Франсуаза Важнер - Госпожа Рекамье

• Название: Госпожа Рекамье
• Автор: Франсуаза Важнер
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02656-x

Книга французской писательницы Франсуазы Важнер — о прекрасной женщине, госпоже Рекамье (1777–1849), чье имя олицетворяет отменный вкус и образованность. Она не писала романов и не создавала картин, но обладала удивительной способностью притягивать к себе неординарные личности, открывая их талант, помогая и поддерживая их. Ее красота, в сочетании с искренностью и умом, покорила многих художников.

Жюли Рекамье сделала свой салон центром оппозиционных настроений по отношению к Наполеону. Кроме политиков, к ней на огонек слетались самые известные личности той эпохи: знаменитая госпожа де Сталь — известная французская писательница начала XIX века, Жан Жак Ампер — сын великого французского ученого Андре-Мари Ампера, Евгения де Богарне — дочь Жозефины, первой жены Наполеона, г-н Бернадот — будущий король Швеции, писатели Проспер Мериме и Сент-Бёв, поэт и писатель, одинаково преуспевший как на литературном, так и на политическом поприще — Франсуа Рене де Шатобриан (последняя страстная любовь Жюли). Она была дружна с Оноре де Бальзаком и Виктором Гюго, ее связывали общность вкусов с Мюссе и Стендалем, ею восхищались художники Ж.-Л. Давид и Эжен Делакруа и многие-многие другие, цвет французского искусства и науки, люди, чьи имена навсегда стали составной частью мировой культуры.

Ouvrage réalisé avec le soutien du Ministère des affaires étrangères français et de l'Ambassade de France en Russie.

Издание осуществлено при поддержке Министерства иностранных дел Франции и Посольства Франции в России.

Перевод осуществлен по изданию Françoise Wagener, Madame Récamier. Editions. Jean-Claude Lattes, Pans, 1986.

---

После смены династии Жюльетта оказалась в ладу с новыми властями, где у нее было много друзей. Сразу по окончании траура она открыла двери своего салона и продолжала принимать еще чаще, чем раньше, выдающихся мыслителей и литераторов. Освободившись от некоторой сдержанности, навязанной ей официальной ролью, на которую претендовал Рене, она свободно предавалась тому, что ее интересовало: открытию и слушанию новых талантов.

Она уже вышла из возраста празднеств и представлений, выезжала все реже и реже, не поддерживала официальную жизнь (в отличие от своей подруги г-жи де Буань, лично связанной с юных лет с королевой Марией Амелией): она позволяла свету приходить к себе. В центре ее забот оставался, с одной стороны, Шатобриан, а с другой — семейный круг, но она, как всегда, превосходным образом сочетала свои многочисленные дружеские связи с притяжением нарождающегося поколения, этого цветника романтиков, начинавших приобретать известность…

Вопреки расхожему представлению, Реставрация способствовала несравненному расцвету культуры. Выросшие при мире, процветании и обучении парламентаризму дети века, которые теперь получали власть или общественное признание, этого не забывали. Один из самых выдающихся, Виктор Гюго, воздаст Реставрации должное в «Отверженных», заметив: «Бурбоны были орудием цивилизации, сломавшимся в руках Провидения».

В тот переломный год, отмеченный кончиной двух крупных литераторов — Бенжамена Констана, который в последний раз обратился к Жюльетте, чтобы заручиться поддержкой Шатобриана в Академии (но та предпочла ему Вьенне), и г-жи де Жанлис, которая умерла счастливой, увидев восшествие на трон своего бывшего ученика, — пришла блестящая смена: Стендаль вернулся к аналитическому роману, написав «Красное и черное», Гюго поставил своего «Эрнани», смелость которого вызвала жгучую полемику, Ламартин опубликовал «Гармонии», Сент-Бёв — «Утешения», а совсем молодой человек, Мюссе, — «Сказки Испании и Италии»…

Все они прошли или пройдут через Аббеи. Хотя бы для того, чтобы увидеть там возвышающегося надо всеми великого человека. Стендаль после своего визита в Аббеи говорил, что как будто созерцал великого ламу… Сент-Бёв, пославший свои стихи Рене, выждал некоторое время, прежде чем быть ему представленным: он чересчур весело приветствовал политическую отставку великого писателя в газете «Глоб»… Жорж Санд довольно глупо побоялась скомпрометировать себя визитом в салон! Что до дикаря Мериме, «этого молодого человека в сером рединготе, которого очень портил вздернутый нос», по замечанию Стендаля, то он окажется посмелее ее, хотя украдкой не жалел желчи для хозяйки салона. «Не забывай остерегаться», — говаривала ему мать. Он превратил эти слова в свой девиз. Этому можно предпочесть его литературный принцип: «Ничего лишнего…»

На самом деле Мериме не мог простить Жюльетте того, что она отвратила Ампера от великого поэтического будущего… Нам же, напротив, кажется, что именно благодаря г-же Рекамье Ампер смог встать на путь своего призвания, слегка поблуждав в потемках. Под влиянием дамы из Аббеи он становился тем, кем мог и должен был стать: историком и великим компаративистом. Язвительный ум Мериме не узрел корня: он был необъективен в отношении Ампера и еще менее — в отношении Жюльетты. Соперничество было скрытым и относилось к области чувств.

