не только морочат головы окружающим, но и сами искренне уверены, что опасны для старого мира и могут создать новый. Это квазиреволюционеры. Кто они, почему они существуют и как их отличить от революционеров настоящих, рассказывает в книге «Революция не всерьез» содиректор Центра новой социологии и изучения практической политики «Феникс» Александр Тарасов. Это — первая книга в России, специально посвященная данной теме. Книга адресована социологам, политологам и культурологам, а также всем молодым духом читателям, интересующимся политикой и особенно революционной борьбой.

---

Излюбленной идеей «новых левых» является идея молодежи как нового революционного класса. Идея восходит к Г. Маркузе, к «Политическому предисловию 1966 года к «Эросу и цивилизации»».[441] Достаточно расплывчатые высказывания Маркузе переложили в концепцию «нового революционного класса» профессора Джон и Маргарет Раунтри. Они указали на то, что молодежь используется на самой черной и низкооплачиваемой работе, составляет большинство безработных, «пушечное мясо» в армиях и основной контингент на «фабриках знаний», то есть в университетах. Отторгающая чуждую им культуру взрослых, молодежь испытывает тотальное отчуждение. Молодежь, по мнению Д. и М. Раунтри, заняла место пролетариата и потому, как когда-то пролетариат, образует собственную культуру — культуру протеста, субкультуру, контркультуру.[442] И хотя концепция молодежи как класса была официально отвергнута СДО в декабре 1968 г.,[443] в практически неискаженном виде она перекочевала в пантеон идей «новых левых» и закрепилась там.

Такой же излюбленной идеей «новых левых» является представление о студенчестве как авангарде (или как минимум детонаторе) революции. Первым заронил эту идею в сознание «новых левых» Режи Дебре в 1967 г. в своей знаменитой книге «Революция в революции?».[444] Он не подвел под идею никакого теоретического фундамента, а вывел ее чисто эмпирически — из опыта революционной вооруженной борьбы в Латинской Америке. Идея была подхвачена и широко озвучена лидерами бунтующих студентов в 1968 г., в частности Д. Кон-Бендитом,[445] а немецкие студенты-бунтари придали ей теоретический статус, исходя из общих установок Г. Маркузе о революционном агенте, сосредоточивающемся в современном капитализме среди самых отверженных (гетто, страны третьего мира) и в привилегированных группах, которые еще не включены в процесс производства (это могут быть только молодые интеллигенты, студенчество). Именно такой логикой руководствовались лидеры Социалистического союза немецких студентов (ССНС), в том числе и Руди Дучке, провозгласившие студенчество революционным авангардом.[446] Чуть позже абсолютно такое же обоснование роли студенчества как авангарда дал и Д. Кон-Бендит.[447] В конце концов с маркузианскими построениями лидеров студентов вынужден был согласиться и сам Г. Маркузе,[448] после чего идея была «канонизирована» и вошла в обязательный пантеон идей «новых левых».

Также к Р. Дебре восходит и еще одна излюбленная концепция «новых левых» — концепция «революционного очага» (так называемый фокизм, от исп. foco de guerrilla — очаг партизанской войны). Концепция «революционного очага» — именно как «партизанской базы» (а затем — укрепленного района), в которой революционеры могли закрепиться и которую они использовали бы для экспоненциального расширения своего влияния, была предложена Р. Дебре на основе изучения опыта вооруженной борьбы в Латинской Америке (в первую очередь кубинского опыта) и мыслилась им как концепция, пригодная исключительно в условиях Латинской Америки.[449] В виде абриса концепция обнаруживается уже у Э. Че Гевары,[450] а имплицитно — еще у Мао Цзэдуна.[451] Однако к специфике собственной практики «новых левых» концепция «очага» была приспособлена в виде доктрины «создания красных (революционных) баз в университетах и колледжах». Огромный вклад в развитие этой концепции внес лондонский журнал New Left Review, опубликовавший по теме «красных баз в вузах» подборку статей, в которых отдельные компоненты доктрины были разработаны Джеймсом Уилкоксом, Дэвидом Фернбахом, Дэвидом Трисменом и Энтони Барнетом.[452] В Франции аналогичную роль сыграли паблоисты (троцкисты из тенденции Пабло),[453] после него концепция была «канонизирована» в сознании «новых левых».

