Михаил Шрейдер - НКВД изнутри. Записки чекиста

• Название: НКВД изнутри. Записки чекиста
• Автор: Михаил Шрейдер
• Издательство: Возвращение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-7157-0062-0

Автор воспоминаний — М.П. Шрейдер — проработал в системе ВЧК-ОГПУ-НКВД около двадцати лет: начиная с гражданской войны и по 1938 год включительно. Занимал различные должности в центральном аппарате ОГПУ-НКВД, служил в некоторых областных управлениях, а в 1938 году был назначен на пост замминистра НКВД Казахской ССР. В том же году был арестован по прямому приказу Ежова. В 1040-м был этапирован в лагерь. Когда началась война, написал десятки писем с просьбой отправит его на фронт. В конце концов в звании рядового он оказался на переднем крае…Умер М.П. Шрейдер в 70-е годы.

---

На следующем допросе я снова отказывался от них, меня опять начинали бить, и я снова подтверждал свои липовые показания. Мои попытки рассказать Макарову о том, как мое дело было спровоцировано бывшим начальником УНКВД Ивановской области Журавлевым и продолжено его последователем Блиновым, вызывали лишь взрыв негодования у Макарова. Он резко обрывал меня, не давая договорить, и угрожал стереть в порошок, если я посмею «пачкать грязью» имя кандидата в члены сталинского ЦК Журавлева.

Однажды поздно вечером меня вызвали на очередной допрос. В кабинете, как всегда, уже сидели молодцы с резиновыми палками. Когда меня ввели, Макаров, предложив мне сесть, тут же позвонил куда-то по телефону и сказал:

— Он у меня. Пожалуйста, заходите.

Минут десять Макаров читал какие-то бумаги, а молодцы сидели в выжидательных позах.

Наконец открылась дверь и вошел человек, одетый в штатское пальто, в фетровой шляпе. Он поздоровался с Макаровым, но тот не встал, так же как не встали и молодцы. Поэтому я подумал, что это работник прокуратуры, с которыми в тот период гебисты вообще не считались. По моему адресу он сделал легкий наклон головы и сел напротив меня.

— Вы Шрейдер? — обратился он ко мне. — Вы были заместителем наркома по милиции в Казахстане?

Ответив утвердительно, я, в свою очередь, спросил, с кем имею честь говорить.

— Я начальник Главного управления милиции и зам наркомвнудел, фамилия моя Серов.

— Значит, правда, что Василий Васильевич Чернышев арестован как враг народа? — спросил я.

— Откуда вы это взяли? Василий Васильевич как был, так и остался заместителем народного комиссара. Кто вам сказал такую чепуху?

— Начальник УНКВД Ивановской области Блинов, — ответил я. — Во время ряда допросов он не только называл Василия Васильевича «врагом народа», но и читал мне якобы данные Чернышевым показания о моей принадлежности к его шпионской организации.

При этих словах Серов вопросительно посмотрел на Макарова, а тот недоуменно пожал плечами. Воцарилась неловкая пауза.

— Какое у вас образование? Чем вы интересуетесь из литературы? — неожиданно спросил Серов.

Меня крайне удивил подобный тон разговора, несоответствие и нелепость которого в той обстановке были настолько разительны, что я невольно начал иронизировать.

Пользуясь богатейшей библиотекой Бутырской тюрьмы, в числе других произведений с удовольствием перечитал «Дон Кихота» Сервантеса, — ответил я.

— А чем вас так заинтересовал «Дон Кихот»? — осведомился Серов.

— Потому что я вижу в линии ведения следствия по моему делу некоторую аналогию — в части бессмысленности яростной борьбы с ветряными мельницами.

— Так вы что же, рассматриваете себя, как ветряную мельницу… Иначе говоря, считаете себя совершенно не виновным человеком? — спросил Серов.

— Да нет, что вы. Разве я могу считать себя невиновным, когда меня окружает столько внушительных фигур, вооруженных резиновыми дубинками, под руководством такого «замечательного дирижера», каким является гражданин Макаров. Тут поневоле назовешь себя незаконнорожденным, сыном императора Маньчжоу-Го Пу-И, а не только участником контрреволюционного заговора.

— Не забывайся и не болтай глупостей, — прикрикнул на меня Макаров.

— Мне кажется, Шрейдер, что ваше положение не должно располагать к шуткам, — сказал Серов. — Учтите, что вы еще можете спасти свою жизнь, если чистосердечно признаетесь во всем.

— Я уже признался в стольких «грехах» и столько насочинял всякой несусветной чуши, что трудно выдумать что-нибудь еще, — с грустной иронией ответил я.

— Вот вы, например, очень могли бы помочь мне, новому в органах человеку, — пропуская мимо ушей мое замечание, продолжал Серов, — если бы разоблачили работников Главного управления милиции, участвующих в вашем контрреволюционном заговоре. Ведь поймите, я чувствую, что окружен врагами, и не знаю их. А вашим чистосердечным признанием вы могли бы помочь мне и хоть частично искупить свою вину.

