Сири Хустведт - Что я любил

• Название: Что я любил
• Автор: Сири Хустведт
• Издательство: Астрель: CORPUS
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-24545-9

Сири Хустведт — одна из самых заметных фигур в современной американской литературе: романистка, поэтесса, влиятельный эссеист и литературовед, а кроме того — на протяжении без малого тридцати лет жена и муза другого известного прозаика, Пола Остера. "Что я любил" — третий и, по оценкам критики, наиболее совершенный из ее романов. Нью-йоркский профессор-искусствовед Лео Герцберг вспоминает свою жизнь и многолетнюю дружбу с художником Биллом Векслером. Любовные увлечения, браки, разводы, подрастающие дети и трагические события, полностью меняющие привычный ход жизни, — энергичное действие в романе Хустведт гармонично уживается с проникновенной лирикой и глубокими рассуждениями об искусстве, психологии и об извечном конфликте отцов и детей. Виртуозно балансируя на грани между триллером и философским романом, писательница создает многомерное и многоуровневое полотно, равно привлекательное как для "наивного" читателя, так и для любителя интеллектуальной прозы.

---

— Спасибо, дружище. Мне срочно нужно было обдумать одну штуку. Это касается В.

В другой раз я мог прийти и обнаружить, что он сидит на полу по-турецки и сосредоточенно шьет либо крошечные кукольные одежки, либо самих кукол. Не поднимая головы от своего рукоделья, он весело бросал мне: "Привет!" — и тут же пускался в разговоры.

— Лео, дорогой, — заявил он мне однажды вечером, — как здорово, что ты пришел! Познакомься, это мама О.

Он протянул мне длинную тощую пластмассовую куклу с розовыми глазами.

— Да, да, многострадальная матушка нашего О, собственной персоной. Терпеливая, безответная, но на злодейку, правда, слабовата. Любит хлебнуть.

Он щелкнул себя по горлу.

— Я назвал ее X. А отца зовут У. Он вообще ни разу во плоти не появляется. Это скорее некий символ. Так, маячит себе вдали. Или стоит над душой у О. Бесплотный образ. Но, однако же, сына они зачали и на свет произвели. А что? На пересечении оси X с осью У находится О. Все очень логично. X — это "экс", то есть "бывший". Значит, бывшая, брошенная жена, на которой крест поставили. Кроме того, X — это какая-то неизвестная точка "икс". Но буква X означает еще и "целую", когда стоит в конце письма. Значит, она его все-таки любит. А папеньку, этого самого У, так просто не найдешь, он как "игрек" в задачке с двумя неизвестными. Здорово, да?

Билл захохотал. Звук его голоса вдруг напомнил мне голос Дана. Мой вопрос "А как твой брат?" прозвучал довольно неожиданно, вне всякой связи с предыдущим разговором, но Билл ответил:

— Как обычно.

Он на секунду помрачнел и добавил:

— Все как всегда.

Каждый раз, когда я приходил, на полу или на рабочем столе меня ждали новые герои. Как-то в марте я увидел в мастерской плоскую фигурку из проволоки, обтянутую тонким муслином, который выглядел не как платье, а как прозрачная кожица. Проволочная куколка стояла на коленях, воздев руки в отчаянной мольбе. Увидев у нее на груди нашитую букву Е, я подумал о святой Екатерине Сиенской.

— Это Ј, подружка О. Она ничего не ест, морит себя голодом.

Рядом лежали две маленькие тряпичные куколки, крепко обнимавшие друг друга за плечи. Поднеся эту сдвоенную фигурку к глазам, я понял, что мальчики — брюнет и шатен — срослись на талии, как сиамские близнецы, и у каждого к груди была пришита буква М. На секунду мне стало не по себе от столь откровенного намека на Марка и Мэтью. Я вертел кукол в руках, силясь угадать в нарисованных личиках какие-то различительные черты, но они были абсолютно одинаковыми.

— А мальчишки, что, тоже здесь будут? — спросил я.

Билл поднял голову и ухмыльнулся:

— Ну, в виде вариации на тему. Я хотел сделать из них младших братьев для О.

Я осторожно положил куколок туда, откуда взял, — на стеклянный куб, стоявший передо мной на столе.

— Ты уже видел младшего брата Марка?

Билл прищурился:

— Прикажете понимать это как свободную ассоциацию или попытку усмотреть скрытый смысл в моих малютках?

— Что, спросить нельзя?

— Никого я не видел. Мне показали карточку — маленький сморщенный младенец с огромным ртом.

Хотя "Путешествия О" никоим образом нельзя было назвать прямым отражением жизни автора и детали во многом не совпадали, я никак не мог отделаться от ощущения, что ожившие буквы, продвигавшиеся от одного короба к другому, — это иносказательная автобиография Билла, переведенная с языка внешнего мира на тайнопись мира внутреннего. Билл как-то обмолвился, что в самом конце О должен исчезнуть — не умереть, а истаять, просто раствориться в воздухе. В предпоследнем кубе он будет уже почти неразличим глазом, бледная тень самого себя, а в последнем пропадет совсем, и в его комнате на подрамнике останется незаконченный холст. Но что Билл хотел написать на этом холсте, я так и не узнал. Думаю, он и сам этого не знал.