Еще одним устойчивым представлением в идеологии «новых левых» является представление о люмпен-пролетариате как о революционной силе в современном большом городе. Понятно, что такое представление восходит еще к М. А. Бакунину, но в идеологию «новых левых» оно было привнесено в первую очередь Францем Фаноном, теоретиком революционной борьбы в странах третьего мира, одним из идеологов ФНО Алжира. Фанон высказал мнение о революционной роли люмпен-пролетариата в книге «Проклятьем заклейменные» (на русский это название часто переводилось как «Проклятые землй»; в оригинале — Les damnes de la terre, строка из «Интернационала» Эжена Потье) в 1961 г., но касалось это мнение лишь Африки или как максимум колониальных стран вообще.[454] К условиям развитых стран идея была приспособлена Г. Маркузе, который подвел под нее определенную социологическую и философскую базу: «…путь в свободное общество открыт только для тех, кто свободен от благ капитализма».[455] Маркузе, впрочем, стремился избегать термина «люмпен-пролетариат», предпочитая ему термины «отверженные и аутсайдеры, эксплуатируемые и преследуемые представители других рас и цветов кожи, безработные и нетрудоспособные», «оставшиеся за бортом демократического процесса», «обездоленные», «население гетто»,[456] но сути дела это, конечно, не меняет. К Фанону и Маркузе присоединился и глубоко уважаемый «новыми левыми» социолог Андре Гундер Франк,[457] после чего идея стала считаться бесспорной.

Таким образом, сложилось представление «новых левых» о революционных силах современности: это студенчество (и шире — молодежь вообще как «эксплуатируемый класс»), люмпен-пролетариат (в крупных городах) и примыкающие к нему представители «угнетенных меньшинств» (то есть национальных, расовых, сексуальных, культурных — в их числе, разумеется, и представители контркультуры). В качестве авангарда должны выступать «революционные группы» («группы в сплочении») и сами революционеры («художники революции»). С развитием революционного процесса их поддержат эксплуатируемые классы (рабочий класс, в странах третьего мира — крестьянство) и эксплуатируемые нации (колониальные и полуколониальные).

Важнейшим компонентом идеологии «новых левых» является теория революционного насилия. Теоретический интерес «новых левых» к Марксу, Фрёйду и Конраду Лоренцу объясняется в значительной степени тем, что они разработали собственные теории насилия, причем Маркс — теорию революционного насилия. «Новые левые» рассматривают революционное насилие как неизбежное и порожденное самим буржуазным обществом, которое подавляет естественные потребности личности, невротизирует и психотизирует ее, проявляет по отношению к ней «институированное насилие» в виде всех основных институтов цивилизации — что не может не провоцировать личность на ответное насилие. Эти представления восходят к неофрейдистам, в частности, к Карен Хорни[458] и особенно к популярному у «новых левых» Эриху Фромму.[459] В духе фрейдо-марксизма к таким же выводам пришел и Герберт Маркузе.[460] Непосредственно в русло революционного насилия эти взгляды перевел Франц Фанон, создавший цельную концепцию революционного насилия как «великого ответного механизма» угнетенных (в книге «Проклятьем заклейменные» теории революционного насилия посвящена целая глава — «О насилии»).[461] Воспевание Ф. Фаноном революционного насилия было воспринято «новыми левыми» как непосредственно, так и через Ж.-П. Сартра, написавшего к книге Фанона предисловие, в котором Сартр дал революционному насилию историческое и философское обоснование (историческое — в духе марксизма, философское — в духе экзистенциализма).[462] Это обоснование революционного насилия Фаноном и Сартром произвело заметное впечатление даже на Маркузе (тот ссылается на них в «Репрессивной толерантности»). Другим источником теории революционного насилия у «новых левых» явились концепции революционного насилия, основанные на опыте партизанской войны в Латинской Америке (латиноамериканскую герилью «новые левые» традиционно поэтизируют и едва ли не обожествляют), в частности, концепции Р. Дебре и колумбийского священника-партизана, одного из теоретиков «теологии освобождения» Камило Торреса. К. Торрес разработал совершенно оригинальную концепцию «Изменение через насилие», в которой революционное насилие рассматривалось как цивилизующий и обучающий механизм, посредством которого вовлеченные в революционную борьбу массы переходят от отсталого культурно-экономического существования к более прогрессивному (своего рода «теория модернизации»).[463] Р. Дебре, в развитие своей теории «революционного очага», разработал концепцию революционного насилия, которая предполагала, что в современных условиях насилие будет играть роль образования и пропаганды, а вооруженные революционеры (партизаны) — роль авангардной революционной партии (типа партии большевиков в начале XX в.). Таким образом, и у Р. Дебре насилие выводилось из сферы чисто оперативно-технической в сферу экзистенциально-культурную и ему предписывалась созидательная функция.[464] Идея революционного насилия как обучающего компонента закрепилась в идеологии «новых левых».