Борис Акунин - Смерть на брудершафт. ОПЕРАЦИЯ ТРАНЗИТ. Фильма девятая. БАТАЛЬОН АНГЕЛОВ. Фильма десятая

• Название: Смерть на брудершафт. ОПЕРАЦИЯ ТРАНЗИТ. Фильма девятая. БАТАЛЬОН АНГЕЛОВ. Фильма десятая
• Автор: Борис Акунин
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-075257-7, 978-5-271-37052-6

«Смерть на брудершафт» — название цикла из 10 повестей в экспериментальном жанре «роман-кино», призванном совместить литературный текст с визуальностью кинематографа.

В повести «Операция „Транзит“» (девятой «фильме») рассказывается об отправке из Швейцарии в знаменитом запломбированном вагоне личности, призванной изменить ход русской истории. «Батальон ангелов» (фильма десятая, заключительная) посвящен трагической истории первого в России женского батальона смерти.

---

Пошла у Шишко совсем другая жизнь. Вспомнил конь боевой: не для пашни, а для скачки на свет он рожден.

Перво-наперво прапорщик Леонтович велел наплевать на дипломатические инструкции. На войне без оружия только полковые попы ходят. Во-вторых, решил проблему Воячека, помощника австрийского резидента. В мирные времена, бывало, пивко вместе пили, а теперь не стало от шустрого австрияка никакой жизни. Совсем обнаглел, зная, что опасаться ему нечего. Пожаловался на него Иван Варламович новому начальнику, а тот говорит: «В чем загвоздка? Дайте мне на него ориентировку: адрес, явки, привычки. Я этот гнилой зуб в два счета выдерну». И стало Ивану Варламовичу стыдно, что он так обабился. От помощи отказался, обошелся своими средствами.

Лег герр Воячек в сырую землю, с двумя пулями в груди, а у самого Ивана Варламовича на память осталась отметина повыше коленки, от касательного ранения. Успел старый знакомец в него разок-другой пальнуть, да промазал. А могло и наоборот выйти, очень запросто. С этого момента встряхнулся Шишко, взбодрился, помолодел лет на пятнадцать. При Люпусе скучать и сидеть без работы не приходилось. Альпеншток с шипастыми бутсами валялись в кладовке — азарту теперь хватало и без них.

Насчет Леонтовича было еще вот что интересно. Раньше в агентуру шли дворняжки беспородные, у кого ни гроша за душой. Шишко и сам был из таких. Копил швейцарскую копеечку, экономил на суточных-разъездных. Статский советник Кукушкин тоже себя не обижал: напишет в отчете, что заплатил за информацию тысячу франков, а сам даст пятьсот, остальные — в карман. Если б Кукушкин в Цюрихе оставался, когда грянула революция и финансирование закончилось, тут бы и конец всей резидентуре. Не стал бы его высокородие всухую работать.

Люпус — другого поля ягода. Не ради жалованья и наградных в разведку пошел. Родитель у него солидный человек, заводчик, денег для сына не жалеет. Когда в марте месяце Петроград замолчал, а господин военный агент из Берна сообщил, что служба закончена, платы больше не будет, Люпус велел на это наплевать. «Не военному агенту служим и не Петрограду, — сказал. — Пока война не закончена, будем воевать. Монархия у нас или республика, все равно. Россия есть Россия, никуда не денется. А насчет жалованья, Иван Варламович, не переживайте. Буду пока из своего кармана давать. А через месяц-другой у них там дурная кровь от мозгов отхлынет, поймут, что и республике без загранрезидентуры обойтись невозможно». И платил, как положено: в прежнем размере, в срок. А хоть бы и не платил. Шишко своего молодого начальника к тому времени так крепко зауважал, что исполнял бы должное и за спасибо.

Главную цель деятельности Люпус определил сам, по своему разумению. А разумение у мальчика было получше, чем у прежних начальников.

Люпус сказал: «Главная опасность для России — что революционная бацилла дальнейшее воспаление произведет. Самый смертоносный микроб у нас в Цюрихе пребывает. Господин Картавый, которого большевики зовут „Стариком“, а немцы „Лысым“. Счастье, что он застрял в швейцарском карантине. Мы при этом карантине вроде санитарного кордона. Если дадим Лысому проползти в Петроград — убить нас мало. Ну и болваны же руководили вашей Охранкой, Иван Варламович! Гонялись за эсэрами и анархистами, большевики у них, видите ли, считались безобидными говорунами. А их отстреливать надо было, как бешеных собак. И, клянусь, мы это сделаем, как только Лысый всерьез засобирается домой».

Вот он, сердешный, и засобирался. Да только поди-ка к нему, подступись. Носу со своей квартиры не высовывает. Вокруг дежурят людишки Джинна, берегут своего вождя. А со вчерашнего дня Лысый вообще куда-то пропал. Не иначе перевезли в безопасное место — и не выяснить, куда именно.

Проще всего будет его перед посадкой в поезд достать. Но для этого нужно узнать, откуда и во сколько он отбывает.

— Без Пискуна мы как слепые щенки, — сказал Люпус, когда они перебрались с заднего сиденья на переднее. Завел мотор. Он любил водить машину сам. — Что делать будем, Иван Варламович?

