Танит Ли - Восставшая из пепла

• Название: Восставшая из пепла
• Автор: Танит Ли
• Издательство: Библиополис
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1993

Первая книга из трилогии «Белая ведьма». Перевод названия исключительно удачен, поскольку сохраняет игру слов оригинала — потерявшая память и забывшая свое прошлое героиня очнулась на вулкане среди дикого и непонятного мира магического мира. Послеэтого ей приходится раз за разом, как птице Феникс, выходить живой из бесчисленного количества передряг.

---

Он сразу отпрянул, слепо шаря в поисках бурдюка.

— Ступай, — приказала я. — Желающих помочь тебе хватит. Вон там.

Он неуклюже вылез из фургона, и я увидела, как он, пошатываясь, уходит в темноту, бормоча ругательства.

Тут и я покинула фургон, ибо он, казалось, весь пропах Геретом и пивом. Ночь была холодной, и все же странно душной. Ветер налетал порывами.

Я начала наконец ощущать веревку, привязавшую меня к каравану, и жаждала освободиться. Я желала обрести одиночество, меня грызла тоска по нему.

Я пошла по усыпанному галькой берегу и оставила лагерь позади. Внизу текла похожая на чернила вода, и я чувствовала ее сладкий и смертельный запах. Я вспомнила свою расу, которая умела ходить по воде, и гадала, смогу ли я перейти через реку, как переходили они, к противоположному берегу, который, казалось, — особенно теперь, в темноте — звал меня.

Надо мной внезапно полыхнул холодный белый свет, заставив меня вздрогнуть и оглянуться. Позади из-за гор взошла белая луна. Пыльный воздух странно подчеркивал ее абрис, и она стала похожа на побелевший череп. Свет провел по воде дорожку из серебряного стекла, и она вдруг показалась мне тропой, безопасным для меня мостом. Мои руки сжались в кулаки, тело напряглось от предвкушения Силы. Я вытянула ногу вперед, годовая пуститься в путь…

Визгливый крик позади меня, а потом другие голоса. Я различила зов. — Уасти! Целительница! Целительница!

Я разгневанно обернулась, под кожей у меня горели искры ярости, заставляя каждый мой волос вздыбиться, как шерсть у кошки. По берегу бежал человек, а я даже не двинулась ему навстречу. Его ребенок, малыш двух-трех лет, уполз от матери и напился голубой воды. Мужчина тянул меня за руку, и я знала, что смогу спасти его ребенка, только если поспешу за ним, но не могла этого сделать.

— Я здесь общаюсь с богом, — сказала я ему, — а ты мне помешал.

Он запнулся, в замешательстве и растерянности, а стеклянный свет на воде внезапно треснул, и я поняла, о чем он просит, и, повернувшись, побежала с ним.

Ребенок кричал и брыкался, мать в ужасе металась. Я выставила ее вон, и вызвала у ребенка обильную рвоту с помощью одного из снадобий Уасти, а потом вливала ему в горло чашку за чашкой чистую воду, вместе с травами и порошками. Боль сделала его покорным, но как только она прошла, он стал капризным и сонным. Я думала, что спасла ребенка, поэтому успокоила его и позволила ему уснуть. К тому времени я очень устала и тоже пошла спать. За час до рассвета явился тот же мужчина и разбудил меня — тело ребенка посинело. Я отправилась с ним, но не смогла даже разбудить его, и вскоре он умер.

— Яд реки оказался слишком силен, — сказала я им.

Мужчина тупо кивнул, но женщина заявила:

— Нет. Ты пришла поздно. Он сказал, что ты не сразу пошла с ним, когда он прибежал к тебе.

— Ш-ш, — зашипел мужчина. — Это длилось всего миг, и она, — он понизил голос, — общалась с богом!

— Какое мне дело до бога, — завопила вдруг женщина, хватая своего умершего ребенка. — Какой же он бог, если отнимает у меня сына и но оставляет мне ничего!

Мне следовало бы пожалеть ее, но я ощущала только презрение. Я знала, что будь ребенок девочкой, она бы скорбела куда меньше, и это вызывало у меня протест. Не говоря ни слова, я отвернулась от них и ушла.

Я снова прилегла уснуть, вся окоченев, не волнуясь о том, что станет рассказывать обо мне женщина, желая лишь освободиться от них и пересечь голубую воду.

Глава 2

На рассвете поднялся сильный ветер, несший тучи пыли. Девушка пришла как обычно и принесла еду. Я накормила кошку и закрыла полог, спасаясь от песка.

Наверное где-то час спустя я услышала одинокий крик, за которым последовали другие, и звуки шагов по гальке на берегу; караванщики увидели лодки. Я взяла узел со своими пожитками и позвала кошку. Она спрыгнула на землю и пошла за мной к берегу.