Меня возмутило это циничное вымогательство ложных показаний, исходящее от замнаркома.

— Гражданин начальник, — решительно обратился я к Макарову, — запишите в моих показаниях, что основным участником в контрреволюционной организации, в которой я состоял, был нынешний начальник Главного управления милиции Серов. Прошу наше сегодняшнее свидание считать очной ставкой.

Ошеломленный Серов отшатнулся от меня и побледнел. Затем встал со своего места, ни слова не говоря, кивнул Макарову и вышел из кабинета.

— Ах ты сволочь, б…., провокатор, — задыхаясь от бешенства, заорал Макаров, изрыгая на меня целый поток ругательств.

Но тем не менее, к моему удивлению, меня бить не стали. Макаров тут же вызвал конвоиров и приказал:

— Уберите эту б!

(Забегая вперед, хочу рассказать о моей следующей встрече с Серовым на торжественном вечере в КГБ, кажется, в 1958 году, где Серов, тогда председатель Комитета госбезопасности, сидел в президиуме, а я, как почетный гость, тоже сидел в президиуме, недалеко от него.

В перерыве я не мог отказать себе в удовольствии подойти к нему и напомнить о нашей встрече в кабинете Макарова.

— Что-то я не помню такого случая, — изобразив удивление, сказал Серов. — Вы наверняка путаете. — Но, увидев по выражению моего лица, что я не верю в его забывчивость, он добавил: — Во всяком случае, я очень рад, что вы живы и здоровы. А о прошлом надо постараться забыть.

— Нет, товарищ Серов, такие вещи не забываются. Несмотря на утверждение Серова, что он не помнит о нашей встрече, ровно через минуту он исчез с торжественного заседания.)

После встречи с Серовым я больше Макарова не видел. Несколько дней меня вообще не вызывали, а затем повели к новому следователю — Ефименко. Его звания я не знал, он был в штатском, но думаю, что это был обычный оперуполномоченный в звании лейтенанта. Первыми его словами были:

— Ну, муж принцессы Эфиопии, что ты можешь еще рассказать?

А затем, другим тоном, показывая, что шутка окончена, продолжал:

— Ну, вот, Шрейдер. Высшее начальство НКВД и май ор госбезопасности Макаров поручили твое дело мне. Давай договоримся, что будешь говорить правду, чтобы не вынуждать меня применять соответствующие методы.

Я заявил, что говорю только правду, не признавая за собой никакой вины против партии и родины. А ложные показания на себя я даю только тогда, когда меня принуждают к ним избиениями и пытками, и так же буду поступать и впредь, по возможности прибавляя к «липовым показаниям о шпионаже» и новых вербовщиков. На мое заявление, что мое дело спровоцировано бывшим начальником Ивановского НКВД Журавлевым, Ефименко пригрозил мне, что если я посмею клеветать на кандидата в члены сталинского ЦК, то меня уничтожат.

Должен сказать, что в противоположность всем другим следователям Ефименко с первого же допроса произвел на меня неплохое впечатление. Он никогда не оскорблял меня нецензурной бранью, ни разу не ударил и не приглашал молодцов с дубинками. Я чувствовал, что все его устные угрозы и запугивание — не что иное, как вынужденное исполнение приказов Макарова и других вышестоящих начальников.

В течение нескольких допросов, продолжавшихся ежевечерне, Ефименко продолжал требовать, чтобы я подтвердил показания, данные мною в Иванове, и угрожал, что в противном случае вынужден будет отправить меня в Сухановскую тюрьму, где «несладко». О зверствах и пытках, творимых в Сухановской тюрьме с подследственными, ходили тогда страшные рассказы. Она, пожалуй, считалась еще более кошмарной, чем Лефортовская.

Несмотря на все эти угрозы, я интуитивно чувствовал, что Ефименко с самого начала верил в мою невиновность. И я продолжал твердить, что, если меня будут бить, я снова буду подтверждать данные мною ложные показания, но что я всегда был и остаюсь преданным родине и партии коммунистом.

— Какой же ты коммунист, — возразил однажды Ефименко, — если женился на чуждом элементе — дворянке. Неужели не мог выбрать жену из комсомолок или коммунисток?

Я ответил, что моя «дворянка» лучше многих комсомолок и коммунисток.

Через 8–10 дней после моей первой встречи с Ефименко меня неожиданно вызвал из камеры лично начальник тюрьмы Миронов. Это был необычный случай, и поэтому я был уверен, что меня ведут на расстрел. Но, к моему изумлению, меня завели в какую-то комнату, где находился парикмахер, который побрил меня опасной бритвой (что тоже было своего рода чэпэ, так как во всех тюрьмах заключенных обычно брили тупыми машинками) да еще опрыскал одеколоном.

После окончания этой процедуры Миронов, знавший меня ранее, но после ареста при встречах делавший вид, что не знаком, вдруг обратился ко мне по имени и отчеству:

— Михаил Павлович, вот возьми щетку и почисти гимнастерку и брюки.