Симпатичный толстый юноша — вот он-то не станет злословить в адрес хозяйки дома, а придет в искренний восторг от оказанного ему приема и чуть ли не бросится в объятия всех присутствующих — введен в Аббеи старой герцогиней д'Абрантес. Он пишет небольшой роман под заглавием «Шагреневая кожа». Его зовут Оноре де Бальзак, но кто тогда о нем знал[41].

Жюльетте в очередной раз приходилось выступать в роли мягкой и деятельной посредницы между старым львом и юными романтическими львятами, расхаживавшими в ее салоне…

***

Однако, несмотря на гибкость и прозорливость нового государя, буржуазная монархия рождалась в муках: к финансовому кризису добавилось некоторое политическое смятение, даже правящие партии укреплялись и сталкивались между собой. Наряду с оппозицией легитимистов, бонапартистов и республиканцев, сцепились ультралиберальная партия движения и партия сопротивления под руководством Казимира Перье, Тьера и Гизо, удовлетворившаяся пересмотренной Хартией.

Когда Казимир Перье возглавил правительство, стабильность восстановилась. Но напряженность оставалась сильной, опасность восстания — постоянной. В такой обстановке Шатобриан вновь взялся за перо полемиста, написав в несколько дней разящий памфлет против предложения об изгнании Карла X и его потомков, поданного одним депутатом, — «О Реставрации и выборной монархии». Брошюру, вышедшую тиражом в пятнадцать тысяч экземпляров, расхватывали, как горячие пирожки!

Для великого ламы это был просто подарок судьбы, ведь его финансовые проблемы принимали тревожный характер: всю зиму он работал над «Историческими исследованиями», чтобы выполнить контракт на Полное собрание своих сочинений, заключенный с издателем. К несчастью, Ладвока разорился! Бывший министр в свое время решительно отказался от всякого содержания и пенсиона, так что теперь ему предстояло найти выход из тупика. Он решил продать свое маленькое владение на улице Анфер, а также мебель, за счет чего предполагал провести лето в Швейцарии с наименьшими расходами, в обществе своей неизбежной супруги…

Не самая вдохновляющая программа действий… Однако это добровольное изгнание вылилось в несколько прекрасных страниц об обездоленности и верности себе… Шатобриан жил в основном в Женеве, где его любезно принимали, но все равно скучал. Чтобы развеять скуку, писал Жюльетте. Он также посвятил ей стихотворение под названием «Кораблекрушение»[42].

Буря, крушение, бездна, могила… Видно, что настроение его довольно мрачное. «Я совсем не работаю; я ничего не могу делать; я скучаю, но такова моя природа, я словно рыба в воде: если бы только вода не была такой глубокой, мне бы, возможно, было лучше».

Узнав, что в палате депутатов снова поднимался вопрос о запрете на возвращение изгнанной королевской семьи, Шатобриан написал другой памфлет, который, вопреки ожиданиям, расходился еще лучше предыдущего. Герцог де Дудовиль писал Жюльетте:

Это настоящий подвиг, как смело — опубликовать подобное произведение и сорвать овации роялистов, бонапартистов, либералов, даже республиканцев, не тревожась о правительстве, которое половины бы этого не потерпело в газетах любой окраски. Сен-Жерменское предместье было единственной силой, которой страшился Бонапарт, а г-н де Шатобриан — та сила, которой больше всего боится правительство.

После такого успеха Шатобриан решил вернуться в Париж. Благородный виконт еще слишком живой, чтобы наслаждаться сладкой негой отставки: конечно, он работал над своими «Записками», но он готов в очередной раз их забросить, лишь бы только представилось развлечение, а еще лучше — сражение, на которое можно идти в открытую. Вскоре ход событий предоставит ему такую возможность.

Арененберг, Коппе: поездка-паломничество…

26 марта 1832 года, в долгожданный день возвращения масок и карнавала, весь Париж в ужасе содрогнулся, когда его облетела страшная весть: холера! В памяти оставались далекие воспоминания о средневековой чуме, но было ровным счетом ничего не известно о новой каре, вышедшей из дельты Ганга в 1817 году, которую прозвали «европейской холерой» и которая медленно, беспощадно и без всякой логики охватывала Европу. В Париже она взорвалась подобно бомбе. В один месяц умерло тринадцать тысяч человек. Первая волна выкосила самые бедные и нездоровые кварталы столицы. После передышки — вторая волна эпидемии, накрывшая остальных…

Всеобщее ошеломление: никто не знает, желая родным доброй ночи, кто из них к утру останется в живых. Г-жа де Буань, оставившая в своих мемуарах потрясающие страницы об этих ужасных днях, говорит, что «из дому не выходили, не приведя в порядок свои дела, ожидая, что тебя принесут с прогулки умирающим». Когда паника первых дней улеглась (из-за слухов об отравлении в одном квартале вспыхнули беспорядки, приведшие к резне), общество неслыханным образом сплотилось.

Город, пораженный недугом, в котором ничего не понимал и принимал его с античным фатализмом (большинство врачей ничего не смыслили в инфекционных заболеваниях!), принимал меры, чтобы ухаживать за больными, вывозить и хоронить трупы. Катафалков и гробов не хватало, использовали тяжелые телеги для перевозки мебели, превращали дома в больницы, оборудовали пункты первой помощи на каждом углу. Врачи, священники, молодые люди доброй воли, дамы-патронессы не считались с расходами: любезный герцог де Роган, кардинал-денди, умрет, выхаживая больных… Власти делали, что могли, принцы нарочито посещали больных, утешали их. К несчастью, сопровождавший их премьер-министр, Казимир Перье, тоже подхватит заразу…