Джон Вердон - Загадай число

• Название: Загадай число
• Автор: Джон Вердон
• Жанр: Триллер
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-271-34946-1

Может ли анонимное письмо напугать до смерти? Оказывается, да — если тебе есть что скрывать, а автор письма читает твои мысли. Получив такое послание, Марк Меллери обращается за помощью к старому приятелю — знаменитому детективу в отставке. Дэвид Гурни, для которого всякое преступление — ребус, обретает идеального противника: убийцу, который любит загадывать загадки. Каждая неразгаданная загадка приводит к новой жертве. Однако Гурни продолжает игру…

Дебютный роман американского писателя Джона Вердона «Загадай число» — классический триллер. Безупречно выстроенный сюжет, тщательно прописанные детали, узнаваемые персонажи и жизненные коллизии складываются в повествование, от которого захватывает дух.

---

— На ощупь там есть что-то, кроме бумаги?

— Как, например, что?

— Что угодно, там прощупывается что-нибудь?

— Нет, абсолютно плоский конверт, как будто вовсе пустой. Никаких посторонних предметов не чувствую, если ты об этом. Так мне его вскрыть?

— Давай, но остановись, если увидишь что-то, кроме бумаги.

— Хорошо. Вот, вскрыл. Там только один листок. Текст напечатан на машинке. Простая бумага, без шапки. — Последовало несколько секунд тишины. — Что? Что за чертовщина!

— Что там?

— Это невозможно. Не может такого быть…

— Прочитай вслух.

Меллери удивленно прочитал:

— Оставляю эту записку на случай, если ты пропустишь мой звонок. Если ты еще не понял, кто я, подумай про цифру 19. Она ни о ком тебе не напоминает? И не забывай: мы увидимся в декабре или даже в ноябре.

— Это все?

— Да. Так и написано: подумай про цифру 19. Как он мог угадать? Это же невозможно!

— Но там именно так напечатано?

— Да! Я просто хочу сказать… не знаю, что я хочу сказать… то есть… ну это же невероятно… Господи, Дэйв, что происходит?

— Не знаю пока. Но мы разберемся.

Что-то вдруг встало на место — ответ еще не был очевиден, он еще был далек от разгадки, но что-то в его уме сдвинулось с мертвой точки. Теперь он на сто процентов был готов ответить на вызов. Мадлен, стоявшая в дверях, увидела эту решимость. Увидела резкий блеск в его глазах — огонь его неутомимого ума, — и, как обычно, это наполнило ее восхищением и одиночеством.

Новая загадка с цифрой и всплеск адреналина, который она вызвала, не давали Гурни заснуть глубоко за полночь, хотя он лежал в кровати с десяти часов. Он беспокойно ворочался с боку на бок, пока его ум искал подходы к задаче, как человек, который во сне потерял ключи от дома и ломится во все запертые окна и двери поочередно.

Потом он вспомнил вкус мускатного ореха, который был в кабачковом супе, и ощущение дурного сна усилилось.

Если ты еще не понял, кто я такой, подумай про цифру 19. И Меллери загадал именно цифру 19, и это было до того, как он открыл конверт. Невероятно. Но все случилось именно так.

Привкус муската продолжал его донимать. Трижды он вставал выпить воды, это не помогало. А потом он вспомнил про масло. Мадлен добавляла в свой кабачковый суп много мускатного ореха и масла. Как-то раз он даже обсуждал это с их психотерапевтом. С их бывшим семейным психотерапевтом. У которого, впрочем, они были всего дважды, когда спорили, стоит ли Гурни уходить в отставку, и полагали (ошибочно, как потом выяснилось), что разговор с посторонним человеком поможет им преодолеть разногласия. Он попытался вспомнить, к чему он тогда упомянул злосчастный суп, в каком контексте, как ему вообще могло прийти в голову заговорить о чем-то настолько пустячном.

Это была сессия, когда Мадлен говорила о нем так, словно он не присутствовал в той же комнате. Сначала она рассказывала о том, как он спит — если уж заснул, то, как правило, до самого утра не проснется. Тогда-то он и заметил, что исключением были ночи после того, как она готовила суп из кабачков, когда он не мог отделаться от привкуса мускатного ореха и масла. Но она продолжила говорить, игнорируя его дурацкое замечание, обращаясь к психотерапевту, как будто они были двумя взрослыми, обсуждающими ребенка.

Она сказала, что нет ничего удивительного в том, что он не просыпается до самого утра, поскольку работа его так изматывает. В его жизни так мало спокойствия и возможностей расслабиться. Он такой хороший человек, такой порядочный, но постоянно испытывает чувство вины за то, каков он есть, мучимый своими ошибками и недостатками. Столько блестящих профессиональных достижений — но в его сознании все затмевает горстка неудач. Он безостановочно думает, решает какие-то задачи, одну за другой, словно Сизиф, который вечно катит камень в гору, — снова, и снова, и снова. Цепляется за жизнь, как за головоломку, которую необходимо решить. Но ведь не вся жизнь — головоломка, говорила Мадлен, обращаясь наконец-то к нему, а не к терапевту. К жизни можно подходить по-другому. Тайны, а не загадки. То, что можно любить, а не разгадывать.