Шишко погладил седоватые усы.

— Поехали ко мне. Чайку попьем. В шахматишки посражаемся. Авось что и придумаем. Опять же Марья Васильевна моя, поди, соскучилась.

За шахматишками

Марья Васильевна была кошка почтенного тринадцатилетнего возраста, когда-то вывезенная Иваном Варламовичем из родного города Калуги после очередного отпуска. Попивши теплого молока с хлебными крохами, она дремала на столе под горячим боком самовара. Хозяин Марью Васильевну баловал, разрешал ей любые вольности и часто вел с нею беседы. Другой семьи у Ивана Варламовича не было.

Он допивал уже третий стакан, а Люпус едва пригубил первый, и к медовым пряникам, которые Шишко покупал в еврейской лавке, не притронулся. У прапорщика шел мыслительный процесс. В такие моменты ни пить, ни есть Николай Константинович не мог.

Партия в шахматы тоже была одно название. Черного короля Люпус назначил Лысым, поставил в центр пустой доски и обставлял разными фигурами. Одна из них, пешка, лежала сбоку, обозначая убитого Пискуна. Белый ферзь, то есть Теофельс, и черный ферзь, то есть Джинн, вопреки всякой шахматной логике охраняли короля с обеих сторон. Им помогали слоны и кони — большевистские охранники.

Сидели по-русски, на кухне. Квартирка у Ивана Варламовича была уютная, достался ему от бога такой талант — повсюду устраиваться вкусно и обстоятельно. Думать начальнику он не мешал, с аппетитом кушал пряники, макая их в варенье. Уличный пиджак, чтоб не запачкать, сменил на удобную домашнюю кофту.

— Как же до черта этого добраться? — в десятый раз спрашивал Люпус. — Попасть бы только к отправлению поезда. Даже близко подходить необязательно. Я бы его, гадину, и с двадцати шагов положил. Пускай потом хоть на месте убивают, хоть в полицию сдают. С чистой совестью умру или в тюрьму сяду.

— Оно конечно. С чистой совестью, кошки-матрешки, ничего не страшно, — поддакивал Шишко, чтоб морально поддержать юношу.

Сам-то он думал, что, ежели б узнать время отъезда, то совсем необязательно на рожон лезть. Найдутся способы побезопасней. Однако до поры до времени не возражал. Прапорщик был остер умом, что-нибудь да придумает. А уж в проработке деталей можно будет и поучаствовать.

Николай Константинович засопел острым носом. Стал вертеть в руках одну из пешек, внимательно ее разглядывая. И умолк. Это был хороший признак.

Молчание длилось долго, и Шишко пока стал думать о приятном. Как после войны всё устаканится, перемелется, и выйдет он на пенсию, снимет со счета нетронутые инфляцией надежные швейцарские франки и купит в чудесном городе Калуге дом с палисадником. Чтоб нижний этаж был каменный, а верхний бревенчатый. В Швейцарии тоже такие есть, «шале» называются, но только где им до калужских.

— Расскажу я вам одну историю, — сказал Люпус. — Из недавнего прошлого.

И рассказал. Слушать его Шишко любил, потому что истории у Николая Константиновича были всегда интересные и говорил он, будто кино показывал. Так всё прямо и видишь.

Рассказ Люпуса

Вы, Иван Варламович, знаете: перед тем как в загранрезидентуру перейти, я в контрразведке работал. Последнее время в группе поручика Романова. Не слыхали про такого? Услышите еще. Восходящая звезда контршпионажа. Талант. Тоже, как я, из студентов Петербургского университета. У него крест георгиевский. Сами знаете, какая это в нашем ведомстве редкость, а у Романова солдатский и офицерский. Не в крестах, собственно, дело. Романов — человек железный. У него было чему поучиться. Раз, прошлой осенью, преподал он мне урок, на всю жизнь.

Взяли мы поляка одного, из агентуры Пилсудского. Вы тут в Швейцарии с «Польской организацией войсковой» не сталкиваетесь, а в России она нам много крови попортила. Ведь поляков в империи мильоны. Поди знай, кто из них ради независимой Польши на врага шпионит. Понять-то поляков можно, я бы давно их отпустил из державы к чертовой бабушке, коли они с нами жить не желают. Насильно мил не будешь. Но во время войны не до сантиментов.

В общем, следили мы за их сетью, но брать никого не решались. Перышко ухватим, а птица улетит. Романов всё повторял: не торопимся, не торопимся, наверняка нужно — чтоб непременно на «крысу» из штаба выйти.

Дело в том, что из штаба Петроградского округа через польскую агентуру шла утечка секретных сведений. Работал там на них кто-то, а кто — вычислить никак не получалось.

И вот говорит однажды поручик: «Работаем! У Рыжего жена двойню родила. Счастливый папаша нам всё расскажет. Не он, так мамаша — она Стацинскому единомышленница и боевая подруга». Был у поляков в сети ключевой человек один, по фамилии Стацинский, агентурная кличка «Рыжий». Инженер, в конце Литейного жил. Мы давно за ним следили и что жена беременная, знали. Родила она, стало быть — двойню.