Сири Хустведт - Что я любил

• Название: Что я любил
• Автор: Сири Хустведт
• Издательство: Астрель: CORPUS
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-24545-9

Сири Хустведт — одна из самых заметных фигур в современной американской литературе: романистка, поэтесса, влиятельный эссеист и литературовед, а кроме того — на протяжении без малого тридцати лет жена и муза другого известного прозаика, Пола Остера. "Что я любил" — третий и, по оценкам критики, наиболее совершенный из ее романов. Нью-йоркский профессор-искусствовед Лео Герцберг вспоминает свою жизнь и многолетнюю дружбу с художником Биллом Векслером. Любовные увлечения, браки, разводы, подрастающие дети и трагические события, полностью меняющие привычный ход жизни, — энергичное действие в романе Хустведт гармонично уживается с проникновенной лирикой и глубокими рассуждениями об искусстве, психологии и об извечном конфликте отцов и детей. Виртуозно балансируя на грани между триллером и философским романом, писательница создает многомерное и многоуровневое полотно, равно привлекательное как для "наивного" читателя, так и для любителя интеллектуальной прозы.

---

В следующую субботу, когда Марк пришел ко мне, я не заметил в его настроении кардинальных перемен, хотя он и был подавлен. Зато выкрашенные в зеленый цвет волосы я заметил сразу, но почел за лучшее промолчать. Я решил расспросить его про Джайлза.

— Как поживает твой приятель?

— Тедди? Хорошо.

— Ты, по-моему, говорил, что он художник?

— Да, и, между прочим, известный.

— Неужели?

— У нас все ребята его знают. А сейчас у него галерея и все такое.

— А в каком жанре он работает?

Марк прислонился к притолоке входной двери и зевнул:

— Он режет. Прикольно получается.

— А что он режет?

Марк ухмыльнулся:

— В двух словах не объяснишь.

— В прошлый раз ты сказал, что его колотило, потому что у него образ такой. Это как же прикажешь понимать?

— Ну, он, типа, прикалывается.

— А тот мальчик, он откуда?

— Кто? Я?

— Ну при чем тут ты? Разве ты мальчик? Ты вполне взрослый парень.

Марк расхохотался:

— Да его так зовут — Я.

— Что же это за имя такое? Восточное?

— Зачем? Имя как имя. Я, и все. Есть я, нет меня.

— Но это же местоимение. Родители дали ему местоимение вместо имени?

— Да нет, — пожал плечами Марк. — Он сам его себе придумал. И все его так зовут.

— Сколько же ему лет? Двенадцать?

— Девятнадцать.

— Девятнадцать? — недоверчиво переспросил я.

Мы помолчали.

— Джайлз с ним спит? — спросил я без обиняков.

Марк покрутил головой.

— Ну и вопросики у вас, дядя Лео. Нет, не спит. Они просто дружат. И вообще, если хотите знать, Тедди не голубой. Ему девчонки тоже нравятся. Он бисексуал.

Марк с минуту смотрел на меня, потом опять заговорил:

— Тедди классный. Его все обожают. Он родом из Виргинии, вырос в жуткой нищете, мать проститутка, про отца он вообще ничего не знает. В четырнадцать лет удрал из дома и начал колесить по Америке. Добрался до Нью — Йорка, работал помощником официанта в "Одеоне", а потом стал заниматься искусством, делать перформансы. Так что в свои двадцать четыре он уже многого достиг.

Я прекрасно помнил, что неделю назад Тедди Джайлзу было не двадцать четыре, а двадцать один, но снова промолчал. Марк вдруг заглянул мне в глаза:

— Я такого человека никогда не встречал. Знаете, дядя Лео, мы так с ним похожи, что поверить невозможно.

Две недели спустя Тедди Джайлз вновь всплыл в разговоре, на этот раз у Берни Уикса, во время очередной вечеринки по поводу открытия очередной выставки. Я уже сто лет никуда не выбирался вместе с Биллом и Вайолет, поэтому ждал этого события с нетерпением, но за ужином моими соседями по столу оказались молодая актриса Лола Мартини, как выяснилось, новая пассия Берни, и художница Джиллиан Даунз, виновница торжества. Ни с Биллом, ни с Вайолет мне не удалось даже словом перекинуться. Билл сидел по другую сторону от Джиллиан и был совершенно поглощен беседой с ней. Муж Джиллиан Даунз, Фред, о чем — то разговаривал с Берни. Пока речь не зашла о Джайлзе, я выслушивал рассказ Лолы о ее карьере на итальянском телевидении, где она вела какую-то игровую программу. Поскольку основной темой игры были фрукты, туалет ведущей представлял собой плодово-ягодный бикини.

— Ну, в смысле цветов: лимонный, персиковый, земляничный, — любезно пояснила Лола. — А вот здесь такие шляпы из фруктов. — И указала себе на головку.

— А-ля Кармен Миранда, — вставил я, чтобы поддержать разговор.

Лола в ответ только недоуменно похлопала ресницами.

— Конечно, программа была дурацкая, — продолжала она, — но я хоть итальянский выучила. Меня даже несколько раз приглашали сниматься в кино.

— Уже без клубнички? — спросил я.

Лола кокетливо улыбнулась и поддернула бюстье, которое перед этим в течение получаса плавно с нее сползало.

— Без.