В декабре в нашем доме произошла настоящая пропажа, пусть небольшая, но совершенно необъяснимая. На одиннадцатилетие Мэта я подарил ему швейцарский армейский нож с его инициалами, выгравированными на рукоятке. Торжественное вручение ножа сопровождалось краткой лекцией по технике безопасности. Мэт согласился на все "нельзя", среди которых самое важное заключалось в том, что нож нельзя брать с собой в школу. Мэт обожал свой ножик. Он носил его навыпуск на специальной цепочке, прикрепленной к брючному ремню.

— Так он всегда под рукой, — объяснял мне сын, — он же может понадобиться в любую минуту.

Но конечно же дело было не столько в надобности, сколько в некоем символическом значении этой вещицы. Мэт носил свой нож как эмблему мужеского достоинства. Так дворник носит на самом видном месте связку ключей. Он то и дело проверял, на месте ли его оружие, и оно болталось у него на поясе как естественное продолжение его тела. Прежде чем отправиться спать, полагалось благоговейно поместить ножик на прикроватную тумбочку. И вдруг однажды средь бела дня нож исчез. Мэт с помощью Эрики, Марка и Грейс перерыл каждый ящик в стенном шкафу. Они искали под кроватью. Грейс перетряхнула всю постель, чтобы убедиться, что нож не завалился ночью под матрас. Когда я пришел с работы, в комнате все было вверх дном. К зареванному Мэту подступали с расспросами. А он хорошо помнит, что положил нож на тумбочку? А утром он его там видел?

— Кажется, да, — отвечал Мэт.

Но чем отчаяннее он силился вспомнить, тем больше путался. Мы искали несколько дней, но ножик так и не нашелся. Я пообещал Мэту, что если ближе к следующему дню рождения ему все еще будет хотеться иметь такой нож, то я ему его куплю.

Мальчики решили летом отправиться вместе в "настоящий" лагерь, чтобы пожить без нас. И вот с конца января Билл, Вайолет, Эрика и я принялись штудировать толстенные тома со списками летних лагерей. К февралю мы сузили круг поисков до семи и прицельно изучали то, что предлагали именно эти лагеря. Для того чтобы разобраться, что стоит за размноженными на ксероксе листочками рекламных проспектов и наивными брошюрками, нам пришлось призвать на помощь все свое умение читать между строк. Что, например, может означать фраза "отсутствие духа соперничества"? Здоровую атмосферу, где нет места победе любой ценой, или же лазейку для разгильдяйства? Билл с особым тщанием вглядывался в фотоснимки и неодобрительно щурился, если они выглядели слишком уж глянцевыми и неестественно нарядными. Мы забраковали два лагеря, поскольку их проспекты пестрели грамматическими ошибками, что мгновенно заставило Эрику усомниться в компетентности педагогического состава. В конечном итоге наш выбор пал на лагерь "Зеленая гора", расположенный в Пенсильвании. Мэту с Марком понравилась фотография на обложке их проспекта: под сенью зеленых ветвей двадцать мальчишек и девчонок, все в футболках с надписью "Зеленая гора", весело хохотали, глядя в объектив. В лагере было все, о чем мы могли мечтать: бейсбол, баскетбол, плаванье, парусный спорт и гребля, но вместе с этим предлагалась и обширная культурная программа, включающая живопись, танцы, музыку и театр. Итак, решение было принято, и мы выслали чеки.

В апреле, незадолго до окончания семестра в Колумбийском университете, Билл, Марк, Мэт и я поехали в Квинс на стадион "Ши", смотреть бейсбол. Была пятница, и "Нью-Йорк Мете" играли на своем поле. Гости вели в счете, и хозяева отчаянно стремились выиграть на девятом иннинге. Мэт впитывал каждое вбрасывание, каждый игровой момент. Глядя на какого-нибудь игрока, он сперва выкладывал весь его послужной список, а потом принимался вслух анализировать его перспективы в турнирной таблице. В зависимости от того, как играли хозяева поля, он терзался, страдал, ликовал. Эмоции его бушевали с такой силой, что, когда матч закончился, я облегченно вздохнул. Он вконец меня измучил.

Поздно вечером я зашел к нему в комнату со стаканом воды. Он лежал в кровати. Эрика уже заходила пожелать ему спокойной ночи. Я наклонился, чтобы поцеловать его перед сном. Мэт не обнял меня, как обычно. Он, прищурившись, смотрел в потолок и молчал. Так прошло несколько минут, потом он заговорил:

— Знаешь, пап, я все время думаю, как много людей на свете. Я на стадионе тоже об этом думал, во время перерывов между иннингами. И вдруг представил себе, как все эти люди одновременно думают о чем-то, представляешь? Миллиарды разных мыслей.

— Да, — кивнул я. — Они текут, а мы их не слышим.

— Точно. И еще я подумал, как разные люди по-разному видят то, что все они сейчас видят.

— Ты хочешь сказать, что каждый человек видит мир по — своему? — неуверенно спросил я.

— Да нет, пап, не в этом смысле, а глазами. Понимаешь, глазами видят. К примеру, сегодня на матче мы сидели на наших местах и игру видели немножко не так, как те дяденьки, которые рядом с нами сидели, ну, помнишь, с пивом? Игра-то была та же самая, но я заметил что-то, а они не заметили. И я вдруг подумал: а если бы я вон там сидел, я бы что, совсем все по-другому увидел? Это же не только про игру. Вот, например, я видел их, а они — меня. Но я-то сам себя не видел, и они себя тоже не видели, понимаешь?