Воспоминание о ее словах странно подействовало на него. Оно захватило его целиком, растревожило и измотало, а потом постепенно отпустило, заодно с привкусом масла и мускатного ореха, и он погрузился в тяжелый сон.

Под утро он ненадолго проснулся от того, что Мадлен выбиралась из постели. Она негромко высморкалась. Долю секунды он размышлял, отчего она плакала, но тут же подумал, что, скорее всего, причина насморка — какая-нибудь сезонная аллергия. Сквозь сонный прищур он наблюдал, как она открывает шкаф и надевает махровый халат. Чуть позже он услышал — или домыслил во сне, наверняка он не знал, — как она спускается в подвал, а после еле слышно проходит мимо спальни. Когда первый утренний свет залил спальню и просочился в коридор, она вернулась, похожая на призрак, с чем-то в руках — с какой-то коробкой.

Его веки сомкнулись от усталости, и он заснул еще на час.

Глава 15 Дихотомии

Он встал не потому, что выспался или хорошо отдохнул, а потому, что встать оказалось предпочтительнее, чем погрузиться обратно в сон, от которого в памяти не осталось ничего, кроме отчетливого ощущения клаустрофобии. Было похоже на похмелье времен колледжа.

Он заставил себя принять душ, и это слегка улучшило его настроение. Затем он оделся и вышел на кухню, где с удовольствием обнаружил, что Мадлен сварила достаточно кофе для двоих. Она сидела за столом, задумчиво смотрела на террасу и держала обеими руками горячую чашку, как будто пытаясь согреться. Он налил себе кофе и сел напротив нее.

— Доброе утро, — сказал он.

Она загадочно улыбнулась в ответ.

Он проследил за ее взглядом. Сердитый ветер срывал последние листья с деревьев у подножия холмов. От сильного ветра Мадлен обычно нервничала — с тех пор, как перед ее машиной на дорогу упал огромный дуб как раз в тот день, когда они переезжали в Уолнат-Кроссинг. Но сегодня утром она была слишком погружена в свои мысли, чтобы нервничать.

Спустя пару минут она повернулась к нему, и на ее лице появилось резкое недовольство, как будто что-то в его манере или внешнем виде ее неприятно поразило.

— Куда ты собрался? — спросила она.

Он помолчал.

— В Пион. В институт.

— Зачем?

— Зачем?.. — переспросил он, едва скрывая раздражение. — Потому что Меллери до сих пор отказывается обратиться в полицию, и я хочу подтолкнуть его посильнее в этом направлении.

— Этого нельзя сделать по телефону?

— Живьем получится убедительнее. К тому же я хочу сделать копии всех записок и записи вчерашнего звонка.

— Для этого давно изобрели курьерскую почту.

Он посмотрел на нее:

— Почему ты против того, чтобы я ехал в институт?

— Проблема не в том, куда ты едешь, а в том зачем.

— Чтобы убедить его обратиться в полицию! И сделать копии записок!

— Ты искренне считаешь, что ты ради этого собираешься в Пион?

— Если нет, то почему?

Она посмотрела на него странно, как будто даже с жалостью, а потом ответила:

— Ты едешь, потому что ты вцепился в это дело и не можешь его отпустить. Ты едешь, потому что не можешь остаться в стороне. — Она закрыла глаза, и это было как затемнение в конце фильма.

Он не нашелся что ответить. Мадлен часто заканчивала споры вот так — говорила или делала что-то такое, отчего поток его мыслей прерывался и он был вынужден замолчать. На этот раз ему показалось, что он понимает, почему это произвело на него такой эффект, хотя бы отчасти. В ее голосе ему померещился отголосок той речи у психотерапевта, которую он так ясно вспоминал несколько часов назад. Совпадение показалось ему обескураживающим, как будто Мадлен из прошлого и нынешняя Мадлен вместе ополчились против него.

Он долго молчал.

Она отнесла чашки из-под кофе в раковину и помыла их. Затем, вместо того чтобы поставить их в сушку, как обычно, она вытерла чашки и убрала в шкаф.

Продолжая смотреть в этот шкаф, словно она забыла, зачем открыла его, она спросила:

— Во сколько ты едешь?

Он пожал плечами и огляделся, как будто правильный ответ мог оказаться написанным на одной из стен. Его взгляд привлек какой-то предмет на журнальном столике перед камином. Картонная коробка из-под винных бутылок, перевязанная белой лентой, собранной сверху в бант. Он впился взглядом в этот бант.

Господи. Вот зачем она спускалась в подвал.

Коробка оказалась меньше, чем ему помнилось, и картон оказался темнее, но это был тот самый, безошибочно узнаваемый белый бант. Индуисты были тысячу раз правы: именно белый, а не черный, естественный цвет скорби.

Он почувствовал пустоту в легких, как будто сила земного притяжения отнимала у него дыхание и тащила самую его душу вниз, в землю. Дэнни. Рисунки Дэнни. Мой маленький мальчик. Он сглотнул и отвернулся, не в силах встречаться взглядом с такой необъятной потерей. Его охватила такая слабость, что он не мог пошевелиться. Он выглянул на террасу, прокашлялся, прочистил горло и попытался заменить нахлынувшие воспоминания ощущениями из настоящего, переключиться, сказать что-то, услышать собственный голос, прервать ужасное молчание.