Ветер приобрел цвет — серовато-желтый, как сама эта земля. Вокруг взвивалась пыль, сильно затруднял возможность видеть, но я порадовалась шайрину, он полностью защищал меня. Другие обмотали тряпками рты и натянули на глаза капюшоны. Я еле-еле различала нечеткие, далекие силуэты на испачканной пылью голубизне и гадала, как это караванщики что-то увидели. А затем услышала низкий, гундосый стон рога. Это и послужило сигналом, хотя в фургоне я его не слышала.

Почти час мы следили с берега за лодками. Они с трудом добирались к нам по выщербленной песком реке. Наконец к выветрившемуся берегу чуть ниже по течению причалили пять длинных некрашеных судов, определенно больших, чем лодки, как их называли люди Герета. Невысокие, с поднятым носом и кормой, устремленной вниз по кривой, вырезанной в виде хвоста большой рыбы. Каждое обладало единственным парусом, но их сняли с мачт и действовали только весла, выстроенные в ряд.

Весла подняли, поставили стоймя, и на усыпанный галькой берег спрыгнули люди. Очень темнокожие, темнее, чем любые, среди которых мне пока доводилось жить. Везде, где я побывала, похоже, преобладали черные волосы, но кожа и глаза были чаще всего светлыми, а среди племен степей попадались также блондины и шатены. Эти же были оливково-бронзовыми — почти серо-бронзовыми, словно они, как и ветер, переняли цвет этой земли. И черные глаза — истинно черные, когда невозможно отличить радужную оболочку от зрачка. А волосы, очень коротко подстриженные, а зачастую и вовсе сбритые с оставшейся на головах тенью щетины с иссиня-черным отливом, которого я никогда раньше не видела. И еще одним их отличием, возможно, самым странным, служила черная грубая одежда, не расцвеченная никакими украшениями. Даже среди степных племен в одежде то тут, то там поблескивало цветом или металлом, и это указывало на индивидуальность ее хозяина. А эти не носили ничего, кроме коротких ножей на поясах; одежда же отличалась отчетливой одинаковостью — почти как обмундирование, хотя она и не была им.

Высокий бритоголовый подошел и заговорил с Геретом, Ороллом и остальными, ждущими сзади. Мрачное лицо не выдавало никаких чувств. Гребцы и караванщики уже разгружали фургоны и укладывали товар на корабли. Наконец Герет повернулся и пошел вдоль берега с удовлетворенным видом. Приблизившись ко мне, он поднял глаза, и выражение его лица мигом сделалось кислым.

— Я б на твоем месте укрылся, целительница. Эти бури могут длиться два-три дня.

— Нет надобности, — отмахнулась я. — Мы ведь скоро начнем переправу, не так ли?

Его выпученные глаза выпучились еще больше.

— Ты тоже хочешь переправиться, да? Странно. Мы всегда оставляем женщин на этом берегу. С охраной, конечно. Старая Уасти никогда не переправлялась с нами.

— А я переправлюсь, — заявила я.

Он услышал в моем голосе категоричность, и больше не спорил, хотя я видела, что ему это не понравилось.

Когда товары уложили и привязали, примерно половина мужчин каравана забралась на палубы пяти судов и расположилась среди бухт канатов неподалеку от кормы. Когда я поднялась на пятый корабль, они неуверенно взглянули на меня и начали перешептываться. Тут до меня дошло, что когда они доберутся до хуторов за Водой, покупатели могут устроить пир, а также предложить другие развлечения. Судя по несчастным лицам оставшихся мужчин и еще более несчастным и удрученным лицам женщин, так оно и было. Естественно, гости не хотели брать с собой целительницу. Меня это не беспокоило. Я испытывала непреодолимое стремление переправиться, почти отчаянное желание добраться до страны за рекой, и если им это не нравилось, пусть подавятся.

Кошку я взяла с собой на корабль, но она сопротивлялась и внезапно, как раз когда гребцы поднимались на борт и готовили весла, оцарапала меня и прыгнула через борт на гальку. И стала совершенно неподвижно, глядя мне в лицо своими серебряными глазами и вздыбив шерсть. Чувства гнева и потери заставили меня впервые осознать: я не вернусь обратно.

Переправа заняла почти два дня, в течение которых вокруг нас бушевала буря, яростно и без спадов. Путешествие отличалась монотонностью — бесконечный скрип весел и шпангоута, шлепки густой воды, кружащая резкость ветра. На середине реки, когда сквозь пыль и даль нельзя было разглядеть суши, мы проплыли мимо каменной глыбы, торчащей футов на десять из голубизны. Она была совершенно гладкой, за исключением грязной резьбы, оставленной на ней стихиями.

— Что это такое? — спросила я ближайшего караванщика.

Тот покачал головой.

— Они называют его просто Камень, целительница, — промямлил он, смущенный моим присутствием.

Раз или два смуглый экипаж, налегая на весла, заводил глухую, стенающую, протяжную песню. Говорили они на другом языке, нежели караванщики, но песня была опять иной и, казалось, не имела смысла. Я подумала, что она была искаженной и сокращенной версией чего-то более древнего.

Наступила ночь, но перерыва не сделали; темнокожие продолжали грести.