Я спросил ее, откуда она знает Берни.

— На прошлой неделе познакомились, на выставке Тедди Джайлза. Господи, какая же это мерзость!

Лола скорчила гримаску, чтобы продемонстрировать свое отвращение, и повела обнаженными плечиками. Она была такая молоденькая, такая хорошенькая, и во время разговора ее серьги раскачивались где-то на уровне длинной шейки. Ткнув вилкой в сторону Берни, Лола громко произнесла:

— Помнишь выставку, на которой мы с тобой познакомились? Скажи, мерзость?

Берни повернулся к Лоле:

— Ну, что тут скажешь? Мерзость-то, оно, конечно, мерзость, но шуму этот парень наделал, будь здоров. Он ведь сначала выставлялся по клубам, там его приметил Ларри Финдер и перенес работы в галерею.

— А что за работы-то? — заинтересовался я.

— Тела, понимаете? Разрезанные тела. Мужские, женские и даже детские.

Лола нахмурила лобик и поджала губы, чтобы поярче выразить свое негодование.

— По всему полу кровь, кишки какие-то. Там были фотографии с его клубных выставок, как он стоит и поливает чем-то всех из спринцовки. Не знаю, может, это просто красная краска, но выглядит как кровь. Господи, я смотреть не могла на все это, такой у-у-ужас!

Джиллиан подняла брови и искоса посмотрела на Билла.

— Между прочим, кое-кто взял его под крылышко, — сказала она. — Ты в курсе?

Билл отрицательно покачал головой.

— Хассеборг, — объявила Джиллиан. — Он написал про него длиннющую статью.

Лицо Билла исказила страдальческая гримаса.

— И что же он там пишет? — спросил я.

— Что Джайлз в полный голос заявляет о триумфе насилия в американской культуре. Что это попытка деконструировать голливудские ужастики. Не помню, что-то в этом роде.

— Мы с Джиллиан ходили на его выставку, — вмешался Фред. — Мне показалось, что все это из пальца высосано. Дешевка. Рассчитано на то, что будет страшно, а на самом деле нет. Это же детские игры по сравнению с тем, до чего в свое время доходили другие. Помните эту дамочку, которая делала себе пластические операции, чтобы лицо становилось как с картины Пикассо, Мане или Модильяни? Черт, вечно забываю, как ее зовут. А Том Оттернесс, который в собаку стрелял?

— В щенка, — поправила его Вайолет.

— Он что, убил щеночка? При всех? — дрожащим голосом спросила Лола.

— И записал это на видео, — объяснил ей Фред. — На кассете видно, как щенок мечется туда-сюда по квартире, а потом — бац!

Фред выразительно вскинул палец.

— Но у него, по-моему, рак был.

— У щеночка? То есть он все равно должен был умереть? — спросила Лола.

Ей никто не ответил.

— А Крис Берден, который простреливал себе руку? — вставила свое слово Джиллиан.

— Плечо, — отозвался Берни. — Не руку, а плечо.

— Да ладно, — отмахнулась Джиллиан с улыбкой. — Рука, плечо, большая разница. Вот Шварцкоглер — это радикальное искусство, это я понимаю.

— А он что сделал? — спросила Лола.

— Да уж, этот сделал так сделал, — ответил я. — Разрезал себе пенис по всей длине и сфотографировал. Весьма жуткое и кровавое зрелище.

— А разве только он? — наморщила лоб Вайолет. — Помнится, был кто-то еще.

— Боб Фланаган, — подсказал ей Берни. — Но этот вообще гвоздями. Гвозди туда вбивал.

Лола сидела с открытым ртом.

— Слушайте, — ошеломленно произнесла она, — но это же бред! Форменный бред сумасшедшего. Какое же это искусство? Просто бред, и все.

Я повернул голову и посмотрел на ее лицо, на выщипанные в ниточку брови, на маленький носик и блестящие губки.

— Если бы вас, Лола, взяли и выставили в галерее, вы стали бы произведением искусства, причем куда более замечательным, чем многое из того, что мне доводилось видеть. Время традиционных представлений прошло.

Лола повела плечиком.

— Значит, достаточно назвать что-либо искусством, и это тут же станет искусством, да? Что угодно, даже я?

— Именно, причем очень прогрессивным и нонконформистским.

Вайолет наклонилась вперед и подперла голову рукой.

— Ходила я на эту выставку, — сказала она. — Лола права. Если относиться к этому серьезно, это чудовищно. Но в то же время в этом есть доля шутки. Плоской такой шутки.

Она помолчала.

— Не знаю даже, чего тут больше — неприкрытого цинизма или садистского наслаждения, с которым он строгает эти свои тела.

Разговор перетек с Джайлза на других художников. Билл по-прежнему беседовал о чем-то с Джиллиан. Он не принял участия и в оживленной полемике по поводу того, где в Нью-Йорке самый вкусный хлеб, и в невесть как потом возникшем обсуждении обуви и обувных магазинов, в ходе которого Лола задрала длинную ногу, чтобы продемонстрировать босоножку на шпильке от како — го-то дизайнера с очень занятной фамилией, мгновенно вылетевшей у меня из головы. Всю дорогу домой Билл молчал. Вайолет шла между нами, держа нас с Биллом под руки.

— Как жаль, что Эрика так далеко, — сказала она.

Я медлил с ответом.